разделаемся с вашей опухолью.
Они недоверчиво посмотрели на меня.
– Что ж, хочется надеяться, – сурово отрезала ее дочь.
Я повернулся так, чтобы стать лицом ко всем пациентам, теснящимся в комнатушке.
– Прошу прощения за все вот это, – обратился я к ним, обводя крохотное помещение
рукой. – Дело в том, что у нас сейчас совсем нет свободных коек.
Я с трудом подавил желание выдать обличительную тираду по поводу правительства и
руководства больницы и в очередной раз поразился тому, как редко пациенты в нашей
стране открыто выражают недовольство. Вместе с Майком мы направились в операционную.
– Думаешь, достаточно было извинений? – спросил я.
– Думаю, да.
***
Итак, первой по списку шла операция под названием нейроваскулярная декомпрессия
(точно такую же операцию снимали телевизионщики в Киеве). Пациент много лет страдал от
невралгии тройничного нерва, и от обычных обезболивающих толку становилось все меньше
и меньше. Невралгия тройничного нерва – относительно редкое заболевание, жертвы
которого сталкиваются с мучительными спазмами в одной половине лица. По их словам,
боль такая, будто от сильного разряда тока или от удара раскаленным докрасна ножом.
Достоверно известно, что в прошлом, до того как тригеминальную невралгию научились
эффективно лечить, некоторые люди из-за невыносимой боли добровольно уходили из
жизни. Когда я продемонстрировал эту операцию в начале 1990-х на Украине, некоторые
пациенты признались, что они действительно были на грани того, чтобы покончить с собой,
так как не могли позволить себе лекарства.
Суть операции заключается в том, чтобы через небольшое входное отверстие,
просверленное в черепе за ушной раковиной, обнажить с одной стороны мозг и аккуратно
переместить артерию, давящую на чувствительный тройничный нерв. Именно давление,
оказываемое на него артерией, и является причиной чудовищных болей, хотя конкретные
механизмы их возникновения изучены не до конца. Работа здесь требуется тонкая, но если
точно знать, что нужно делать, то в ней нет ничего сложного. Хотя Майк и правильно
поступил, когда запугал пациента формой информированного согласия – да и я перечислил
те же самые риски, принимая его в амбулаторном отделении, – из нескольких сотен
подобных операций проблемы возникали у меня лишь пару раз, так что я не ждал серьезных
осложнений.
Вскрыв череп, я при помощи операционного микроскопа обнаружил, что доступ к
тройничному нерву блокирует аномально крупная вена. Когда я начал подбираться к нерву,
расположенному глубоко внутри черепа в так называемом мостомозжечковом углу,
злополучная вена разорвалась и хлынули потоки темно-фиолетовой крови. Я оперировал на
глубине порядка шести-семи сантиметров через входное отверстие диаметром два
сантиметра на участке всего в несколько миллиметров шириной, находившемся в
непосредственной близости от различных жизненно важных нервов и артерий. Струящаяся
кровь полностью загораживает обзор, и приходится действовать вслепую, подобно
попавшему в облако пилоту, пока наконец не удастся остановить кровотечение.
55
– Усилить отсос! – крикнул я дежурной медсестре, пытаясь с помощью
микроскопического отсоса убрать кровь и определить, где начинается кровотечение.
Не то чтобы жизнь пациента подверглась серьезной угрозе, но остановить
кровотечение оказалось не так-то просто. Нужно было найти источник кровотечения,
обложить его крошечными кусочками кровоостанавливающей марли, придавливая их
концами микроскопических инструментов, рукоятки которых изогнуты под углом, чтобы не
загораживать обзор, а затем дождаться закупоривания вены.
– Нельзя терять хладнокровие, когда имеешь дело с венозным кровотечением, – сказал
я Майку, с некоторым беспокойством глядя через микроскоп на бурлящие потоки крови. –
Его всегда можно остановить с помощью марли.
Однако после этих слов я начал переживать, как бы все не закончилось смертельным
исходом, – это был бы второй случай на несколько сотен аналогичных операций. Более
двадцати лет назад я оперировал пожилого мужчину с рецидивирующей невралгией
тройничного нерва, который спустя несколько недель умер от инсульта, ставшего
следствием операции.
Через двадцать минут, несмотря на все мои усилия, большая емкость, к которой был
присоединен отсос, оказалась до краев наполнена темно-красной венозной кровью, и
Дженни, дежурной медсестре, пришлось поставить на стол новую, пустую. Пациент потерял
четверть всей циркулировавшей в организме крови. Но наконец вена закупорилась и
кровотечение прекратилось. Прижимая инструменты к поврежденной вене и стараясь
удерживать руки неподвижно, я, конечно, волновался из-за кровотечения, однако точно так
же беспокоился о том, что теперь не хватит времени, чтобы прооперировать миссис Сигрэйв.
Мне не нравилась мысль о том, что придется второй раз переносить операцию, а потом иметь
дело с пожилой пациенткой и ее дочерью. Понимая, что нехватка времени начинает давить
на меня, я решил потратить даже больше времени, чем было необходимо, чтобы убедиться,
что кровотечение окончательно остановилось. Если кровотечение возобновится после того,
как мы зашьем череп, скорее всего оно закончится летальным исходом. К двум часам дня я
был вполне доволен тем, как затянулось место кровотечения.
– Давайте пошлем за следующим пациентом, – сказал я анестезиологу. – У вас
опытный ординатор, так что она сможет начать подготовку второго пациента, пока мы
закончим с этим.
– Боюсь, это невозможно, – ответила она, – так как у нас только один помощник.
– Да черт побери, отправьте вы уже за пациентом, наконец, неужели это так сложно?
– Руководство придумало новое правило, согласно которому нельзя приступать к
следующей операции, пока предыдущий пациент еще на столе. Это небезопасно.
Я проворчал, что раньше это никогда не создавало проблем.
– Что ж, придется с этим смириться. И в любом случае вам следует составлять более
реалистичный список операций.
Я мог бы объяснить, что никак нельзя было предсказать это нетипичное кровотечение.
Я мог бы объяснить, что если бы всегда планировал операции с учетом непредвиденных
ситуаций, то вообще мало кому успевал бы помочь. Но я ничего не сказал. Судя по всему,
теперь мы вряд ли смогли бы взяться за миссис Сигрэйв раньше чем через час после
завершения первой операции. И если я собирался закончить до пяти вечера, то мне следовало
оперировать в спешке, а я это ненавидел. В случае если операция затянется после пяти,
персоналу, разумеется, придется остаться, но если делать так слишком часто, то в будущем
окажется намного сложнее начинать новую операцию ближе к концу дня. Впрочем, мысль о
том, чтобы снова отменить операцию, тревожила меня куда сильнее.
Мы закончили с первым пациентом, и анестезиолог принялась приводить его в чувство.
– Думаю, теперь можно привезти следующего, – сказала она одной из медсестер,
которая тут же пошла за вторым пациентом.
Понимая, что миссис Сигрэйв окажется на операционном столе не сразу, я спустился к
себе в кабинет, чтобы разобраться с бумагами. Через двадцать минут я вернулся в
56
операционную, ожидая увидеть, что анестезиологи активно занимаются пациенткой. К
своему ужасу, я не обнаружил там никого, кроме помощника анестезиолога, которого к тому
же еще и не узнал.
Я поинтересовался у него, что случилось с пациенткой, но он только пожал плечами,
поэтому я направился в комнату отдыха, чтобы выяснить, где миссис Сигрэйв.
– Где миссис Сигрэйв? – спросил я медсестру.
– Ее переодевают.
– Но почему ее не переодели до сих пор?
– Нам не позволено.
– Что вы имеете в виду? – спросил я с нескрываемым раздражением. – Кто не позволяет
вам это сделать?
– Государство.
– Государство?!
– Ну да. Государство запрещает, чтобы пациенты разного пола находились в одном
помещении в операционных рубашках.
– Так почему бы не дать им тогда больничные халаты?
– Мы предлагали это еще давным-давно. Руководство больницы сказало, что
государство этого не позволит.
– Так что же мне делать? Жаловаться премьер-министру?
Медсестра улыбнулась.
– А вот и пациентка, – сказала она, и я увидел миссис Сигрэйв в инвалидном кресле,
которое катила ее дочь. На пациентке была одна из тех унизительных больничных рубашек,
которые едва прикрывают ягодицы, так что государство оказалось, пожалуй, право.
– Ей пришлось переодеваться в туалете, – сообщила ее дочь, закатив глаза.
– Я знаю. У нас нет специальных условий для пациентов, которые поступают утром
непосредственно перед операцией, – объяснил я. – Так или иначе, нам надо поторопиться. Я
сам доставлю ее в операционную.
Я взялся за инвалидную коляску и спешно покатил ее по коридору. Палатная медсестра
с медицинской картой миссис Сигрэйв побежала за мной.
Было уже три часа, и анестезиолог выглядела заметно недовольной.
– Я все сделаю сам, – поспешил я успокоить ее. – От начала и до конца.
Майк явно расстроился: чуть раньше я пообещал ему, что буду ассистировать, а всю
основную работу сделает он. Теперь же в роли ассистента предстояло выступить ему.
– Все выглядит довольно обычно. Операция будет простенькой, – добавил я, не
рассчитывая, что Рейчел купится на эту ложь. Мало кто из анестезиологов верит тому, что
говорят им хирурги.
Итак, в половине четвертого мы приступили.
***
С помощью болтов Майк зафиксировал голову пациентки на операционном столе и
выбрил ее слева.
– Бывают такие операции, когда нельзя предугадать, как именно все пройдет, – шепнул
я Майку, не желая, чтобы Рейчел услышала. – Она может до смерти истечь кровью. Опухоль
может оказаться намертво приросшей к мозгу, и операция займет много часов, а после нее
мозг будет похож на ужасное месиво и пациентка останется инвалидом. Либо же опухоль
может выпрыгнуть сама и поскакать по операционной.
Вооружившись скальпелями, сверлами и клипсами, мы аккуратно вскрыли череп вдовы
покойного выдающегося гинеколога. Минут через сорок мы разрезали мозговую оболочку
небольшими ножницами, чтобы добраться до мозга и давящей на него менингиомы.
– Выглядит довольно многообещающе, – сказал Майк, достойно скрывая
разочарование от того, что ему не довелось оперировать самостоятельно.
57
– Да, – согласился я. – Особо не кровоточит и выглядит так, словно удалится без
проблем.
Я взял металлический вакуумный отсос и принялся за опухоль. Прибор издавал
неприятный чмокающий звук, пока опухоль слой за слоем исчезала с поверхности мозга.
– Ух ты! – воскликнул Майк.
Через несколько минут я радостно крикнул Рейчел:
– Сорок минут на то, чтобы вскрыть череп. Десять минут на то, чтобы удалить опухоль.
К тому же мы все убрали, и мозг выглядит идеально!
– Замечательно, – ответила она, хотя едва ли простила меня.
Я оставил Майка зашивать голову пациентки, а сам уселся в углу, чтобы написать отчет
об операции. Еще сорок минут ушло на то, чтобы довести операцию до конца, и ровно в пять
вечера миссис Сигрэйв увезли в отделение интенсивной терапии.
Мы с Майком покинули операционную и отправились на обход. Помимо двух только
что прооперированных пациентов, в отделении лежало еще несколько больных,
восстанавливающихся после незначительных операций на позвоночнике, проведенных за два
дня до того, так что обход не отнял у нас много времени, и мы пошли в реанимацию. Осмотр
пациентов после проведения последней операции, проверка того, что они, как говорят врачи,
«в сознании, полностью ориентированы, ШКГ 2 – 15 баллов», является важной
составляющей рабочего дня любого нейрохирурга.
Миссис Сигрэйв полусидела, окруженная капельницами, шприцевыми насосами и
мерцающими мониторами. Сложно поверить, что при таком количестве современной
аппаратуры что-нибудь может пойти не так, но единственное, что по-настоящему важно, –
это будить пациентов каждые пятнадцать минут, чтобы убедиться, что их реакции в норме и
они не погружаются в кому, вызванную послеоперационным кровотечением. Медсестра
очищала волосы женщины от крови и костной пыли. Я заканчивал операцию в спешке и
напрочь забыл вымыть и высушить волосы миссис Сигрэйв феном, хотя обычно делаю это
для пациенток.
– Все прошло идеально, – сказал я, слегка наклонившись к миссис Сигрэйв.
Она взяла меня за руку, крепко ее сжала и ответила:
– Спасибо. – Голос женщины немного охрип из-за трубки для анестезии.
– Удалили все без остатка, и опухоль, без сомнения, была доброкачественной.
Я отвернулся, чтобы осмотреть мужчину с тригеминальной невралгией, который лежал
на соседней койке. Он спал, и я мягко потряс его за плечо. Он открыл глаза и слегка
расфокусированно взглянул на меня.
– Как ваше лицо?
Он осторожно дотронулся до щеки. Раньше это действие неизменно вызывало у него
невыносимую боль.
Затем, явно удивившись, мужчина с усилием надавил на щеку.
– Она исчезла, – сказал он с восторгом и счастливо улыбнулся. – Это чудесно!
– Операция прошла хорошо, – заверил я его. – Однозначно все дело было в артерии,
давящей на нерв. Можете считать, что вы исцелились.
Я не видел необходимости в том, чтобы рассказывать ему об ужасном кровотечении.
***
Я спустился в свой кабинет, чтобы посмотреть, не осталось ли бумаг, с которыми
нужно разобраться, однако на этот раз Гейл выгребла все подчистую. Денек выдался
неплохой. Я не потерял хладнокровия. Я справился со всеми операциями. Патология
оказалась доброкачественной. Мне удалось отменить две операции в самом начале дня, и
2
1
Имеется в виду шкала комы Глазго, упоминавшаяся раньше. –
Достарыңызбен бөлісу: |