Лето в пионерском галстуке

Он и убежал. Хотя Володины фразы, отрывки их разговора всё равно
то и дело возвращались к Юрке, бросая его то в холод, то в жар.
«Я много думал о нас и о себе. И, конечно, о том, что буду делать
со своей ненормальностью». У Юрки до боли сжалось сердце. Он как
раз выдвигал из-за кулис нужные для первой сцены декорации,
попутно командуя Алёшкой и Михой — те помогали. Остановился,
посмотрел на сцену, где Володя что-то объяснял Ваньке, играющему
одного из немцев.
«За что же ты так с собой? — будто обращаясь к Володе, про себя
спросил Юрка. — Ну где же ты ненормальный? Ты себя видел
вообще? Какой же…» — и уныло покачал головой.
Юрка с Митькой проверяли работоспособность механизма
занавеса. «Я много времени потратил и немного узнал о том, как это
лечат», — прозвучало в мыслях, и по позвоночнику пробежал холодок.
Юрка замер, втянул носом пыльный воздух, вспомнил, как они с
Володей первый раз поцеловались, укутанные в этот самый занавес.
Юрку пробила дрожь, только он представил, как врачи будут
вытравлять из Володиной головы эти воспоминания, а из сердца —
чувства.
«Ты — не первый, к кому у меня возникло 
это
». Какой он — тот,
первый, ещё один Володя Давыдов — Юрка, конечно, не мог не думать
о нём. Такой же, как его Володя? Наверняка такой же — хороший. Не
мог же Володя полюбить плохого человека? Юрка ощущал себя двояко
по отношению к нему. С одной стороны, Юрка был рад, что он не
первый, к кому Володя испытывал это. Но, с другой, наверное, было
бы лучше, если бы первым был Юрка? Может быть, тогда Володя не
считал бы себя таким монстром, а воспринимал всё иначе, легче?
Но сейчас Володя влюбился в него! «Так в девушек надо
влюбляться, как я влюбился в тебя!» — Юрка повторял невыносимо
грустную «Колыбельную», но, стоило вспомнить эти слова, как его
губы невольно растягивались в довольной улыбке. Хотелось тут же
бежать обнимать Володю и заверять его, что — нет, только в него так
нужно влюбляться, никаким девушкам Юрка его не отдаст!
После завтрака он пошёл в столовую перетаскивать стулья в зал.
С кухни доносился звон и грохот посуды. «Я не хочу и не буду
причинять тебе вред! Юра, ведь это — вред!» — и тут Юрку будто
током ударило. Он вспомнил Володины руки над чаном с кипящей

водой, и его озарило внезапным осознанием — вред! Но кто и кому его
причиняет? Юрка не мог взять в толк, зачем Володя это сделал тогда, а
сейчас всё встало на свои места: это наказание! Он умышленно
причинял себе боль, чтобы наказать себя? За что? Ну какой же он
дурак! Неужели за эти чувства — светлые, возвышенные — нужно
было себя наказывать?
Поэтому он так категорически запрещал Юрке прикасаться к
себе? Приказывал убрать руки, не хотел целовать по-настоящему… А
что было, если бы Юрка не убрал, если бы сам, минуя сопротивление,
поцеловал? Ведь ему так хотелось узнать, хотелось попробовать…
Юрка не видел в этом ничего порочного, только проявление своей
любви, но для Володи, видимо, это было проявлением его
испорченности. Или что он там говорил? Боялся испортить и
испачкать Юрку? Но это вызывало недоумение и даже немного злило
— почему Володя решил всё сам, не спросив? Почему так хотел быть
единственным виноватым?
«Ну уж нет, — подумал Юрка, сжав челюсти, — хватит считать
меня ребёнком! Я сам могу принимать решения, я умею отличить
хорошее от плохого. И что бы там Володя ни говорил, эти чувства —
лучшее, что случалось со мной за всю жизнь. Не могут они ничего и
никого испортить!»
Но увидеться и по-нормальному наедине поговорить так и не
удалось. Всё утро они могли только переглядываться, понимающе или
печально, да кидать дежурные рабочие фразы, касающиеся спектакля.
Но почти перед самым началом, когда в кинозал уже стал стягиваться
народ, Володя всё-таки подошёл к Юрке, пока тот в подсобке
переодевался в парадную одежду.
Юрке показалось, что это дежавю: он стоял перед зеркалом и
дрожащими руками — его уже начинал бить мандраж — пытался
завязать галстук. А Володя приблизился, положил руку на плечо,
заставив развернуться, стал завязывать красный узел на Юркиной шее.
Всё так же, как тогда, перед Зарницей, отличие было лишь в том, что
подсобка кишмя кишела людьми. Юрка испуганно огляделся, ища
глазами Машу, но не увидел её. Да и что тут такого-то — в том, что
Володя помогает ему завязать галстук?
— Юр, — сказал он тихо, — я очень жду твою
«Колыбельную». — И еще тише добавил: — Только её и жду…

Юрка внимательно, долго посмотрел в его грустные глаза.
— Я буду играть её только для тебя. Пообещай, что не отведешь
от меня взгляда!
Володя кивнул:
— Конечно. — Он поправил концы его галстука и повернулся к
ребятам в подсобке: — Все помнят, что меня не будет с вами за
кулисами? Слушайте Юру, он за главного!
Ребята закивали, Володя ушёл, а к Юрке подбежал Олежка. Он
зачарованно уставился на галстук и, видимо, буквально поняв
Володины слова про то, что Юрку надо слушаться, спросил шепотом:
— Юла, а это плавда, что калтавых не белут в пионелы?
— Да кто тебе такие глупости говорит? — не выдержал Юрка.
— Да так… многие говолят.
— Конечно, картавых берут в пионеры! Сам дедушка Ленин
картавил, а он не какой-то пионер, он — вождь мирового
пролетариата! Так что все у тебя получится, Олежка! Никого не
слушай, и всё у тебя…
— Даже тебя не слушать? — хитро прищурился Олежка.
Юрка только успел закатить глаза, как того уже и след простыл.

жүктеу/скачать 2,39 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: