И тем не менее оказалось, что дело пошло совсем по-иному.
В первый раз в моей жизни (мне было тогда всего 11 лет) я оказался в роли
оппозиционера. Чем более сурово и решительно отец настаивал на своем плане, тем
более упрямо и упорно сын его настаивал на другом.
Я не хотел стать государственным чиновником.
Ни увещания, ни «серьезные» представления
моего отца не могли сломить
сопротивления. Я
не хочу
быть чиновником. Нет и Нет! Все попытки отца внушить
мне симпатии к этой профессии рассказами о собственном прошлом достигали
совершенно противоположных результатов. Я начинал зевать, мне становилось
противно при одной мысли о том, что я превращусь в несвободного человека, вечно
сидящего в канцелярии, не располагающего своим собственным временем и
занимающегося только заполнением формуляров.
Да и впрямь, какие мысли такая перспектива могла будить в мальчике, который
отнюдь не был «хорошим мальчиком» в обычном смысле этого слова. Учение в
школе давалось мне до смешного легко. Это оставляло мне очень много времени, и
я свой досуг проводил больше на солнце нежели в комнате.
Когда теперь любые
политические противники, досконально исследуя мою биографию пытаются
«скомпрометировать» меня, указывая на легкомысленно проведенную мною
юность, я часто благодарю небо за то, что враги напоминают мне о тех светлых и
радостных днях. В ту пору все возникавшие «недоразумения» к счастью
разрешались в лугах и лесах, а не где-либо в другом месте.
Когда я поступил в
реальное училище, в этом отношении для меня изменилось
немногое. Но теперь мне пришлось разрешить еще одно недоразумение — между
мной и отцом. Пока планы отца сделать из меня государственного чиновника
наталкивались только на мое принципиальное отвращение к профессии чиновника,
конфликт не принимал острой формы. Я мог не всегда возражать отцу и больше
отмалчиваться. Мне было достаточно моей собственной внутренней решимости
отказаться от этой карьеры, когда придет время. Это решение я принял и считал его
непоколебимым. Пока я просто молчал, взаимоотношения с отцом были сносные.
Хуже стало дело, когда мне пришлось начать противопоставлять свой собственный
план плану отца, а это началось уже с 12-летнего возраста.
Как это случилось, я и
сам теперь не знаю, но в один прекрасный день мне стало вполне ясным, что я
должен стать художником. Мои способности к рисованию были бесспорны — они
же послужили одним из доводов для моего отца отдать меня в реальную школу. Но
отец никогда не допускал и мысли, что это может стать моей профессией.
Напротив! Когда я впервые, отклонив еще раз излюбленную идею отца, на вопрос,
кем бы я сам хотел стать, сказал — художником, отец был поражен и изумлен до
последней степени.
«Рисовальщиком? Художником?»
Ему
показалось, что я рехнулся или он ослышался. Но когда я точно и ясно
подтвердил ему свою мысль, он набросился на меня со всей решительностью своего
характера. Об этом не может быть и речи.
«Художником?! Нет, никогда, пока я жив!»
Но так как сын в числе других черт унаследовал от отца и его упрямство, то с
той же решительностью и упорством он повторил ему свой собственный ответ.
Обе стороны остались при своем. Отец настаивал на своем «никогда!», а я еще и
еще раз заявлял «непременно буду».
Конечно этот разговор имел невеселые последствия. Старик ожесточился против
меня, а я, несмотря на мою любовь к отцу, — в свою очередь против него. Отец
запретил мне и думать о том, что я когда-либо получу образование художника. Я
сделал один шаг дальше и заявил, что тогда я вообще ничему учиться не буду.
Конечно такие мои «заявления» ни к чему хорошему привести не могли и только
усилили решение отца настоять на своем во что бы то ни стало.
Мне ничего не
оставалось, как замолчать и начать проводить свою угрозу в жизнь. Я думал, что
когда отец убедится в том, как плохи стали мои успехи в реальном училище, он так
или иначе вынужден будет пойти на уступки.
Не знаю, удался ли бы мой расчет, но пока что я достиг только очевидного
неуспеха в школе. Я стал учиться только тому, что мне нравилось, в особенности
тому, что по моим расчетам могло мне впоследствии пригодиться для карьеры
художника. То, что в этом отношении казалось мне малопригодным или что вообще
меня не привлекало, я стал совершенно саботировать. Мои отметки в эту пору были
совершенно разноречивы: то я получал «похвально» или «превосходно», то
«удовлетворительно» или «плохо». Лучше всего я
занимался географией и
историей. Это были два моих любимых предмета, по которым я был первым
учеником в классе.
Когда я теперь после многих лет оглядываюсь назад на эту пору, то совершенно
ясно передо мной обрисовываются два очень важных обстоятельства:
Первое: я стал
Достарыңызбен бөлісу: