Компас сердца

велосипеда.
–  Рада,  что  ты  сегодня  пришел.  –  Рут  улыбнулась,  и  мой  страх
немного отступил. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
– Что ты чувствуешь прямо сейчас?
– Не знаю.
– Нервничаешь?
– Нет, – соврал я.
Рут  положила  руку  на  мое  правое  колено  и  надавила  на  него.
Колено  сразу  же  замерло.  Я  напрягся,  готовый  в  любую  секунду
убежать, если произойдет что-нибудь странное. Она убрала руку.
– У тебя тряслось колено, как будто ты нервничаешь.
–  Наверное,  мне  просто  непонятно,  чему  вы  собираетесь  меня
учить.
– Волшебство, которому я собираюсь тебя научить, нельзя купить в
магазине. Этому волшебству сотни, а возможно, тысячи лет, и освоить
его можно, только если кто-то тебя научит.
Я кивнул.
– Но сначала ты должен мне кое-что дать.
Я согласился бы отдать Рут что угодно, лишь бы узнать ее секреты,
но кроме велосипеда у меня ничего и не было.
– Чего вы хотите?
–  Пообещай,  что  однажды  научишь  кого-нибудь  тому  же,  чему  я
научу тебя этим летом. Тот человек, в свою очередь, тоже должен будет
пообещать  тебе,  что  научит  этому  другого.  И  так  далее.  Ты  сделаешь
это?
В  тот  момент  я  не  представлял,  кого  буду  учить,  и  даже  не  знал,
смогу  ли  вообще  передать  свои  знания  кому-то  другому.  Но  Рут
смотрела на меня в упор, и я осознал, что есть только один правильный
ответ.
– Обещаю.
Я  подумал  было  скрестить  пальцы  за  спиной  на  случай,  если  не
найду  ученика,  но  вместо  этого  поднял  вверх  три  пальца,  как  делают
бойскауты. Мне показалось, что так моя клятва станет официальной.
–  Закрой  глаза.  Я  хочу,  чтобы  ты  вообразил  себя  листом,
кружащимся на ветру.

–  Волшебство,  которому  я  собираюсь  тебя  научить,
нельзя  купить  в  магазине.  Этому  волшебству  сотни,  а
возможно, тысячи лет, и освоить его можно, только если кто-
то тебя научит.
Я открыл глаза и скорчил гримасу. Для своего возраста я был очень
высоким,  однако  весил  всего  пятьдесят  пять  килограммов,  так  что
напоминал скорее воткнутую в землю ветку, чем летящий по ветру лист.
– Закрой глаза, – ласково повторила Рут.
Я  закрыл  глаза  и  попытался  представить  летящий  по  ветру  лист.
Может, она собирается меня загипнотизировать, чтобы я думал, будто
стал  листом?  Однажды  я  видел  выступление  гипнотизера,  который
внушил  зрителям,  что  они  сельскохозяйственные  животные,  а  затем
заставил их драться друг с другом. Я рассмеялся и открыл глаза.
Рут,  выпрямив  спину,  сидела  передо  мной,  положив  ладони  на
бедра. Она вздохнула.
– Джим, первым делом ты должен научиться расслаблять каждую
мышцу своего тела. Это не так просто, как кажется.
Я не был уверен, что вообще умел расслабляться. Мне казалось, что
я все время готов или драться, или бежать. Рут склонила голову набок и
посмотрела мне в глаза.
– Я не причиню тебе вреда. Я собираюсь тебе помочь. Ты мог бы
мне довериться?
Я  задумался  над  ее  вопросом.  Я  не  знал,  доверял  ли  хоть  кому-
нибудь  в  жизни,  тем  более  взрослым.  Вместе  с  тем  никто  прежде  не
просил  меня  довериться  ему,  и  просьба  Рут  была  мне  приятна.  Мне
хотелось  ей  доверять.  Мне  хотелось,  чтобы  она  научила  меня  тому,
чему  собирается,  однако  все  происходящее  казалось  мне  весьма
странным.
– Зачем? – спросил я. – Почему вы хотите мне помочь?
– Потому что я почувствовала твой потенциал в ту же секунду, как
увидела  тебя.  Я  его  отчетливо  вижу.  И  хочу,  чтобы  ты  тоже  научился
его видеть.
Я  не  знал,  что  такое  потенциал  и  как  Рут  поняла,  что  он  у  меня
есть. Не знал я тогда и того, что, возможно, она увидела бы потенциал в
любом, кто забрел бы в магазинчик в тот жаркий летний день 1968 года.
– Хорошо, – сказал я. – Я вам доверяю.

–  Замечательно.  Для  начала  неплохо.  Теперь  сосредоточься  на
своем теле. Что ты чувствуешь?
– Не знаю.
–  Представь,  что  едешь  на  велосипеде.  Что  ощущает  твое  тело,
когда ты катишься на нем быстро-быстро?
– Ну, пожалуй, это приятное ощущение.
– Что происходит с твоим сердцем?
– Оно бьется. – Я улыбнулся.
– Медленно или быстро?
– Быстро.
– Хорошо. А что ощущают твои руки?
Я  посмотрел  вниз  и  увидел,  что  вцепился  руками  в  сиденье.  Я
постарался их расслабить.
– Они расслаблены.
–  Хорошо.  А  что  насчет  твоего  дыхания?  Оно  глубокое  или
поверхностное? Такое? – Рут глубоко вдохнула и выдохнула. – Или вот
такое? – Она задышала быстро, словно запыхавшаяся собака.
– Полагаю, что-то среднее.
– Ты нервничаешь?
– Нет, – еще раз соврал я.
– Твоя нога снова трясется.
– Разве что немного.
– Тело всегда сигнализирует о том, что творится у нас внутри. Ну
не удивительно ли? Когда тебя спрашивают, как ты себя чувствуешь, ты
можешь  ответить:  «Я  не  знаю»  –  либо  потому,  что  действительно  не
знаешь,  либо  потому,  что  не  хочешь  говорить.  Однако  твоему
организму отлично известно, как именно ты себя чувствуешь. Он знает,
когда тебе страшно. Когда ты счастлив. Когда ты взволнован. Когда ты
нервничаешь.  Когда  ты  зол.  Когда  тебя  одолевает  зависть.  Когда  тебе
грустно.  Твой  разум,  может,  и  думает,  что  ты  не  знаешь,  но  если
спросить  у  твоего  тела,  оно  обязательно  подскажет  ответ.  В  каком-то
смысле  у  него  есть  собственный  разум.  Тело  реагирует  на  любые
ситуации. Иногда правильно, иногда нет. Понимаешь?
А ведь так и есть! Эта мысль ошеломила меня. Когда я приходил
домой, я мог с порога понять, в каком мама настроении. И ей даже не
нужно было ничего говорить: я чуял ее состояние нутром.
Я пожал плечами. Я старался не потерять нить ее рассказа.

–  Ты  когда-нибудь  бываешь  по-настоящему  грустным  или
озлобленным?
– Иногда. – Злился я часто, но не хотел это признавать.
–  Я  хочу,  чтобы  ты  поделился  со  мной  случаем,  когда  ты  сильно
злился  или  чего-нибудь  боялся,  а  после  мы  поговорим  о  том,  что
чувствует твое тело во время этого рассказа.
Мысли  заметались  у  меня  в  голове.  Я  не  знал,  о  чем  рассказать.
Может, о том случае, когда монахиня (я учился в католической школе)
дала  мне  пощечину,  а  я  без  раздумий  ответил  ей  тем  же?  Или  о  том
вечере в четверг, когда отец в очередной раз пришел домой пьяным? А
может, о том, что сказал врач, когда я привел маму в больницу, и как
мне захотелось ударить его, или провалиться сквозь землю, или сделать
и то и другое?
–  Джим,  ты  думаешь  так  громко,  что  я  слышу  твои  мысли,  вот
только ничего не понимаю. Скажи мне, о чем ты сейчас думаешь.
– Я думаю обо всех тех вещах, о которых не хочу вам рассказывать.
Она улыбнулась.
–  Ничего  страшного.  Что  бы  ты  ни  сказал,  это  будет  нормально.
Мы  говорим  о  твоих  чувствах.  Чувства  не  бывают  правильными  или
неправильными. Это просто чувства.
Я  не  поверил  этим  словам.  Я  отчаянно  стыдился  своих  чувств,
своей  злости,  своей  грусти,  того,  что  я  склонен  поддаваться  эмоциям.
Мне захотелось убежать.
– Твоя нога скачет вверх-вниз со скоростью сто километров в час, –
заметила Рут. – Сейчас я сосчитаю до трех, после чего ты сразу начнешь
рассказывать  свою  историю.  Ты  должен  говорить  не  задумываясь,
хорошо? Итак, я буду считать до трех. Готов?
Я  лихорадочно  старался  избавиться  от  потока  мыслей  и  чувств  и
вспомнить  хоть  что-нибудь  такое,  о  чем  не  стыдно  было  бы
рассказывать. Мне не хотелось отпугнуть Рут.
– Раз…
А вдруг Рут католичка и придет в ужас, узнав, что я дал пощечину
монашке, после чего меня выгнали из школы и отправили жить с моей
старшей  сестрой  и  ее  мужем,  но  и  там  я  подрался,  так  что  из  новой
школы  меня  тоже  выгнали?  Вдруг  она  не  захочет,  чтобы  я  приходил,
потому что сочтет меня слишком буйным?
– Два…

Что, если я расскажу, как злюсь на отца за то, что он, напившись,
разбил нашу машину и теперь нам приходится ездить с покореженным
капотом  и  бампером,  привязанным  веревкой  (своего  рода  огромная
табличка с надписью «Мы такие бедные, что не можем позволить себе
починить машину»)? Вдруг она подумает, что я плохой сын?
– Три… Давай!
– Отец пьет. Не каждый день, но много. Он уходит в запой и потом
неделями  пропадает,  а  мы  остаемся  совсем  без  денег  –  только  на
социальном пособии, которого вечно не хватает. Когда он не пьет, все
ходят по дому на цыпочках, стараясь не выводить его из себя. Если он
пьет  дома,  то  орет,  ругается,  крушит  все  кругом,  и  мама  начинает
плакать. Когда такое случается, брат уходит из дома, а я прячусь у себя
в комнате, но всегда прислушиваюсь на случай, если все станет совсем
плохо и надо будет вмешаться. Я переживаю за маму. Ей часто бывает
плохо, и большую часть времени она проводит в постели, а после того
как  отец  напивается  и  они  ссорятся,  ей  становится  еще  хуже.  Она
кричит на него, когда он дома, а потом молчит, когда он уходит. Она не
встает с кровати, не ест и ничего не делает. Я не знаю, как быть.
А вдруг Рут католичка и придет в ужас, узнав, что я дал
пощечину  монашке,  после  чего  меня  выгнали  из  школы  и
отправили жить с моей старшей сестрой и ее мужем, но и там
я подрался, так что из новой школы меня тоже выгнали?
– Продолжай, Джим.
Рут  правда  меня  слушала.  Казалось,  ей  действительно  хочется
услышать все, что я могу рассказать. Она не выглядела шокированной.
Она понимающе, по-доброму улыбалась. Словно знала, о чем я говорю,
или хотя бы не считала меня и мою семью отбросами из-за того, что мы
бедные.
– Продолжай, – подбодрила она меня.
– Однажды я вернулся домой из школы. Было тихо. Слишком тихо.
Я зашел в мамину комнату: она лежала в кровати. Она выпила таблетки.
Обычные  таблетки,  которые  помогают  успокоиться,  вот  только  она
приняла слишком много. Я бросился к соседке и попросил отвезти нас в
больницу.  Мама  уже  бывала  в  больнице  из-за  таблеток.  В  смысле  моя
мама  –  она  уже  вытворяла  такое  и  раньше.  Так  вот,  лежит  она  на

больничной койке, а я сижу рядом и слышу все, что говорят за шторами.
Какой-то  парень  злится,  потому  что  из-за  моей  мамы  пришлось
заполнять бумаги: мол, он устал тратить свое время на подобных людей.
Женщина  в  ответ  смеется  и  говорит,  что  «может,  этот  раз  будет
последним». Я не совсем понимаю, что она имеет в виду, но потом они
оба  смеются,  и  мне  хочется  наорать  на  них.  Я  злюсь  на  них:  люди  в
больнице  не  должны  так  себя  вести.  И  злюсь  на  маму,  потому  что  не
понимаю, зачем она так делает. Это несправедливо и стыдно. И я злюсь
на отца за то, что из-за него маме так плохо и грустно. Я злюсь и на них
обоих, и на всех в больнице и иногда буквально выхожу из себя.
Я не уверен, что делать теперь, когда мой рассказ подошел к концу.
Рут  сидит  напротив,  а  я  пялюсь  на  дурацкую  дырку  в  моем  дурацком
кроссовке.
–  Джим,  –  Рут  тихо  произносит  мое  имя.  –  Что  ощущает  сейчас
твое тело?
Я  пожимаю  плечами.  Мне  остается  лишь  догадываться,  что  она
думает обо мне, узнав о моей семье.
– Что ты ощущаешь в животе?
– Подташнивает.
– Что ты ощущаешь в груди?
– Она сдавлена. Немного болит.
– Что насчет головы?
– В голове пульсирует.
– А что насчет глаз?
Не  знаю  почему,  но,  едва  Рут  задала  этот  вопрос,  мне  захотелось
закрыть  глаза  и  заплакать.  Я  не  собирался  плакать,  но  не  мог
сдержаться. Слеза скатилась по моей щеке.
– Глаза немного жжет.
– Спасибо, что рассказал о своих родителях, Джим. Иногда полезно
не раздумывать над тем, что именно следует сказать, а просто говорить
то, чем хочешь поделиться.
– Вам легко говорить.
Мы с Рут засмеялись, и в тот же миг мне стало чуточку лучше.
– Сейчас в моей груди уже не так тесно.
– Хорошо. Это хорошо. Я научу тебя расслаблять все мышцы тела,
и я хочу, чтобы ты тренировался каждый день по часу. Я хочу, чтобы
все, что мы будем делать с тобой здесь, ты отрабатывал по вечерам дома

–  что-то  вроде  твоего  домашнего  задания.  Может  показаться,  что
расслабиться  –  задача  легкая,  в  действительности  же  этого  очень  и
очень сложно достичь и этому нужно долго учиться.
Я все еще не припомнил ни одного случая, когда чувствовал себя
расслабленным.  Уставал  я  часто,  но  вряд  ли  хоть  раз  расслабился  по-
настоящему. Я даже не был уверен, что знаю, каково это – расслабиться.
Рут велела мне принять удобную позу и закрыть глаза. Она снова
попросила  меня  представить  себя  листком,  гонимым  ветром.  Было
забавно  мысленно  парить  над  улицами.  Я  почувствовал,  что  стал  чуть
легче.
–  Не  сутулься.  Ты  не  должен  засыпать.  Твои  мышцы  должны  по-
прежнему  работать,  пускай  мы  и  собираемся  их  расслабить.  Глубоко
вдохни,  а  затем  выпусти  из  себя  весь  воздух.  И  так  три  раза.  Вдыхай
носом, выдыхай ртом.
Кажется,  что  расслабиться  –  задача  легкая,  в
действительности же этому нужно долго учиться.
Я сделал три глубоких, насколько мог, вдоха и выдоха.
–  Теперь  сосредоточься  на  пальцах  ног.  Подумай  о  них.
Почувствуй  их.  Слегка  пошевели  ими.  Подожми  их,  а  затем  расслабь.
Сделай глубокий вдох и снова медленно выдохни. Продолжая глубоко
дышать, думай о пальцах ног. Ощути, как они наливаются тяжестью.
Я  сделал  еще  несколько  глубоких  вдохов  и  выдохов,  пытаясь
сосредоточиться  на  пальцах  ног.  Можно  подумать,  что  в  этом  нет
ничего  сложного,  на  деле  же  все  оказалось  не  так  просто.  Поначалу  я
старательно следовал инструкции, но потом задумался о том, купят ли
мне  новую  обувь  до  начала  занятий,  и  о  том,  какие  мы  бедные,  и
совершенно позабыл о пальцах ног.
К  моему  удивлению,  стоило  мне  подумать  о  чем-либо  другом,
помимо пальцев, как Рут мгновенно это подмечала. Каждый раз, когда
мой разум начинал отвлекаться, она тут же вмешивалась и предлагала
сделать  очередной  глубокий  вдох.  Точно  не  скажу,  долго  ли  мне
пришлось  глубоко  дышать  и  думать  о  пальцах  ног,  но  по  ощущениям
миновала целая вечность.
– Теперь глубоко вдохни и сосредоточься на своих ступнях.
Я  успел  проголодаться.  Меня  начала  одолевать  скука.  Какое

отношение мои ступни имеют к магии? Уже, наверное, пора обедать. А
может, меня собираются уморить голодом. Должно быть, Рут и правда
умела читать мысли, потому что – готов поклясться – она всегда знала,
когда их нужно направить в правильное русло.
– Не отвлекайся, думай о ступнях.
Я  пошевелил  лодыжками  и  подумал  о  своих  больших,  дурацких,
голодных ногах.
–  Теперь  подумай  о  своих  лодыжках.  О  коленях.  Расслабь  бедра.
Почувствуй, как ноги тяжелеют, давят на стул.
Я представил себя самым толстым человеком на свете; представил,
будто стул сделался таким тяжелым, что вот-вот провалится через ковер
и долетит до самого Китая.
– Теперь расслабь мышцы живота. Напряги, а затем расслабь.
Я сделал, как Рут велела, отчего желудок заурчал так громко, что
она наверняка это услышала.
– Теперь грудь, Джим. Глубоко вдохни, выдохни и расслабь грудь.
Почувствуй,  как  бьется  твое  сердце,  и  расслабь  мышцы  вокруг  него.
Твое  сердце  –  это  мышца,  качающая  кровь,  а  та,  в  свою  очередь,
разносит  кислород  по  всему  телу.  Ты  можешь  расслабить  сердце
подобно остальным мышцам.
Я  заволновался.  А  вдруг  я  расслаблю  сердце  и  оно  остановится?
Что Рут станет делать тогда?
Я  представил  себя  самым  толстым  человеком  на  свете;
представил, будто  стул сделался  таким тяжелым,  что  вот-вот
провалится через ковер и долетит до самого Китая.
– Сосредоточься  на центре  груди. Почувствуй,  как  расслабляются
грудные  мышцы.  Глубоко  вдохни  и  расслабься  еще  больше.  Теперь
выдохни и снова сосредоточься на том, как расслабляется грудь.
Я заметил, что сердце стучит уже не так сильно.
Позднее,  в  медицинском  университете,  я  изучал  сердце.  Я  узнал,
что есть нервы, которые соединяют его с участком мозга под названием
продолговатый  мозг  посредством  блуждающего  нерва;  что  сам
блуждающий  нерв  состоит  из  двух  частей,  и  если  увеличить  его
производительность,  расслабившись  и  замедлив  дыхание,  это
стимулирует  парасимпатическую  нервную  систему,  благодаря  чему

замедляется  сердцебиение  и  снижается  кровяное  давление.  Я  также
узнал,  что  снижение  тонуса  блуждающего  нерва  стимулирует  уже
симпатическую  нервную  систему;  именно  это  и  происходит,  когда
человек  напуган:  его  сердце  начинает  биться  быстрее.  Однако  в  тот
летний  день  я  знал  только  одно:  когда  Рут  учит  меня  расслабляться  и
глубоко дышать, мне становится немного лучше, немного спокойнее. Я
ничего  не  знал  о  нервной  системе  и  о  бесчисленном  количестве
способов,  которыми  мозг  взаимодействует  с  сердцем.  Ни  мозгу,  ни
сердцу не надо было ничему учиться для того, чтобы выполнять свою
работу.  Я  просто  посылал  сигналы  из  мозга  сердцу,  и  сердце
реагировало на них.
– Теперь расслабь плечи. Шею. Челюсти. Расслабь язык, чтобы он
спокойно лежал во рту. Почувствуй, как напрягаются и расслабляются
глаза  и  подбородок.  Позволь  всему  –  каждой  мышце  тела  –
расслабиться.
Рут надолго замолчала. Я сидел рядом с ней, стараясь расслабиться.
Стараясь медленно вдыхать и выдыхать. Стараясь не ерзать. Я услышал,
как  она  глубоко  вдыхает  воздух  и  плавно  выпускает  его  из  легких,  и
решил, что должен делать точно так же. Сложно дышать, когда думаешь
о  том,  как  нужно  дышать.  Пару  раз  я  искоса  поглядывал  на  Рут:  она
тоже  сидела  с  закрытыми  глазами,  зеркально  копируя  мою  позу.
Наконец она заговорила:
– Хорошо. Время вышло. Открой глаза.
Я открыл глаза, но вставать не спешил. Собственное тело казалось
мне каким-то новым и даже немного чужим.
– Вот и все, Джим. Готова поспорить, ты не прочь перекусить.
Со словами «Возьми сколько захочешь» Рут открыла ящичек стола
и  достала  упаковку  печенья,  посыпанного  шоколадной  крошкой,  –
моего  любимого.  Я  взял  горсть.  Затем  она  взглянула  на  меня  поверх
очков, которые успела надеть, и сказала:
– Ты начал свой путь.
Я не совсем понимал, какой такой путь начал. И не понимал, что
может быть волшебного в том, чтобы битый час сидеть на стуле.
–  Джим,  я  хочу,  чтобы  ты  потренировался  расслаблять  тело.
Особенно  дома,  когда  возникают  ситуации  вроде  тех,  о  которых  ты
рассказывал.  Можно  оставаться  расслабленным,  даже  когда
испытываешь злость или тоску. Понимаю, задача выглядит непростой,

но  рано  или  поздно  ты  научишься  практически  мгновенно  добиваться
состояния  абсолютной  расслабленности.  Это  потрясающий  прием,
который стоит того, чтобы ему научиться. Поверь мне на слово.
– Хорошо. Но можно мне спросить, зачем все это?
–  В  жизни  много  вещей,  которые  нам  неподвластны.  Каждому,
особенно  ребенку,  тяжело  чувствовать,  что  ты  не  можешь  ничего
контролировать.  Что  ты  не  можешь  ничего  изменить.  Но  ты  можешь
контролировать  свое  тело  и  свой  разум.  На  первый  взгляд  не  очень
впечатляющее умение, но на самом деле оно очень могущественное. С
его помощью можно изменить что угодно.
– Ну, не знаю.
–  Узнаешь.  Приходи  сюда  ежедневно.  Отрабатывай  все  приемы,
которым ты научишься этим летом, и однажды ты все поймешь.
Я кивнул в знак согласия, хотя и не был уверен, приду ли сюда еще
раз. Я-то ведь мечтал научиться совсем другим фокусам.
– Ты знаешь, кто такой Исаак Ньютон? – спросила Рут.
– Ученый?
– Верно. Физик и математик. Пожалуй, один из величайших ученых
всех времен. Есть история, которая может тебе понравиться. У Ньютона
была  непростая  судьба.  Отец  умер  за  три  месяца  до  его  рождения.  К
тому же мальчик появился на свет недоношенным – можно сказать, что
ему  изначально  не  повезло.  Его  мать  повторно  вышла  замуж,  когда
маленькому  Исааку  исполнилось  три  года.  Он  всегда  недолюбливал
отчима. В какой-то момент даже угрожал сжечь дом вместе с отчимом.
В  твоем  возрасте  Исаак  был  довольно  озлобленным  юношей.  Помимо
всего прочего, мать забрала его из школы, поскольку хотела, чтобы он
стал фермером. Его отец занимался сельским хозяйством, и все ждали,
что Исаак продолжит семейное дело. Но он ненавидел работу фермера.
Все в ней было ему ненавистно. Учитель все же уговорил его мать, и та
разрешила  Исааку  вернуться  в  школу.  Он  стал  лучшим  в  классе,  но
только  потому,  что  другие  ученики  травили  его,  и  для  него  отличная
успеваемость  была  своего  рода  местью.  Затем  он  поступил  в
университет, но, чтобы оплатить учебу, ему пришлось работать слугой в
школе в обмен на обучение и еду. Может, Ньютону и повезло в жизни
меньше, чем другим детям: у них были преимущества перед ним, у них
были деньги. Однако это не помешало ему навсегда изменить мир.
Я  и  не  подозревал,  что  известные  ученые  тоже  могут  ненавидеть

родителей или драться с одноклассниками.
Попрощавшись с Рут и Нилом, я уже собрался покинуть магазин,
когда услышал:
– Джим, не забывай тренироваться, как я тебе говорила.
Она посмотрела мне в глаза и улыбнулась.
Я крутил педали, чувствуя, как тепло разливается по всему телу. Я
не  представлял,  зачем  она  учит  меня  расслабляться,  но,  вернувшись
домой,  решил  потренироваться,  чтобы  понять,  есть  ли  в  этом
действительно что-то волшебное.
Сейчас я знаю: то, чему Рут научила меня в первый день, главным
образом  связано  с  мозгом  и  острой  реакцией  организма  на  стресс,
известной  под  названием  «бей  или  беги».  Если  мозг  чувствует  угрозу
или  боится  за  свою  жизнь,  активизируется  симпатическая  нервная
система  (часть  вегетативной  нервной  системы)  и  происходит  выброс
адреналина.  Под  воздействием  гормонов,  вырабатываемых  гипофизом,
активизируются  и  надпочечники,  начиная  производить  кортизол;
уверен,  даже  в  двенадцать  лет  у  меня  был  повышенный  уровень
кортизола. По сути, все процессы в организме, которые не нужны ему
для  борьбы  за  выживание,  приостанавливаются.  Пищеварение
замедляется,  кровеносные  сосуды  сужаются  (за  исключением  тех,  что
питают  крупные  мышцы,  –  они,  наоборот,  расширяются),  слух
ослабевает,  поле  зрения  сужается,  пульс  подскакивает,  а  во  рту
пересыхает,  потому  что  подавляется  функция  слезной  железы,
отвечающей за слюноотделение.
Все  это  важно,  когда  ты  и  впрямь  сражаешься  за  жизнь.  Однако
столь  острая  реакция  на  стресс  задумывалась  природой  как  временная
мера защиты. Если же воздействие стресса затягивается, это приводит к
ряду  негативных  физических  и  психологических  последствий:
возникают  злость,  депрессия,  тревожность,  боли  в  груди,  головные
боли, бессонница, ослабляется иммунная система.
Задолго до того, как люди широко заговорили о гормонах стресса,
Рут  учила  меня  управлять  физиологической  реакцией  на  стресс  и
внешнюю угрозу. Сейчас я умею замедлять дыхание и контролировать
кровяное  давление,  а  мой  пульс  даже  в  операционной  неизменно
остается ровным. Когда я под микроскопом оперирую самые уязвимые
участки мозга, мои руки не утрачивают твердости, а мое тело остается
расслабленным – и все благодаря тем урокам. К слову, если бы не Рут,

я, может, и не стал бы нейрохирургом. Впрочем, умение расслабляться,
каким бы важным оно ни было, – это лишь начало.
Рут  потребовалось  десять  дней,  чтобы  научить  меня  полностью
расслабляться. На одиннадцатый день я приехал в магазин, сел на стул,
закрыл глаза и стал ждать, когда же мы с Рут займемся расслаблением.
Но у нее были другие планы.
–  Открой  глаза,  Джим.  Настало  время  разобраться  с  голосами  в
твоей голове.

жүктеу/скачать 1,04 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: