Глава 6 Беседы о личном и неприличном

был храбрым малым, который ценой собственной разбитой в кровь
губы отбился от задир на улице. Но почему-то Володе хотелось
рассказать правду. — Знаешь, на самом деле я грохнулся с качелей,
когда мне было одиннадцать. Раскачался очень высоко, хотел
повыделываться перед соседскими девчонками, они гуляли тогда
недалеко, отпустил руки и… В общем, красиво кувыркнулся через
себя, вылетел с качелей, прочесал носом пару метров земли и врезался
лицом в песочницу. Расшиб губу так сильно, что минут пятнадцать не
могли остановить кровь. Бате даже швы пришлось наложить! Вот так.
Юрка было решил, что Володя посчитает его дураком и
хвастуном, да посмеётся над ним, но тот лишь по-доброму улыбнулся:
— Зато у тебя есть память о коротком свободном полёте. Карлсон.
Юрка не смог сдержать улыбки: «Странный этот Володя всё-таки,
слишком уж добрый и понимающий». Даже Юрка сам над собой из-за
такого позлорадствовал бы, а Володя не стал.
— Карлсон у нас Саня. А я…
— Гагарин?
— Максимум Чкалов. Я ведь не так далеко улетел, — ответил
Юрка и испытующе посмотрел на вожатого: — Ну? Раз я поделился с
тобой своим секретом, то давай и ты делись!
Володя удивлённо изогнул бровь и кивнул:
— Ладно, спрашивай.
— Почему ты на самом деле пошёл в вожатые? Видно ведь, что не
очень любишь заниматься детьми.
— Хм… — размышляя над ответом, Володя рассеянно ткнул
пальцем в переносицу, поправляя очки. Вздохнул и выпалил будто
заученную фразу: — Это хороший способ приобрести полезный опыт
и — Юра, не спорь, — получить характеристику для партии.
Юрка фыркнул. Неделю назад, на первой линейке, он бы поверил,
что идеальному Володе — всему из себя правильному комсомольцу —
ничего, кроме хорошего имени, и не нужно, но теперь…
— Опять двадцать пять — характеристика! А если по правде,
неужели это всё? Только хорошая репутация?
Володя замялся, снова поправил очки, хотя те были вполне на
своём месте.
— Ну… не совсем. Если честно, то я всегда был очень
застенчивым, мне довольно сложно сходиться с людьми, общаться,

дружить. А дети… У меня мама работает воспитателем в детском
садике, она и посоветовала пойти вожатым. Сказала, что, если я хочу
научиться находить общий язык с людьми, лучше начинать с детей —
они раскрепощают. — Он снова замолчал, и Юрка подумал, что, если
Володя сейчас опять поправит очки, придётся стукнуть его по руке. —
На самом деле толку больше от тебя. В смысле, ты лучше находишь с
ними общий язык.
Юрка гордо расправил плечи, но тут же их опустил:
— Это наша общая заслуга, — сказал он. — Я ведь тоже не
люблю возиться с мелкими, то есть не умею. Но чтобы помочь тебе,
вот… Кстати, вспомнил! Вчера после ужина топал в отряд и увидел
Олежку. Сидит у площади один, плачет, я подхожу, спрашиваю, что
случилось. Его, оказывается, всё это время ребята дразнили из-за
картавости, а теперь, когда у него почти что главная роль,
подтрунивать стали, мол, он не справится. Бедняга и так стесняется, а
тут ещё от ребят слышит всякое, вроде «Как же ты собираешься
выступать, если так ужасно картавишь!».
— Прямо так и сказали? Кто?
— Не знаю, кто. Я и так-то Олежку понимаю через слово, а тут он
хныкал, я половины не разобрал. В общем, Володь, я подумал, а
правда, он же очень плохо выговаривает все эти слова, типа
«партизаны», «борьба» и прочее…
— «Картавый на главную роль»… — угрюмо повторил Володя. —
Роль, конечно, не главная, просто текста много… Но он сам просился,
и я думал, это, наоборот, придаст ему уверенности в себе. Надо что-то
сообразить, но роль забирать нельзя, Олежка очень расстроится, так
старается ведь… Есть идеи?
— Есть, об этом и хотел сказать! Давай, пока он не успел выучить
все слова, перепишем его реплики, чтобы слов с буквой «р» было как
можно меньше?
И они принялись переписывать, заменять слова с «р» на
синонимы. Работы было не так и много, но она оказалась такой
сложной для них, что за один день они продвинулись совсем недалеко
и поняли — нужно больше времени. И тогда Володя спросил Юрку, не
будет ли тот против, если он попробует отпросить его с тихих часов,
но при одном условии — Юрка в это время ни на шаг от Володи не
отойдёт.

Юрка так обрадовался, что подпрыгнул на карусели:
— Конечно! Конечно, хочу!
Мало того что он перестанет по два часа валяться в палате, не
зная, чем себя развлечь, это время будет только их с Володей, личное!
Зачем он вообще спросил — ответ же очевиден. Но радость быстро
угасла, стоило Юрке вспомнить строгий голос Ольги Леонидовны и её
нарекания: «Ребёнок всегда должен быть занят делом, вожатый всегда
должен знать, где он находится и что делает». Но вожатая у него Ира, а
не Володя. Юрка поник. Отпустить оболтуса Конева с тихого часа?
Как же! Это совершенно невозможно, зачем только Володя его
дразнит?
— Текста у нас немного, — тем временем вслух размышлял
Володя, — но это очень сложно и ответственно, важная роль всё-таки.
Времени на вдумчивую переделку совсем нет, а сдать его нужно как
можно скорее! Сам подумай, сколько часов нужно? Шесть-восемь
навскидку, но где их взять? Не во время же репетиций или тем более
не во время работы с пятым отрядом.
— Да, но текст — это текст. Даже если дадут добро на
переписывание, меня отпустить — совсем другая история, — Юрка
совсем скис.
— Я тебе, наверное, секрет открою, но в нашем лагере есть дети,
освобождённые на тихий час. Удивительное дело. В моём лагере
никогда никого не освобождали, но, видимо, времена меняются.
Потом, мне тебя давали не как актёра, а как помощника. И вот теперь
помощь по-настоящему нужна. Лишить тебя соревнований,
общественной работы или дискотеки они не могут, заставить писать во
время репетиции — тоже, ты нужен мне.
— Мне кажется, что всё равно не сработает.
— Я со старшим вожатым поговорю, а ещё Лену попрошу
поддержать, она же со мной работает, всё видит и знает. — Володя,
конечно, заметил перемену в его настроении и весело потрепал за
плечо. — Попытка не пытка. Посмотрим, какой из меня дипломат.
И уже следующим утром на планёрке Володе пришлось просить у
Ольги Леонидовны разрешение забирать Юрку с тихого часа. А
получить его оказалось ой как непросто.
Днём, шагая после отбоя к детской площадке, Володя, привыкший
под окнами пятого отряда говорить тихо, почти кричал:

— Ты представляешь, Юр, полчаса этот вопрос обсуждали всем
вожатским составом, еле уговорил. Ольга Леонидовна согласилась не
сразу, но, вообще-то, было видно, что она не особенно против — когда
она против, гром гремит в ясном небе, — но спросила мнение
старшего вожатого и для проформы остальных. Они покивали, мол,
тоже согласны, и неудивительно — им не всё ли равно, мне же текст
переписывать? Тут вмешалась Ирина и как давай нести какую-то
околесицу, мол, наоборот, публичное выступление пойдёт Олеже на
пользу, якобы оно простимулирует его к тому, чтобы усерднее
заниматься с логопедом! Я чуть со стула не свалился — это же бред и
бред для Олежки опасный! И ладно бы она действительно так считала,
ладно бы о нём заботилась, но ведь это не так. Она мне палки в колёса
ставит!
Володя до сих пор не мог с ней помириться. Он несколько раз
пытался извиниться, но Ира, не давая ему досказать, заканчивала
разговор. Володя расстраивался и не раз грустно признавался Юрке,
что разлад с Ирой его очень волнует. А на планёрке, что бы там ни
говорила Ирина, Ольга Леонидовна оказалась более чуткой к проблеме
Олежи и всё-таки дала разрешение Володе.
— Правда?! Можно официально не спать?! — Юрка не мог
поверить.
Они как обычно сидели на детской площадке. Юрка от радости
ударил ногой по земле и закружил карусель. Пушинки одуванчиков до
того момента парили над землёй, лишь изредка поднимались выше
колена и лезли в нос. Теперь, растревоженные ветром, они заметались
по воздуху бешеным роем.
Разом, будто по команде, парни ударили ногами в землю и
остановились. Пушинка попала Юрке в горло, он закашлялся и,
ослеплённый выступившими слезами, глупо хлопая глазами,
заозирался вокруг и поразился красоте этого места. Он будто впервые
его увидел. На земле белыми поломанными зонтиками кружили и
лениво оседали на траву одуванчики. Зонтики на земле, и в небе тоже
парили зонтики — неподалёку от лагеря был аэродром. Над
«Ласточкой» каждый день пролетали белые самолёты, из них прыгали
белые десантники, раскрывали белые парашюты и опускались вниз,
учились приземляться. Смотрелось это нереально красиво. И как
Юрка не замечал этого раньше?

Приглядевшись, он понял, что в этом месте красиво всё и Володя
очень красив. Особенно сегодня, сейчас, когда сообщил эту
прекрасную новость и вдруг, радостный, растрёпанный и румяный,
засмеялся так заразительно, что и Юрка захохотал. Он никогда не
видел Володю таким счастливым. Юрка, наверное, и сам никогда не
был так безотчётно счастлив — ему разрешили уходить с тихого часа,
а это значит, что теперь они могут быть вместе сколько угодно
времени. И с тех пор каждую свободную минуту они тратили на
переписывание сценария — нужно было поскорее его закончить и
отдать учить Олежке.
Но им всё время что-то мешало. Почти целый день выпал из-за
той самой Юли из пятого отряда, которая страшно хотела к родителям.
Времени было жалко, но Юрка старался отнестись к её проблеме с
пониманием. Как-никак, ему самому в первую свою смену очень
сильно не понравилось в лагере. Юрка искренне не понимал, что он
тут делает и за что его сюда отправили, думал, что в наказание, и тоже
рыдал, поменяв мнение о лагере на диаметрально противоположное
только под конец смены. А у Володиной Юли случилась такая
истерика, что её пришлось успокаивать обоим вожатым, педагогу
Ольге Леонидовне и медсестре. А к вечеру Володя вымотался так
сильно, что Юрка отпустил его вместо посиделки спать.
Второй выпавший день был родительским. Вдвойне обидно то,
что прошёл он сумбурно и быстро. А ведь Юрка, сказать по правде,
ждал его не меньше, чем все остальные ребята. Вот вроде бы мама
только обняла, как уже начался отрядный концерт. Только погуляли по
лагерю, как уже обед. Только поиграли в ручеёк, как опять покормили.
Только мама в команде с другими мамами затеяла соревнование по
прыжкам в резиночки — взрослые против девчат, как уже пришла пора
прощаться.
Всем, и взрослым, и детям, казалось, что они и парой слов не
успели перекинуться с родными, Юрка не исключение, только про
театр рассказал. Хотелось поделиться радостью, что он познакомился с
замечательным парнем Володей и подружился так крепко, что теперь
не знал, как без него и дня прожить. Мама бы, наверное, обрадовалась
такой новости — наконец сын одумался, общается не с какой-нибудь
шпаной, а с настоящим комсомольцем. Но Юрка раскрыл рот и

смутился, не зная, как правильно передать свои чувства и как вообще
охарактеризовать их.
А что ещё говорить маме? Кормят сытно, но не очень вкусно?
Будто она сама не знает, как и что бывает в лагере.
Перед тем как сесть в автобус, мама чмокнула Юрку и осторожно
спросила:
— Ты уже с кем-нибудь подружился из девчат? Ни с кем меня не
познакомил…
— Вот Ксюша, её приглашу потанцевать, — ответил Юрка,
сконфуженно тыкая пальцем в Змеевскую. Ему стало очень неловко.
Мама ни разу до этого не говорила с ним о девушках.
К вечеру вымотался теперь он. Юрка, конечно, спать не пошёл, но
корпеть над сценарием ни желания, ни сил не было. И они с Володей
просто сидели на каруселях и болтали о всякой всячине.
Зато за проведённое вместе время они успели подружиться по-
настоящему и иногда даже делились друг с другом личным. Но чаще
они не болтали, а раскладывали тетради и бумажки на колени,
склонялись над ними и начинали мозговой штурм. По крайней мере,
пытались его начать.
— Так… «борьба», «борьба»… — Володя задумчиво грыз ручку,
проговаривая каждый звук и как бы смакуя «р», — «бор-р-рьба»…
— Бой, битва, — Юра выдал пару синонимов и подавил
чудовищный зевок.
Сегодня они засиделись. Солнце палило особенно сильно, Володя
прятался в тени растущей рядом с каруселью черёмухи и не высовывал
оттуда своего — в чём Юрка убеждался раз от раза, — красивого носа.
Сам же Юрка весь день не снимал любимой импортной красной кепки.
Его лоб вспотел, застёжка больно давила на затылок, но Юрка стойко
терпел неудобства, боясь даже в тени получить солнечный удар.
Несмотря на жару, работа спорилась: за этот тихий час они
сделали больше, чем за два предыдущих дня вместе взятых. Но
оставалось ещё много. Юрка устал, шея и руки затекли — полчаса
просидел, почти не шевелясь. Но он не жаловался: это дело казалось
ему куда более важным, чем какие-то страшилки. Хрустнув шеей, он
встал с каруселей и зашагал вокруг них, разминая затёкшую спину.
— Да, «бой» — хорошо, — бормотал Володя, не отрывая взгляда
от тетради. — «С врагом»…

— Бой с врагом, битва с недругом, неприятелем… Как-то по-
дурацки звучит.
— И всё с «р», — согласился Володя.
— Захватчик! — осенило Юрку, он остановился, значительно
подняв палец вверх.
— Точно! — Володя выглянул из-за бумаг, сверкнул очками и
улыбнулся. — А… нет, подожди. В соседнем предложении
«захватчик», и оттуда его нельзя убирать.
— Как это нельзя? А ну, дай посмотрю. — Юра плюхнулся на
сиденье рядом с ним и выхватил тетрадку.
Володя пододвинулся к нему и попытался заглянуть в листы.
Достал ручку, хотел ткнуть ею в текст. Но Юрка, не подумав,
оттолкнулся ногой, и карусель закружилась. Володю качнуло, он
повалился на Юрку так резко, что жёсткий козырёк красной кепки
больно ткнул Володю в лоб.
Листы медленно повалились на землю и разлетелись на лёгком
ветру. Провожая их взглядом, вожатый посмотрел на свои ноги и
покраснел.
— Ой, — прошептал он. Лишь бросив взгляд вниз, Володя понял,
что уже почти минуту держится за Юркину коленку, и резко убрал
руку.
— И-извини. — Юрке почему-то тоже стало неловко. Он
смущённо кашлянул и как бы между делом перевернул кепку
козырьком назад.
— Как странно ты её носишь. — Это замечание, как и деланно
бодрый тон Володи, показалось глупым.
— Я и не ношу. Ну, то есть ношу, но сегодня жарко, а сейчас
пришлось, чтобы ты… ну чтобы не стукнуться… ну… — он совсем
замялся, а потом резко сменил тему: — А что, не нравится?
— Да нет, тебе хорошо. Чёлка так смешно торчит. Вообще, клёвая
кепка! И джинса у тебя тоже клёвая, и поло. Я помню, ты так потрясно
оделся на дискотеку… На которую так и не пошёл.
— Ну да, это всё импортное. — Юрка аж загордился собой — он
никогда и не сомневался, что шмотки у него отличные.
— Где это богатство достал?
— У меня родственники живут в ГДР, оттуда привозят. А вот
кепка, кстати, не немецкая, а вообще американская.

— Клёво! — воскликнул Володя.
Польщенный, довольный собой Юра принялся в подробностях
рассказывать о происхождении своих любимых импортных вещей.
Правда, о том, что джинсы у него так себе — не американские, а
индийские, уточнять не стал.
— Там, в Германии, ты знаешь, не только одежда обалденная.
— Да, знаю, и техника тоже, и машины. Как-то в журнале я видел
такой мотоцикл!.. — Володя округлил глаза.
— В журнале… Да, журналы там такие, каких в СССР никогда не
будет.
— Во даёшь! Я ему про мотоцикл, а он про журналы. Не очень-то
на тебя похоже.
— Ты просто не видел их и не знаешь, о чём говоришь. Там тако-
о-ое! — Юрка заговорщицки поднял и опустил брови.
— Ну что, что?
— Не скажу.
— Юра! Что за детский сад вторая группа? Говори.
— Ну, хорошо, скажу, но по секрету, ладно?
— Честное комсомольское.
Юрка с прищуром посмотрел на него:
— Могила?
— Могила.
— Весной к нам дядя приезжал, всякого навёз: шмотки,
естественно, маме косметику, папе там кое-что и журналы. Ну,
обычные журналы, только на немецком, с одеждой и всяким в дом. Ну
и вот. Вечером меня отправили спать, а сами закрылись на кухне.
Мама быстро ушла, и дядя остался с отцом вдвоём. Моя комната как
раз ближняя к кухне, там хорошо разговоры слышно… А тут они уже
того, датые, заговорили совсем громко, так что я каждое слово
разобрал. В общем, лежал я, слушал. Оказалось, что дядя и отцу
журналов привёз, только, кхм… других. А потом, когда остался дома
один, я эти журналы нашёл.
— И о чём там пишут? Антисоветское что-то? Тогда такие
журналы держать дома опасно.
— Да нет же! Я немецкий пока не так хорошо знаю, чтобы читать
бегло. Да и текста там совсем не было, одни картинки. Фотографии. —

Юрка наклонился к Володе так близко, почти касаясь губами уха, его
голос опустился до шёпота. — Женщин!
— А-а-а… Эм… Ну да, знаю, что есть такие журналы… —
Володя отсел от Юры на расстояние вытянутой руки, но не тут-то
было — Юрка почти прижался к нему и захрипел в самое ухо:
— Они там с мужчинами… Ты понимаешь, с мужиками! Они
там…
— Юр, не надо, я понял, — Володя снова отсел.
— Представляешь! — произнёс Юрка восторженным шёпотом.
— Представляю. Давай закроем тему? Это не для пионерлагеря
всё-таки.
— Неужели тебе неинтересно? — расстроился Юрка.
— Если скажу, что совсем не интересно, то совру, но… это не зря
запрещено, это очень, очень неприлично! — Володя поднялся и
отошёл на пару шагов.
— Слушай, там непонятное есть, Володь. — Юрка снова
оживился. — Я кое-что необычное видел… Вот ты старше и должен
знать. Я одно хочу понять, взаправду ли там было сфотографировано
или это, может, рисунок такой…
— Юра, — Володя метнулся к нему и прошептал на ухо, — это
называется «порнография»! Ты находишься в лагере, я вожатый, и
вожатый сказал тебе — смотреть такое нельзя, это разврат!
— Так ты и не смотришь, и я не смотрю. Я просто рассказываю,
что там. Объясни, это просто неправильно, или невозможно, или,
может быть, это ненастоящее?
— Чёрт возьми, Юра!
— Ну Володь… ты мне друг или как?
— Друг, конечно, — Володя покраснел и отвернулся.
— Тогда скажи… Есть вот как обычно — тут всё ясно. — Юрка
взволнованно затараторил. — Но там на нескольких фотографиях
показывали, как он её не туда… понимаешь, а в то место… ну, на
котором сидят!
— В стул? — Володя вроде бы пошутил, но лицо его было не
просто серьёзным, а злым.
— Ну перестань! Я только узнать хочу, так делать вообще
возможно или нет?

— «Перестань»? — ядовито передразнил его Володя. — Юра, ты
перегибаешь палку. Всё, закрываем тему! Ещё слово, и я уйду, и будет
Олежка «плизывать к больбе с влагом», и я скажу ему, что всё из-за
тебя!
Разговор прервался горном, оповещающим, что тихий час
кончился.
— Тебе ведь и так надо уходить… — обиженно пробубнил Юрка.

жүктеу/скачать 2,39 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: