Маргарет Митчелл Унесенные ветром

добьешься. Вы понимаете, что я хочу сказать? В эту семью нужно влить новую кровь – хорошую, сильную

кровь для потомства. Такую, как у моих рыжеволосых сорванцов или у вашей Скарлетт. Только не поймите

меня неправильно. Уилксы по-своему очень славные люди, и я их всех люблю, но будем откровенны! Слишком

уж они утонченные, они вырождаются. Разве не так? На добром ипподроме в солнечный день они могут

показать неплохую резвость, но на трудной дороге я на Уилксов не поставлю. Вырождение обескровило их,

лишило стойкости, и случись какая-нибудь катастрофа, им не выстоять в неравной борьбе. Это изнеженное

племя. А мне подавай такую лошадь, которая вынесет меня в любую погоду! И смотрите, как они не походки на

весь здешний народ, – это все результат их родственных союзов. Вечно сидят, уткнувшись в книгу, или бренчат

на рояле. Ручаюсь, Эшли всегда предпочтет книгу охоте! Ей-богу! Хотите, поспорим, мистер О'Хара? И

поглядите, какие они все узкоплечие, узкобедрые. Им нужны хорошие производители и женщины с горячей

кровью.

    – Хм, да, да, – смущенно пробормотал Джералд, до сознания которого вдруг дошло, что этот чрезвычайно

интересный и вполне, на его взгляд, приличный разговор, вероятно, показался бы совсем неуместным его 'жене.

Да, узнай Эллин, что в присутствии ее дочерей шла беседа на столь откровенную тему, она не оправилась бы от

этого потрясения до конца своей жизни. Но миссис Тарлтон, как обычно, не было дела до чужих взглядов, тем

более что она уже села на своего любимого конька – выведение хорошей породы. Людей ли, лошадей ли – все

едино.

    – Поверьте, я знаю, что говорю. У меня тоже есть кузен, который женился на своей кузине, так поглядели бы

вы на их детей! Все как один пучеглазые, что твои лягушки, бедные крошки! И когда мои родители вздумали

выдать меня за моего троюродного братца, я брыкалась и лягалась, как молодая кобыла. Я сказала: «Нет, мама,

это не для меня. Не хочу, чтобы у моих детей были ветры и вздутые животы или костный шпат». Мать

лишилась чувств, когда я сказала про ветры, но я стояла насмерть, и бабушка меня поддержала. Она, понимаете,

тоже знала толк в лошадях и в выведении породы и заявила, что я права. И помогла мне бежать с мистером

Тарлтоном. А теперь поглядите на моих детей! Все здоровые, крепкие, ни одного заморыша или недомерка, хотя

в Бойде, правду сказать, только пять футов десять дюймов. А вот Уилксы…

    – Да бог с ними, мэм! – торопливо перебил ее Джералд, перехватив растерянный взгляд Кэррин и заметив, с

каким жадным любопытством прислушивается к их разговору Сьюлин. Чего доброго, начнут еще приставать к

Эллин с глупыми вопросами, и тогда сразу вскроется, какой никудышной оказался он дуэньей. Одна только

Скарлетт, – с удовлетворением отметил он про себя, – казалось, витала мыслями где-то далеко, как и подобает

благовоспитанной леди.

    Хэтти Тарлтон неожиданно пришла к нему на выручку:

    – Ну, поехали же, ма! Сколько мы будем тут стоять! – нетерпеливо воскликнула она. – Я уже совсем

испеклась на солнце, просто чувствую, как на шее проступают веснушки.

    – Одну минуточку, пока вы не уехали, мэм, – сказал Джералд. – Что вы решили насчет продажи лошадей для

нашего Эскадрона? Война может начаться со дня на день, и ребята хотят, чтобы этот вопрос был решен. Это же

Эскадрон графства Клейтон, и, значит, лошади для него тоже должны быть из графства Клейтон. Но вас,

упрямица вы этакая, мы все никак не можем уломать: продайте же нам ваших красавцев.

    – Да, может, еще и не будет никакой войны, – старалась выиграть время миссис Тарлтон, сразу позабыв о

странных матримониальных обычаях семейства Уилксов.

    – Нет, мэм, вы уж не…

    – Ма, – снова вмешалась Хэтти, – разве нельзя поговорить с мистером О'Хара о лошадях не здесь, на дороге, а

в Двенадцати Дубах?

    – В этом-то все и дело, мисс Хэтти, что нельзя, – сказал Джералд. – Но я задержу вас лишь на минуту. Сейчас

мы приедем в Двенадцать Дубов, и все мужчины там, от мала до велика, первым делом спросят про лошадей. А

у меня просто сердце кровью обливается, когда я вижу, что столь прелестная благородная дама, как ваша

матушка, и вдруг так держится за своих лошадок! Да где же ваш патриотизм, миссис Тарлтон! Или уж

Конфедерация пустой для вас звук?

    – Ма! – закричала вдруг Бетси, младшая из дочерей. – Рэнда села мне на платье, оно теперь будет все мятое!

    – Вытащи его из-под Рэнды и перестань голосить! А вы, Джералд О'Хара, послушайте, что я вам скажу! –

Глаза миссис Тарлтон сверкнули. – Может быть, вы не будете указывать мне мой долг перед Конфедерацией? У

меня четверо сыновей стали под ружье, а у вас ни одного, так что, думается мне. Конфедерация для меня не

меньше значит, чем для вас. Но мои мальчики могут сами постоять за себя, а мои лошади не могут. Я бы с

радостью отдала вам своих лошадей даже бесплатно, если бы знала тех, кто будет сидеть на них в седле, если бы

знала, что это джентльмены, понимающие толк в чистокровных скакунах. Да я бы ни минуты тогда не

колебалась! Но чтоб мои красавцы попали в руки каких-то дикарей, каких-то голодранцев, умеющих

обращаться только с мулами? Нет, сэр, этому не бывать! Да меня всю ночь будут мучить кошмары при мысли,

что за ними плохо ходят и седлают их, невзирая на нагнеты. И вы могли подумать, что я позволю каким-то

невежественным мужланам скакать на моих красавцах, стегать их хлыстом и раздирать им рот удилами до тех

пор, пока их гордый дух не будет сломлен? Господи, да у меня при одной мысли об этом мурашки по спине

бегут! Нет, мистер О'Хара, я, конечно, польщена, что вам пришлись по вкусу мои лошадки, но придется вам

поехать в Атланту и купить там каких-нибудь старых одров для ваших деревенских пахарей. Они все равно не

заметят разницы.

    – Ма, может быть, поедем, наконец? – присоединилась на сей раз и Камилла к хору нетерпеливых голосов. Ты

же прекрасно знаешь, чем это кончится. Ты все равно рано или поздно отдашь им своих любимцев. Когда па и

мальчишки прожужжат тебе все уши о том, как у них там в Конфедерации не хватает лошадей, ты заплачешь и

отдашь.

    Миссис Тарлтон усмехнулась и шевельнула вожаки.

    – Никогда этому не бывать, – сказала она и легонько пощекотала лошадь кнутом. Коляска резво покатила по

дороге.

    – Чудо что за женщина! – сказал Джералд, надел шляпу и вернулся к своему экипажу. – Ну, поехали, Тоби! Я

ее еще доконаю и раздобуду-таки – лошадей. Конечно, она права. Права. Если человек не джентльмен, нечего

ему лезть в седло. Его место на пашне. Тем более обидно, что из одних только сыновей плантаторов никак не

сколотишь в этом графстве Эскадрона. Что ты сказала, котенок?

    – Па, будь добр, поезжай либо позади нас, либо впереди. Мы просто задыхаемся, такую ты поднимаешь пыль!

– сказала Скарлетт, чувствуя, что она не в силах больше поддерживать разговор. Это отвлекало ее, а ей надо

было собраться с мыслями и придать нужное выражение своему лицу, прежде чем коляска подъедет к

Двенадцати Дубам. Джералд послушно дал шпоры коню и скрылся в облаках красной пыли, устремясь следом

за тарлтоновским экипажем, чтобы продолжить разговор о лошадях.

   

   

    

     Глава VI

    

    Они переправились по мосту на тот берег и стали подниматься в гору. Дом еще не был виден, но Скарлетт

заметила голубоватый дымок, лениво стлавшийся над кронами высоких деревьев, и вдохнула аппетитный

пряный запах жарящихся на вертеле бараньих и свиных туш и горящих пекановых поленьев.

    Ямы для барбекю были вырыты еще с вечера, и в них медленно тлели багрово-алые поленья, над которыми на

длинных вертелах висели туши, и жир с шипением капал на раскаленные угли. Скарлетт знала, что ароматы,

приносимые легким ветерком, долетают сюда из старой дубовой рощи за домом. Там, на невысоком пригорке,

полого спускавшемся к розарию, Джон Уилкс обычно устраивал свои барбекю. Это было приятное тенистое

местечко, куда более уютное, чем то, что облюбовали для своих пикников Калверты. Миссис Калверт не любила

приготовленного на вертелах мяса и утверждала, что запах его не выветривается из комнат сутками, и ее гости

обычно пеклись на солнце на небольшой открытой лужайке в четверти мили от дома. Но Джон Уилкс,

славящийся на весь штат своим гостеприимством, по-настоящему знал толк в таких вещах.

    Длинные столы-доски, положенные на козлы и покрытые тончайшими полотняными скатертями из

уилксовских кладовых, – всегда устанавливались в густой тени. Вдоль столов – простые скамейки без спинок, а

для тех, кому скамейки могли оказаться не по вкусу, по всей поляне были разбросаны принесенные из дома

стулья, пуфики и подушки. Туши жарились на вертелах в отдалении – так, чтобы дым не обеспокоил гостей, – и

там же стояли огромные чугунные котлы, над которыми плавал сочный аромат соусов для мяса и подливки

по-брауншвейгски. Не меньше дюжины негров бегали с подносами туда и сюда, обслуживая гостей. А за

амбарами была вырыта еще одна яма, для другого барбекю – там обычно пировала домашняя прислуга, кучера и

служанки гостей, наедаясь до отвала кукурузными лепешками, ямсом и свиными рубцами, столь дорогими

сердцу каждого негра, в сезон сбора овощей – и арбузами.

    Почуяв вкусный запах свежих свиных шкварок, Скарлетт чуть сморщила носик, теша себя надеждой, что к

тому времени, когда мясо будет готово, у нее уже разыграется аппетит. А пока что она была напичкана едой до

отвала и притом так затянута в корсет, что ежеминутно боялась, как бы не рыгнуть. Этим можно было погубить

все – ведь лишь очень пожилые мужчины и дамы могли себе позволить такое, не упав в глазах общества.

    Подъем закончился, и белое здание открылось их глазам во всей гармонии своих безукоризненных пропорций

– с высокими колоннами, широкими верандами и плоской кровлей, – горделивое и радушное, как женщина,

которая, зная силу своих чар, щедра и приветлива ко всем. Скарлетт любила Двенадцать Дубов за величавую,

спокойную красу, любила, казалось ей, сильнее даже, чем отчий дом.

    На полукружии широкой подъездной аллеи было уже тесно от экипажей и верховых лошадей. Гости громко

приветствовали друг друга, спускаясь на землю из коляски или спрыгивая с седла. Черные слуги,

взбудораженные как всегда приездом гостей, уводили лошадей на скотный двор, чтобы выпрячь их и

расседлать. Тучи ребятишек, белых и черных, носились по свежей зелени газона – кто играл в чехарду, кто в

пятнашки, и каждый хвалился перед другими, сколько и чего сможет съесть. Просторный, во всю ширину дома,

холл был уже полон гостей, и когда коляска О'Хара остановилась у парадного входа, у Скарлетт зарябило в

глазах: девушки в ярких платьях с кринолинами, словно пестрый рой мотыльков, заполняли лестницу, ведущую

на второй этаж, – одни поднимались, другие спускались по ней, обняв друг друга за талию, или, перегнувшись

через резные перила, со смехом кричали что-то молодым людям, стоявшим внизу, в холле.

    В распахнутые настежь высокие стеклянные двери видны были женщины постарше, в темных платьях,

степенно сидевшие в гостиной, обмахиваясь веерами; они вели неспешную беседу о детях, о болезнях, о том,

кто, когда и за кого вышел замуж и почему. В холле дворецкий Уилксов Том с серебряным подносом в руках,

уставленным высокими бокалами, учтиво улыбаясь и кланяясь, обносил напитками молодых людей в

светло-серых и светло-коричневых бриджах и тонких с гофрированными манишками рубашках.

    Залитая солнцем веранда перед домом была заполнена гостями. Похоже, съехались со всей округи, подумала

Скарлетт. Все четверо братьев Тарлтонов вместе с отцом стояли, прислонясь к высоким колоннам: близнецы,

Стюарт и Брент, – поодаль, неразлучные как всегда; Бойд и Том – возле отца. Мистер Калверт стоял подле своей

жены-янки, у которой даже теперь, после пятнадцати лет, прожитых в Джорджии, по-прежнему был какой-то

неприкаянный вид. Ему было неловко за нее, и потому все старались быть с ней как можно любезнее и

предупредительнее и все же никто не мог забыть, что, помимо изначальной, совершенной ею в момент

появления – на свет ошибки, она была еще и гувернанткой детей мистера Калверта. Сыновья Калверта, Рейфорд

и Кэйд, тоже были здесь со своей шальной белокурой сестрицей Кэтлин, уже принявшейся поддразнивать

смуглолицего Джо Фонтейна и очаровательную Салли Манро, которую прочили ему в жены. Алекс и Тони

Фонтейны что-то нашептывали в уши Димити Манро, и она то и дело прыскала со смеху. Здесь были и семьи,

прибывшие издалека – из Лавджоя, за десять миль отсюда, и из фейетвилла и Джонсборо, и даже несколько

семейств из Атланты и Мейкона. Толпа гостей, казалось, заполнила дом до отказа, и над ней-то чуть затихая, то

усиливаясь звучал неумолчный гул голосов, пронзительные женские возгласы, смех.

    На ступеньках веранды стоял Джон Уилкс, стройный, седовласый, излучая радушие, столь же неизменно

теплое, как летнее солнце Джорджии. Рядом с ним Милочка Уилкс, получившая это прозвище из-за своей

неискоренимой привычки ко всем, начиная с отца и кончая последним негром на плантации, обращаться не

иначе, как с присовокуплением этого ласкового словечка, вертелась от волнения во все стороны, улыбалась и

нервно хихикала, принимая гостей.

    Суетливое, неприкрытое стремление Милочки понравиться каждому мужчине, попавшему в поле ее зрения,

особенно бросалось в глаза по сравнению с исполненными достоинства манерами ее отца, и у Скарлетт

мелькнула мысль, что, пожалуй, в словах миссис Тарлтон есть все же какая-то доля правды. В этом семействе

красота досталась в удел только мужчинам. Густые золотисто-бронзовые ресницы, так красиво обрамлявшие

светло-серые глаза Джона Уилкса и Эшли, выродились в редкие бесцветные волоски, украшавшие веки

Милочки и ее сестры Индии. Это почти полное отсутствие ресниц придавало глазам Милочки какое-то сходство

с кроличьими. А про Индию и говорить нечего, она была просто некрасива, и все тут.

    Индии нигде не было видно, но Скарлетт знала, что она скорее всего на кухне – отдает последние

распоряжения по хозяйству. «Бедняжка Индия, – подумала Скарлетт, – после смерти матери на нее обрушилось

столько дел по дому, что, конечно, где уж ей было поймать жениха; хорошо хоть, что Стюарт Тарлтон

подвернулся, а если он находит меня красивее ее, я-то здесь при чем?»

    Джон Уилкс спустился с веранды, чтобы предложить Скарлетт руку. Выходя из коляски, Скарлетт видела, как

Сьюлин расцвела улыбкой. «Верно, заприметила среди гостей Фрэнка Кеннеди», – подумала Скарлетт.

    «Нет уж, у меня будет жених получше этой старой девы в штанах», – высокомерно решила она, не забыв при

этом поблагодарить Джона Уилкса улыбкой.

    А Фрэнк Кеннеди уже спешил к коляске, чтобы помочь Сьюлин, и Скарлетт захотелось дать сестре пинка в

зад, потому что Сьюлин загораживала ей дорогу. Конечно, у Фрэнка Кеннеди столько земли, как ни у кого в

графстве, и очень может быть, что у него доброе сердце, но какое все это имеет значение, когда ему уже

стукнуло сорок и у него жидкая рыжеватая бороденка, хилый вид и какая-то странная, суетливая, как у старой

девы, манера держать себя. Тем не менее, вспомнив выработанный ею план действий, Скарлетт подавила в себе

чувство брезгливого презрения и одарила Фрэнка такой ослепительной улыбкой, что он на мгновение застыл на

месте с протянутой к Сьюлин рукой, обрадовано и оторопело глядя на Скарлетт.

    Скарлетт, продолжая мило болтать с Джоном Уилксом, окинула взглядом толпу гостей в надежде увидеть

среди них Эшли, но его на веранде не было. Со всех сторон раздались приветствия, а Стюарт и Брент тотчас

направились к ней.

    Барышни Манро начали ахать и охать, разглядывая ее платье, и вскоре она уже была окружена, и все что-то

восклицали, стараясь перекричать друг друга, и шум все рос и рос. Но где же Эшли? И Мелани? И Чарлз? Она

посматривала украдкой по сторонам и старалась незаметно заглянуть в холл, откуда доносились взрывы смеха.

    Смеясь, болтая и время от времени бросая взгляд то в сад, то в холл, она заметила, что какой-то незнакомый

мужчина, стоя несколько поодаль от остальных гостей, не сводит с нее глаз и так холодно-беззастенчиво ее

разглядывает, что это невольно заставляло насторожиться. Она испытала странное смешанное чувство: ее

женское тщеславие было польщено – ведь она явно привлекла к себе внимание незнакомца, – но к этому

примешивалось смущение, так как она вдруг отчетливо осознала, что лиф ее платья вырезан слишком глубоко.

Незнакомец был уже не юноша – высокий, атлетически сложенный мужчина на вид лет тридцати пяти, не

меньше. Скарлетт подумала, что ни у кого не видела таких широких плеч, такой мускулистой фигуры –

пожалуй, даже слишком мускулистой для человека из общества. Когда глаза их встретились, незнакомец

улыбнулся, и в его белозубой улыбке под темной ниточкой усов ей почудилось что-то хищное. Он был смугл,

как пират, и в его темных глазах она прочла откровенный вызов, словно его пиратский взгляд видел перед собой

судно, которое надо взять на абордаж, или женщину, которой надо овладеть. Взгляд был спокойный и дерзкий,

и когда незнакомец насмешливо и нагло улыбнулся ей, у нее перехватило дыхание. Она понимала, что такой

взгляд оскорбителен для женщины, и была раздосадована тем, что не чувствовала себя оскорбленной. Она не

знала, кто он, но одно было бесспорно: этот высокий лоб, тонкий орлиный нос над крупным ярким ртом,

широко расставленные глаза… да, несомненно, в чертах его смуглого лица чувствовалась порода.

    Она отвела взгляд, не ответив на его улыбку, и в тот же миг отвернулся и он, услышав, как кто-то его

окликнул:

    – Ретт! Ретт Батлер! Идите сюда! Я хочу представить вас самой жесткосердной девушке в Джорджии.

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: