Кристина Старк Стигмалион Долорес
Просите – и дано вам будет
жүктеу/скачать 461,43 Kb.
|
kabdolov zeinolla soz oneri
| 41
Просите – и дано вам будет Если ты знаешь, за что бороться, то нужное оружие – только вопрос времени. Во вторник, четырнадцатого февраля, у здания суда собралось столько человек, сколько я не ожидала увидеть даже во сне. Друзья Вильяма, мои друзья, какая-то незнакомая молодежь и даже журналисты телеканалов с фотографами. Айви привела целую ораву девушек-фотомоделей, одетых в окровавленные майки с надписями «Мне бы парня, как он» и «Хочу быть отомщенной». На их лицах были весьма правдоподобно нарисованы синяки и кровоподтеки. – Надеюсь, ты не против, подруга, – сказала мне Айви, отхлебывая кофе из большого стакана. – СМИ любят всякие такие штучки. – Если все эти разукрашенные феи помогут вытащить его, то я только за. – Помогут, вот увидишь. Правда должна кричать и вопить, тихую никто не услышит, – добавила она, удовлетворенно оглядывая толпу своих девиц. – Надо было сделать все это перед судом, – вздохнула я, натягивая капюшон на голову. – Если честно, приговор был очень неожиданным. Я до последнего надеялась, что мы все уйдем оттуда и устроим большую вечеринку. Я смотрела, как Айви поправляет макияж на лицах девушек и перебрасывается с ними шутками, потом увлекла ее в сторону и, понизив голос, спросила о том, что не давало мне покоя со дня суда: – Айви, ты была беременна? Я не знала… – Никто не знал, кроме нас двоих, но в ту минуту я решила, что об этом стоит сказать. – Мне очень жаль, что так вышло, – сказала я совершенно искренне. Айви всмотрелась в мое лицо, потом положила руки мне на плечи и ответила: – Подруга, только не ищи в этом какой-то особенный смысл, его там нет. Это была случайность. Презерватив подвел. И повреждение было таким крохотным, что никто из нас этого даже не заметил. У меня нет другого объяснения, как это могло произойти. Потерю, конечно, тяжело было пережить, но сейчас я знаю, что было бы ошибкой рожать ребенка. Не то время, не то место, не те родители… Я считаю, что если уж беременеть, то осознанно, в браке, в стабильности, высчитывая циклы в объятиях любимого и вместе мечтая об этом. А не в первых студенческих отношениях, на пьяных вечеринках, посреди хаоса съемной квартиры. – Может, ты и права, но я считаю, что если двое решают сохранить беременность, тогда у них все… серьезно. – А у нас и было серьезно. Было. Но теперь прошло, – пожала плечами Айви. – Многие вещи просто проходят, Лори. Причем закончиться могут в любой момент. Любовь, дружба, отношения, семья – все, что угодно, может р-раз – и оборваться. Жизнь ничего не дарит, только одалживает на время. Слыхала такую поговорку? Так что сделай выводы и не теряй даром времени. – Вот вы где! Привет! – подскочила к нам какая-то брюнетка, в которой мы с Айви едва узнали Бекки. Теперь ее волосы были иссиня-черными, с голубоватым отливом, как крылья воронов. Вместе с ее ярко-голубыми глазами смотрелось просто отпадно. Пожалуй, даже круче «розового бунта» и «Матери драконов». – Смотрите, тут просто прорва операторов и журналистов! – воскликнула она. – Я думаю, что завтра мы будем на всех полосах! Как я выгляжу? У Вибеке на лбу алой краской было написано слово «Справедливость» и той же краской подрисованы кровавые слезы на щеках. В ее руках шелестел на ветру плакат с надписью «Вильям, женись на мне». Вокруг букв была старательно нарисована целая куча пошлых пухлых сердечек. – Дико видеть у тебя в руках такой плакат, – заметила я. – Я сделала его для тебя, держи! – не растерялась Бекс и сунула его мне. – Больше похоже на плакат фанатки принца Уэльского, чем на требование справедливого суда, – проворчала я. – Да еще и все эти сердечки… – Что ты имеешь против сердечек? – комично нахмурилась Бекки. В этот момент к нам подскочил какой-то фотограф и давай щелкать вспышкой. На следующий день этот снимок попал на обложку «Айриш Индепендент»: грозная Айви в футболке с надписью «Скажи мне в лицо, что он сделал это зря», эффектная Вибеке, изображающая справедливость, плачущую кровавыми слезами, и я – промокшая и продрогшая, с синими губами и потекшей тушью, держащая в руках плакат «Вильям, женись на мне». В тот день я замерзла так, что уже в среду слегла с лихорадкой. Решила не идти в университет и весь день пролежала в кровати, задыхаясь от отчаяния и боли в груди. И, наверное, выглядела так несчастно и убого, что Бог вздохнул и сжалился: вечером я заглянула в почту и обнаружила там письмо от секретаря начальника тюрьмы, некой мисс Хоуп. Она написала, что мистер Райли с пониманием отнесся к моей просьбе и отдал ей распоряжение организовать нашу с Вильямом встречу. У вас бывало такое, что все очень-очень плохо, а потом – резко хорошо? Настолько резко, что аж позвонки в шее хрустят. Вот это был как раз такой случай. После этого письма я вскочила с кровати и танцевала в темноте, кружась по комнате и глупо хихикая. Тот, кто сказал: «Просите – и дано вам будет», – знал, о чем говорил. * * * Мне пришлось ждать нашей с Вильямом встречи еще три недели. Какая ерунда для того, кто готов ждать хоть целую вечность. И на этот раз не было никаких перегородок и никаких телефонных трубок. Я оказалась в большой плохо обставленной комнате с обоями мятно-зеленого цвета, посреди которой стоял деревянный стол и пара стульев. На стене висела одинокая картина, изображающая руины какой-то крепости, а с потолка свисала не менее одинокая лампочка. Под ногами скрипел облезший паркет, а решетка на единственном окне была такой плотной, что почти не пропускала свет. Меня привели туда раньше Вильяма и оставили дожидаться его в полном одиночестве. Я бродила по этой неуютной комнате туда-сюда, не зная, куда себя деть. Втянула голову в плечи и жадно вслушивалась в каждый звук, доносившийся из-за двери. А потом он пришел… Знаете, что врезалось в память сильнее всего в тот день? Как судорожно мы снимали перчатки – он свои, я свои, – пока шли друг к другу. Как Вильям уронил их на пол и сжал дрожащими руками мое лицо. Как я заскользила по его спине голыми ладонями. Как соприкоснулась наша кожа – влажная и горячая. Мы словно перестали верить в то, что действительно совместимы, и теперь, переполненные страхом и недоверием, спешили перепроверить это заново. Его руки сомкнулись на моей талии, и он поцеловал меня так горячо, как будто в комнате не было камер. Как будто вокруг вообще ничего не было: ни стен, ни решеток на окнах, ни колючей проволоки на высоких заборах – только мы и все это электричество, которое жгло нам губы и кончики пальцев. А потом Вильям зарылся лицом в мои волосы и пробормотал: – Значит, ты хочешь, чтобы я женился на тебе? «Ой, нет… Только не это…» – Только не говори, что видел это фото, – взмолилась я, прижимая пылающее лицо к его груди. – Это фото и многие другие. Как ты сражаешься за меня. И мокнешь под ледяным дождем. Как ты даешь гневное интервью журналистам «Айриш Таймс» и сердито размахиваешь плакатом с сердечками… А теперь скажи. – Он заглянул мне в глаза. – Ты в порядке? Ты спишь? Ешь? – Я в порядке. А ты? – В норме, – заверил он и, видя сомнение, добавил: – Серьезно. Даже не на что жаловаться. – Я вижу новые следы от ожогов на твоих руках… – Перебои с поставками латексных перчаток, – отшутился Вильям, тихо рассмеявшись. – Я так боюсь потерять тебя… Что, если на тебя кто-то нападет? – Полежит неделю в лазарете. Не переживай за него. – Я не переживаю за него, только за тебя! – Тогда лучше переживай за него, – улыбнулся он бесстрашно и дерзко, как мальчишка. – У тебя есть сокамерники? Кто они? – О-о-о, Найл, – чуть ли не с нежностью в голосе протянул Вильям. – Мне уже не нравится это твое «о-о-о». – Я шлепнула его по руке, грозно хмурясь. – Отличный парень, надо обязательно пригласить его в гости. Он выйдет через полгода. – За что он сел? – Убил свою девушку. Но она была стервой. Найл объяснил, что она была просто невыносимой… – Вильям, скажи, что это шутка! – Конечно, это шутка, – сдался он, притягивая меня к себе. – Найл протестовал против бурения нефтяной компанией скважин на ирландском шельфе. Отказался уходить, когда всех разгоняли, вломил полицейскому, потом еще одному… – О-о-о… – Зато мне нравится твое «о-о-о», Долорес Иден Макбрайд. Ты произносишь его почти так же, как в ту ночь, когда… в Ночь Потопа, короче. – Я обещаю, ты услышишь его еще не раз. Только береги себя. И передай Найлу, что я буду рада познакомиться с ним. Он герой. И ты, кстати, тоже. Звезда газетных полос. Я удивлюсь, если поклонницы еще не забросали тебя любовными посланиями. – Я уже начал обклеивать ими стены, – улыбнулся он. – Ты правда в порядке? – Правда. Все это как… трехзвездочный отель. Только все выходы замурованы, а горничные носят дубинки вместо кофе… Я рассмеялась сквозь слезы. Как здорово, что у него есть силы шутить даже в таком месте, как это. – Долорес, не волнуйся обо мне, хорошо? Если с тобой все будет в порядке, то и со мной тоже. Пообещай мне, что с тобой ничего не случится, пока я здесь. – Обещаю. – Через три месяца апелляционный суд, и если повезет, то все лето мы проведем вместе. – Я хочу в Норвегию. – Значит, мы поедем в Норвегию, – кивнул Вильям. – Правда, там нечего ловить летом… – Рыбу, – буркнула я. – Разве что рыбу. – И плавать на лодке по фьордам. – Норвежские слова из твоих уст – это самое сексуальное, что я когда-либо слышал. – Согне-фьорд, Тронхеймс-фьорд, Хардангер-фьорд, Нур-фьорд, – забормотала я, игриво улыбаясь. – Ты знаешь, что я сделаю с тобой, когда выберусь отсюда? – Заставишь говорить по-норвежски день и ночь? – Говорить? Нет. Кричать, – заверил он, прожигая меня взглядом. Перед тем, как мы расстались, я вытащила из кармана и вручила Вильяму конверт – тот самый, с открыткой и признаниями, который отец вернул мне после суда. Сомнений больше не было: я хотела быть с ним. Сегодня, завтра, а потом столько дней, сколько мне отмеряно… Надеюсь, Вильям сейчас читает его в своей камере и думает о том же. * * * Я прочла в соцсетях множество душераздирающих историй с хэштегом #ХочуБытьОтомщенной. Истории об оскорблениях, нападениях, изнасилованиях, травле. Я связывалась с теми, кто их написал, и спрашивала, не хотят ли они поучаствовать в масштабном фотопроекте и рассказать о своей истории во всеуслышание. Кое-кто боялся огласки, но многие соглашались, и я приглашала их в фотостудию Айви. Там мы пили кофе и болтали, а Айви, вооружившись камерой и расставив по периметру вспышки-зонтики, творила свою фотомагию. Раньше меня интересовали только истории людей с ограниченными возможностями, но после всего, что произошло, я поняла, что жизнь может искалечить любого, что каждый может потерять физическое или душевное здоровье, что все люди хрупки, как мотыльки, и что любого можно сломать. Взять хотя бы Айви. Она храбрилась, но нападение Фьюри все же оставило отпечаток: она стала более замкнутой и молчаливой. Часто оглядывалась и пугалась резких звуков. Сколько раз я заставала ее с заплаканным лицом и искусанными губами. Айви начал сопровождать повсюду телохранитель по имени Оливер – высоченный громила с бритой головой и татуировками на шее. – Я не думаю, что на меня нападут из-за угла или что-то в этом роде, – сказала Айви, когда мы сидели в ее фотостудии и уминали печенье с йогуртом. – В большинстве случаев жертва знает насильника и сама по глупости отправляется к нему навстречу. Теперь я это знаю, но все равно, с крепким парнем за плечом как-то спокойней… – Твой доктор не ревнует? – поинтересовалась я, смахивая с юбки крошки. – Мой доктор сам его и нашел. Заметил, что я пугаюсь каждой тени, и решил, что это не помешает. Терри дружит с парнем, у которого свое охранное агентство в Дублине, и они это устроили на раз-два, – улыбнулась Айви. – Лучше расскажи, как дела у тебя с Вильямом? – Видимся каждые выходные. – Как он? – Правдоподобно делает вид, что его отправили не в тюрьму, а в трехзвездочную гостиницу. – Это на него похоже, – закивала Айви. – Он не выглядит затравленным или сломленным, но, знаешь, он похудел. Под глазами тени. И на руках следы от едва заживших ожогов… Отшутился, что у них перебои с поставками латексных перчаток. Но я боюсь, что просто многого не знаю, а он не будет говорить, чтобы не пугать меня… – Может, так и есть. Сама понимаешь, подруга, тюрьма – не клуб любителей вязания. Но мы на верном пути. Твое интервью газете, где ты сказала, что закон должен служить людям, а не люди закону, – просто конфетка. А после того, как я открою фотовыставку, об этом деле заговорят еще больше. Мы вытащим его, обязательно. За мной долг, который я ему с радостью верну. * * * Выставка прошла с большим успехом. О ней много говорили и писали. На фотопортретах были запечатлены люди – красивые, яркие, пронзительно смотрящие прямо в кадр. А под каждой фотографией можно было прочитать их истории – истории, о которых они прежде молчали. Истории, написанные темно-красными чернилами – кое-где смазанными и потекшими, как будто их писали кровью: была изнасилована, потеряла ребенка, удерживался в заложниках, был искалечен за то, что держал за руку другого парня… «Ты бы заступился за меня? Заступись за тех, кто рядом, не закрывай глаза», – так заканчивалась каждая история. * * * На конец весны был назначен апелляционный суд, и до до него надо было как-то дожить. Собрать в кулак волю, беречь нервы, общаться с людьми, чем-то заниматься, чтобы не сойти с ума от волнения. И я отправилась туда, куда давно звало меня сердце. В то место, куда я постоянно возвращалась мыслями. В один из последних зимних дней я остановила машину на парковке ветеринарного госпиталя. Кровь шумела в ушах, когда я поднималась по ступенькам, а затем шла по коридору к кабинету Андреа. В приемной было полно пациентов. В воздухе витал запах моющих средств, названия которых я все еще помнила наизусть. Плакат с моим изображением до сих пор украшал входную дверь, и я подумала, что это добрый знак. Андреа говорила по мобильному, хмуро глядя перед собой. На ее столе, заваленном корреспонденцией, звонил второй телефон. А в кресле, что стояло напротив ее стола, сидела какая-то пожилая женщина с заплаканным лицом и судорожно сжимала в руке платок. Андреа подняла глаза, и ее лицо тут же словно лучом осветили. Я даже поздороваться не успела, как она уже выбралась из-за стола, подошла ко мне и обняла. Просто обняла, без слов. Потом повернулась к заплаканной посетительнице и сказала: – Миссис Даффи, познакомьтесь, это мисс Макбрайд, мой заместитель-стажер. Она наконец-то вернулась из отпуска, и я сейчас на десять минут оставлю вас с ней, потому что у меня рожает… сенбернар в соседнем кабинете. Приму роды и тут же к вам вернусь! Я изумленно уставилась на Андреа, прекрасно зная, что никакой сенбернар у нас не рожает, потому что в соседнем кабинете – склад чистящих и моющих средств и ряд веников всех цветов радуги, уж я-то знаю! И, минуточку, что еще за «заместитель-стажер»? – Долорес, у миссис Даффи сейчас оперируют собаку, и она очень волнуется. Я уже ознакомила миссис Даффи с процентом неблагоприятных исходов при подобных операциях – к слову, он мизерный – но миссис Даффи все равно страшно взволнована… – Да, – подтвердила женщина, громко сморкаясь в платок. Андреа посмотрела на меня почти умоляюще. Потом одними губами прошептала мне «Спаси меня!», схватила оба телефона и выбежала из кабинета, повторяя на ходу: «Всего десять минут! Всего десять минут!» – Миссис Даффи? – откашлялась я, присаживаясь рядом с ней. – Расскажите о своей собаке. Как ее зовут? Какой она породы? – Это пудель, – вздохнула пожилая женщина, промакивая уголки глаз. – Пудель! – воскликнула я. – Не поверите, но моя первая собака тоже была… практически пудель. – И вы тоже вязали ей свитерочки? – Свитерочки? – кашлянула я. – Нет, свитера я ей не вязала, но любила бесконечно… – Как же так… Без свитера-то… И она ни разу не простудилась? Я терпеливо вздохнула и широко улыбнулась во все тридцать два. Боже, надеюсь, сенбернар у Андреа будет рожать не слишком долго… Час спустя, когда операция закончилась и миссис Даффи забрала своего питомца домой, мы с Андреа говорили по душам в ее кабинете. – Я знала, что ты вернешься, Долорес. Успокоишься и вернешься. Ты нужна этому месту, а это место нужно тебе. Драться на мечах со смертью ты, может быть, пока не готова, но зато ты можешь стоять со мной рядом и… хмуриться на нее. – Хмуриться на смерть, – улыбнулась я. – Да. Хмуриться, махать на нее руками и показывать средний палец, пока мы с Фергусом расчехляем свои катаны, – рассмеялась Андреа. – Будет сделано, сэнсэй, – кивнула я. – Я в тебе не сомневалась. Кстати, загляни сегодня в отдел кадров, у них там для тебя кое-что есть. – Да? А что? – Я хочу взять тебя на работу, знаю, университет и тэ дэ, но хотя бы на полставки… – Ты шутишь! У меня же никакой квалификации! – У тебя высочайшая квалификация по гармонизации климата, Долорес. Я хочу, чтобы ты и дальше его гармонизировала, только уже за деньги, тем более что вакансия моего ассистента свободна. Что ты на это скажешь? Что я могла на это сказать? Только одно: – А в каком кабинете у нас отдел кадров?! жүктеу/скачать 461,43 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|