§ 277. Тогда приступили к нему с докладом царевич Мангай,
нойон Алчидай-Хонхортай-цзанги и другие нойоны, и сказали: «По
указу твоего родителя, государя Чингис-хана, полагалось: полевые
дела и решать в поле, а домашние дела дома и решать. С вашего
ханского дозволения сказать, хан изволил прогневаться на Гуюка. А
между тем дело это полевое. Так не благоугодно ли будет и передать
его Батыю? Выслушав этот доклад, государь одобрил его и, несколько
смягчившись, позвал Гуюка и принялся его отчитывать: «Говорят про
тебя, что ты в походе не оставлял у людей и задней части, у кого
только она была в целости, что ты драл у солдат кожу с лица. Уж не ты
ли и Русских привел к покорности этою своею свирепостью? По всему
видно, что ты возомнил себя единственным и непобедимым
покорителем Русских, раз ты позволяешь себе восставать, на старшего
брага. Не сказано ли в поучениях нашего родителя, государя
Чингис-хана, что множество - страшно, а глубина - смертоносна?
То-то вы всем своим множеством и ходили под крылышком у Субеетая
с Бучжеком, представляя из себя единственных вершителей судеб. Что
же ты чванишься и раньше всех дерешь глотку, как единый вершитель,
который в первый раз из дому-то вышел, а при покорении Русских и
Кипчаков не только не взял ни одного Русского или Кипчака, а даже и
козлиного копытца не добыл. Благодари ближних, друзей моих Мангая
да Алчидай-Хонхотай-цзангина с товарищами за то, что они уняли
трепетавшее сердце, как дорогие друзья мои, и, словно большой ковш,
поуспокоили бурливший котел. Довольно! Дело это, как полевое дело,
я возлагаю на Батыя. Пусть Гуюка с Аргасуном судит Батый!» И с
этими словами, он отослал его, а Бури передал в распоряжение
старшего брата Чаадая.
