* * *
На полднике, вполуха слушая возбуждённую болтовню о
предстоящей Зарнице, Юрка маялся всего одним делом — жалел о том,
что стал спрашивать Володю о таком. Володя даже не смотрел в его
сторону, а если его взгляд случайно падал на Юркин угол столовой,
выражение лица вожатого сменялось с серьёзного на брезгливое. Или
Юрке казалось? Всё ему что-то да кажется — например, что они с
Володей стали настоящими, действительно близкими друзьями. Но
теперь его реакция, лёд в обычно тёплом голосе доказали, что между
ними могло быть всё что угодно, только не дружба. Странная тоска
охватила Юрку. Они вроде бы не ссорились даже. Так, повздорили,
какая ерунда. Ерунда, а Юрке больно и стыдно теперь.
Задумчивый и печальный, он отправился на репетицию, по дороге
посыпая голову пеплом: «Сам виноват. Вот дурак! С такими
вопросами к комсомольцу. И не просто к комсомольцу, а к такому
оранжерейному, как он. Ну и зачем? Лучше бы спросил у ребят со
двора. Они, может, и обсмеяли бы, но им хотя бы было интересно!»
Пусть Юрка говорил о
таком
, но эта тема в первую очередь очень
личная, а значит, он делился с Володей своим личным, вернее —
пытался поделиться. Но куда уж ему, Коневу, обычному оболтусу, что
общается со всякими хулиганами, до такой элиты, как Володя? Вот он
его и оттолкнул, и пристыдил, а потом, как контрольным, добил этим
взглядом. Не целился, а попал, Юрку аж качнуло.
Он вспомнил всё это и остановился на полпути: «Почему я
спрашивал об этом именно его? Для чего? Чтобы зыркал или чтобы
понял? А ещё говорит, что друг! Ага, как же! Врун он, а не друг!
Друзья так уж точно не поступают!»
На площадке у эстрады как всегда было людно. Девчонки из
второго отряда чертили мелками на асфальте какую-то карту, рыжий
ушастый Алёшка Матвеев крутился возле них, что-то им советовал и
подсовывал мелки.
— Что это вы делаете? — окликнул его Юрка.
— Как что? К Зарнице готовимся. Вот, рисуем карту для главного
штаба. Олька так здорово придумала — в главном штабе будет своя
разведка, и мы на карте будем разведданные отмечать, где какой отряд.
— Так дискотека же сегодня вечером, карту затопчут.
— Это ничего, завтра просто обведём. Так ведь быстрее, чем с
нуля рисовать, — затараторил Алёшка. — А ты не хочешь к нам в
разведчики?
— Не хочу.
Только Юрка отвернулся и только сделал пару шагов к кинозалу,
как Алёшка вдруг оказался за спиной и схватил его за плечо.
— Конев, ну ты всё-таки подумай.
— Алёш, никто меня в главный штаб не возьмёт, я со своими буду.
Ты давай, это… иди, занимайся своими делами…
— Почему не возьмут? Возьмут, если попросишься. Попросись,
Юр! У тебя вон какие ноги длинные, ты бегаешь быстро…
Алёшка упрямо семенил за ним следом, норовя то ли подножку
подставить, то ли под локоть схватить. Запыхался, сопел и топал, в
общем, всячески старался обратить на себя внимание.
— Алёша, ну как же тебя много! — простонал Юрка. — Ладно, я
подумал.
— Да? И что же?
— Дай мелок.
— На, — Алёшка протянул коробку, Юрка взял один.
— Спасибо. Не пойду. Со своими буду.
— А мелок-то тебе зачем?
— У меня кальция в организме мало, буду есть. О, тебя там зовут,
слышишь?
— Да? Кто? Ой, Оля. Ну, я пошёл, а ты всё-таки ещё подумай.
Может, зря отказался от разведки? Бегал бы завтра по полю,
нашёл бы повод остаться с Володькой. Он ведь опять будет
нервничать, что какие-нибудь пухляки Сашки скатятся в траншею,
поломают и ноги, и руки, и саму траншею. Конечно, вторая вожатая не
оставит Володю в одиночестве, но совершенно точно, что Юрка тоже
будет ему нужен, это совершенно точно, совершенно!
«Да больно надо! — запротестовала Юркина гордость. — Бегаешь
вокруг него, суетишься, как Алёшка, а ему всё равно. Я ведь не ради
себя с этими дурацкими страшилками и театром старался, а он только
фыркает и поучает. Вот и обойдётся! Никуда больше не пойду. Ни-ку-
да! Тем более на репетицию. Нечего было так зыркать, пусть теперь
сам возится со своим дурацким спектаклем, а я никуда не пойду!» — и
не пошёл. Развернулся на крыльце и дал дёру обратно через
танцплощадку к теннисным кортам, где по расписанию собирался
играть первый отряд.
Кортов было целых два, плюс столы для настольного тенниса.
Первый отряд во главе с Ирой Петровной присутствовал почти в
полном составе — кроме Маши и девочек ПУК. Кто-то играл в
бадминтон, кто-то болел, а кто-то просто околачивался в обтянутой
сеткой-рабицей коробке корта. Юрка любил, навалившись спиной на
сетку, качаться на проволочных ромбах и смотреть, как играют другие.
Но сегодня он не планировал болеть, он планировал всех победить и
выместить всю злобу на воланчиках.
Завидев его издалека, Ванька и Миха синхронно замахали руками,
приглашая к себе в команду. Юрка-то был игроком хоть куда, а вот эти
двое ни разыгрывать, ни отбивать толком не могли, в их команду шёл
только тот, кто любил проигрывать. Юрка не любил, но и к другим
ребятам проситься не стал, молча схватил ракетку и сделал подачу.
Воланчик порхнул к соперникам и стукнул Иру Петровну по лбу.
— Извините! — выкрикнул Юрка.
Ожидая, что Ира Петровна тут же устроит ему нагоняй, он
поостерёгся делать новую, «чистую» подачу, но вожатая весело
подмигнула и отвернулась.
После той сцены в Володиной комнате Ира сторонилась Юрки, а
когда им приходилось бывать и делать что-нибудь вместе, она
становилась тише воды и ниже травы. Юрка, разумеется, не собирался
никому рассказывать об увиденном, но, судя по её ангельскому
поведению, Ира считала, что он способен на кляузничество и шантаж.
Юрка дулся про себя: «За кого она меня принимает?» — но вслух
даже не заикался. В конце концов, такое положение дел его
устраивало: вожатая прекратила беспричинно делать из него
виноватого и крайнего, и в итоге между Юркой и Ирой Петровной
воцарился хрупкий и неловкий, но мир. Чего нельзя было сказать о её
отношениях с Володей.
Едва Юрка припоминал об этом, как в воображении тут же
всплывала и расцветала всеми красками та отвратительная сцена в
театре — Ирино белое лицо, дрожащие руки, слёзы ярости в глазах и
зло сощуренный Володя напротив. «Ох, не простит ему Ира Петровна,
такое точно не простит…» — посочувствовал Юрка и тут же сплюнул
досадливо — опять он вспомнил о Володе!
Володя везде, даже там, где его быть не может. Сейчас он точно
занимался с актёрами в кинозале, а Юрке казалось, будто вон за теми
кустами мелькнула его фигура.
Игра продолжилась. Юрка махал ракеткой так, будто собирался не
воланы отбивать, а порубить на щепки солнечные лучи. Лучи остались
в целости и сохранности, но мошкары всклокоченный и потный Юрка
поубивал прилично.
Их команда вела счёт. Ванька и Миха почти всю игру простояли
на месте, Юрка же скакал как угорелый и, прежде чем отправить волан
в победный полёт — можно снова Ире Петровне в лоб, — он
обернулся и снова среди кустов увидел Володю.
Теперь это точно был он. Задумчивый, с робкой улыбкой на губах,
Володя приблизился к коробке корта, но, остановившись в метре от
входа, не решился зайти внутрь. Вместо того, шагнув Юрке за спину,
замер за сеткой, просунув пальцы между металлическими ромбиками.
— Юр, ты почему не пришёл? — спросил негромко, но Юрка
расслышал.
Не глядя, он отбил воланчик и вплотную приблизился к сетке, с
вызовом посмотрел Володе в глаза.
— У меня всё равно нет роли, что мне там делать?
— Как это — что делать? — Володя грустно посмотрел на него,
но, качнув головой, собрался и объяснил привычным «вожатским»
тоном: — Ольга Леонидовна велела — есть у тебя роль или нет, ты
должен приходить на каждую репетицию. Ты мне помогаешь, а я за
тебя отчитываюсь.
— Ну и отчитывайся, я-то тут при чём?
— Уже домой захотелось? Тебя ведь и глазом не моргнут —
выгонят.
— За что меня выгонять? Я играю со своим отрядом и, кстати, со
своей вожатой. Ира Петровна тут как тут, она подтвердит.
В ожидании ответа, которого так и не последовало, Юрка
постучал ракеткой о мысок кроссовки, оглянулся по сторонам и
потопал к лавке взять стаканчик кипячёной воды. Володя отправился
следом за ним.
— Ты обиделся на меня, — догадался он и потупился виновато.
— Вот ещё! — фыркнул Юрка. — Не обиделся. Просто понял, что
с тобой можно говорить далеко не обо всём.
— Это неправда! Говори, о чём хочешь!
— Ага, конечно, — Юрка отвернулся, стал пить воду.
— Ну чего ты? Я… знаешь что, Юр? — Володя задумчиво провёл
ладонью по сетке — та тихонько звякнула. — Я ведь тоже видел такие
журналы.
— Да ну? И откуда они у тебя? — Юрка обернулся и недоверчиво
уставился на него.
— Я в МГИМО учусь, там есть ребята, у которых родители
дипломаты, они иногда умудряются достать…
— Где?! — Юрка аж крикнул. — В МГИМО?!
— Да. Только очень прошу: про журнал никому ни слова! Юра,
это очень серьёзно. Если о подобном появится хоть один даже самый
глупый слух, меня турнут.
— Да ну, быть не может!
— Очень даже может. Однокурсник, который носил тот журнал с
собой, попался на этом. Месяца не прошло, как его отчислили.
— Ну если вылететь так легко, как ты поступил? Ты что, блатняк?
— Вот ещё! Думаешь, сам не смог?
— Не в уме дело, туда же пробиться почти невозможно: и конкурс
большой, и уж больно «идейным» надо быть. Разрешения собирать:
комсомольского совета школы, райкома комсомола, райкома партии, на
все заседания ходить…
Слушая его, Володя кивал, а Юрка продолжал перечислять,
загибая пальцы, сколько всего нужно сделать, где состоять, в чём, как и
сколько раз участвовать, куда ходить. И вдруг осёкся — кто, кроме
Володи, вообще может туда поступить?
— Ну… Честно сказать, приняли меня еле-еле, — скромно
улыбнулся тот, когда Юра соизволил закончить. — На медкомиссии
завернули, представь, из-за зрения. Я давай спорить — в военкомате
же пропустили, для армии я годен, а тут учиться не берут. В общем,
история долгая и неинтересная.
— И как оно — там учиться, сложно?
— Не сказать, что легко, главное — интересно. Я почти каждый
день в общежитие к ребятам забегаю, они такие весёлые посиделки
устраивают.
— Чай пьёте? — Юрка припомнил Володе его возмущение и
насупился.
— На посиделках есть всё, — ответил Володя шёпотом.
— И разврат? — Юрка прищурился.
— Что ты, мы же комсомольцы! — Володя взглянул строго, но тут
же улыбнулся: — Да ладно, я шучу. Всё есть: преферанс, девушки,
портвейн, самиздат.
— Погоди, какой ещё портвейн? У вас и алкоголь есть? — Юрка
теперь тоже шептал. — Где вы его берете? Когда наша соседка замуж
выходила, на свадьбу даже бутылки водки добыть не смогли, спирт
пили — батя с работы утащил.
— Это я его так называю — «портвейн», — Володя принялся
объяснять. — Мой одногруппник возит. Он живёт в деревне в области,
там у него варят отличный самогон. По вкусу кому-то коньяк
напоминает, мне — портвейн. Быстрей бы этот сухой закон кончился.
Страшно за Мишку, рискует всё-таки.
В этом диалоге потерялась Юркина обида. Он забыл о ней так
быстро, будто ни её, ни разлада, ни даже повода ссориться никогда не
было. Будто они, откровенные как всегда, сейчас говорили о том же, о
чём всегда, и вели себя, и выглядели при этом обычно: Юрка —
растрёпанный и заинтересованный, Володя — аккуратный и чуть
надменный. Было только одно отличие: высокая, почти до самого неба
сетка, натянутая между ними.
— Пойдём на репетицию, Юр? После неё расскажу всё, что
захочешь, — предложил Володя. Его лицо посветлело, морщинки на
лбу разгладились. — Только Ирине сообщи, что уходишь со мной.
Юрка кивнул. Сбегал к Ире, отпросился, косясь на крутящегося
рядом физрука, положил ракетку на скамью и вышел с корта.
— То есть ты так вот всех там бросил и пошёл искать меня? —
поинтересовался он, когда свернули с главной площади к
танцплощадке.
— Я Машу оставил за главную. Она, конечно, молодец, но не
сможет провести репетицию, а поработать сегодня надо усердно.
Завтра занятий не будет.
— Точно. Завтра же Зарница, — расстроился Юрка.
Ведь это значило, что сегодня из-за приготовлений к игре им не
удастся побыть вдвоём: после репетиции Юрка будет занят
пришиванием погон, а на вечер у первого отряда запланирован смотр
строя и песни. А завтра все работники и отдыхающие лагеря с раннего
утра до самой ночи будут всецело поглощены масштабной игрой. Всё-
таки зря Юрка не отправился разведчиком в штаб.
|