Литература
Она оскалилась от ярости, чтото еще говорила невнятно. Затем, сжав
губы, она принялась собирать и расправлять обгоревшие листы. Это была
какаято глава из середины романа, не помню какая. Она аккуратно сло
жила обгоревшие листки, завернула их в бумагу, перевязала лентой. Все
ее действия показывали, что она полна решимости и что она овладела со
бой. Она потребовала вина и, выпив, заговорила спокойнее.
— Вот как приходится платить за ложь, — говорила она, — и больше
я не хочу лгать. Я осталась бы у тебя и сейчас, но мне не хочется это де
лать таким образом. Я не хочу, чтобы у него навсегда осталось в памяти,
что я убежала от него ночью. Он не сделал мне никогда никакого зла. Его
вызвали внезапно, у них на заводе пожар. Но он вернется скоро. Я объ
яснюсь с ним завтра утром, скажу, что люблю другого, и навсегда вернусь
к тебе. Ответь мне, ты, может быть, не хочешь этого?
— Бедная моя, бедная, — сказал я ей, — я не допущу, чтобы ты это сдела
ла. Со мною будет нехорошо, и я не хочу, чтобы ты погибала вместе со мной.
— Только эта причина? — спросила она и приблизила свои глаза к
моим.
— Только эта.
Она страшно оживилась, припала ко мне, обвивая мою шею,
и сказала:
— Я погибаю вместе с тобою. Утром я буду у тебя. <…>
— Через четверть часа после того, как она покинула меня, ко мне в
окна постучали.
То, о чем рассказывал больной на ухо, повидимому, очень волновало
его. Судороги то и дело проходили по его лицу. В глазах его плавал и ме
тался страх и ярость. Рассказчик указывал рукою кудато в сторону луны,
которая давно уже ушла с балкона. Лишь тогда, когда перестали доносить
ся всякие звуки извне, гость отодвинулся от Ивана и заговорил погромче.
— Да, так вот, в половине января, ночью, в том же самом пальто, но с
оборванными пуговицами, я жался от холода в моем дворике. Сзади меня
были сугробы, скрывшие кусты сирени, а впереди меня и внизу — слабень
ко освещённые, закрытые шторами мои оконца, я припал к первому из
них и прислушался — в комнатах моих играл патефон. Это все, что я рас
слышал. Но разглядеть ничего не мог. Постояв немного, я вышел за калит
ку в переулок. В нем играла метель. Метнувшаяся мне под ноги собака испу
гала меня, и я перебежал от нее на другую сторону. Холод и страх, ставший
моим постоянным спутником, доводили меня до исступления. Идти мне
было некуда, и проще всего, конечно, было бы броситься под трамвай на
той улице, в которую выходил мой переулок. Издали я видел эти наполнен
ные светом, обледеневшие ящики и слышал их омерзительный скрежет на
морозе. Но, дорогой мой сосед, вся штука заключалась в том, что страхвла
дел каждой клеточкой моего тела. И так же точно, как собаки, я боялся и
трамвая. Да, хуже моей болезни в этом здании нет, уверяю вас.
— Но вы же могли дать знать ей, — сказал Иван, сочувствуя бедному
больному, — кроме того, ведь у нее же ваши деньги? Ведь она их, конеч
но, сохранила?
210
— Не сомневайтесь в этом, конечно, сохранила. Но вы, очевидно, не
понимаете меня? Или, вернее, я утратил бывшую у меня некогда способ
ность описывать чтонибудь. Мне, впрочем, ее не очень жаль, так как она
мне не пригодится больше. Перед нею, — гость благоговейно посмотрел
во тьму ночи, — легло бы письмо из сумасшедшего дома. Разве можно
посылать письма, имея такой адрес? Душевнобольной? Вы шутите, мой
друг! Нет, сделать ее несчастной? На это я не способен. <…>
— Скажите мне, а что было дальше с Иешуа и Пилатом, — попросил
Иван, — умоляю, я хочу знать.
— Ах нет, нет, — болезненно дернувшись, ответил гость, — я вспом
нить не могу без дрожи мой роман. А ваш знакомый с Патриарших прудов
сделал бы это лучше меня. Спасибо за беседу. До свидания.
И раньше чем Иван опомнился, закрылась решетка с тихим звоном,
и гость скрылся.
Прочитайте главу 19, которую М. Булгаков назвал
«Маргарита», и главу 24, названную писателем «Извле-
чение мастера». Рассмотрите рисунки Нади Рушевой, посвященные разным
событиям из жизни главной героини, опишите свои чувства, вызванные ее
поступками ради любви к мастеру.
Достарыңызбен бөлісу: |