Отец Адольфа Гитлера Алоис Гитлер в форме таможенного
чиновника.
Жребий тогдашнего австрийского таможенного чиновника частенько означал
бродячую жизнь. Уже через короткое время отец должен был опять переселиться на
этот раз в Линд. Там он перешел на пенсию. Конечно это не означало, что старик
получил покой. Как сын бедного мелкого домовладельца он и смолоду не имел
особенно спокойной жизни. Ему не было еще 13 лет, когда ему пришлось впервые
покинуть родину. Вопреки предостережению «опытных» земляков он отправился в
Вену, чтобы там изучить ремесло. Это было в 50-х годах прошлого столетия.
Тяжело конечно человеку с провизией на три гульдена отправляться наугад без
ясных надежд и твердо поставленных целей. Когда ему минуло 17 лет, он
сдал
экзамен на подмастерья, но в этом не обрел удовлетворения, скорее наоборот. Годы
нужды, годы испытаний и несчастий укрепили его в решении отказаться от
ремесленничества и попытаться добиться чего-нибудь «более высокого». Если в
прежние времена в деревне его идеалом было стать священником, то теперь, когда
его горизонты в большом городе чрезвычайно расширились, его идеалом стало —
добиться положения государственного чиновника. Со всей цепкостью и
настойчивостью, выкованными нуждой и печалью уже в детские годы, 17-летний
юноша стал упорно добиваться своей цели и — стал чиновником. На достижение
этой цели отец потратил целых 23 года. Обет,
который он дал себе в жизни, — не
возвращаться в свою родную деревню раньше, чем он станет «человеком» — был
теперь выполнен.
Цель была достигнута; однако в родной деревне, откуда отец ушел мальчиком,
теперь уже никто не помнил его, и сама деревня стала для него чужой.
56 лет от роду отец решил, что можно отдохнуть. Однако и теперь он не мог ни
одного дня жить на положении «бездельника». Он купил себе в окрестностях
австрийского городка Ламбаха поместье, в
котором сам хозяйствовал, вернувшись
таким образом после долгих и трудных годов к занятиям своих родителей.
В эту именно эпоху во мне стали формироваться первые идеалы. Я проводил
много времени на свежем воздухе. Дорога к моей школе была очень длинной. Я рос
в среде мальчуганов физически очень крепких, и мое времяпрепровождение в их
кругу не раз вызывало заботы матери. Менее всего обстановка располагала меня к
тому, чтобы превратиться в оранжерейное растение. Конечно я менее всего в ту
пору
предавался мыслям о том, какое призвание избрать в жизни. Но ни в коем
случае мои симпатии не были направлены в сторону чиновничьей карьеры. Я
думаю, что уже тогда мой ораторский талант развивался в тех более или менее
глубокомысленных дискуссиях, какие я вел со своими сверстниками. Я стал
маленьким вожаком. Занятия в школе давались мне очень легко; но воспитывать
меня все же было делом не легким. В свободное от других занятий время я учился
пению в хоровой школе в Ламбахе. Это давало мне
возможность часто бывать в
церкви и прямо опьяняться пышностью ритуала и торжественным блеском
церковных празднеств. Было бы очень натурально, если бы для меня теперь
должность аббата стала таким же идеалом, как им в свое время для моего отца была
должность деревенского пастора. В течение некоторого времени это так и было. Но
моему отцу не нравились ни ораторские таланты его
драчуна
сынишки, ни мои
мечты о том, чтобы стать аббатом. Да и я сам очень скоро потерял вкус к этой
последней мечте, и
мне стали рисоваться идеалы, более соответствующие моему
темпераменту.
Перечитывая много раз книги из отцовской библиотеки, я более всего
останавливал свое внимание на книгах военного содержания, в особенности на
одном народном издании истории франко-прусской войны 1870–1871 г. Это были
два тома иллюстрированного журнала этих годов.
Эти тома я стал с любовью
перечитывать по несколько раз. Прошло немного времени, и эпоха этих героических
лет стала для меня самой любимой. Отныне я больше всего мечтал о предметах,
связанных с войной и с жизнью солдата.
Но и в другом отношении это получило для меня особенно большое значение. В
первый раз во мне проснулась пока еще неясная мысль о том, какая же разница
между теми немцами, которые участвовали в этих битвах, и теми, которые остались
в стороне от этих битв. Почему это, спрашивал я себя, Австрия не принимала
участия в
этих битвах, почему отец мой и все остальные стояли в стороне от них?
Разве мы тоже не немцы, как и все остальные, разве все мы не принадлежим к одной
нации? Эта проблема впервые начала бродить в моем маленьком мозгу. С затаенной
завистью выслушивал я ответы на мои осторожные вопросы, что-де не каждый
немец имеет счастье принадлежать к империи Бисмарка.
Понять этого я не мог.
Достарыңызбен бөлісу: