Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии

58 
пациенткам не пришлось попусту ждать до вечера. С прооперированными пациентами все 
было в порядке. Чего еще желать хирургу? 
Покидая больницу, я встретил Энтони, шедшего на ночное дежурство. Я 
поинтересовался у него судьбой пожилой женщины с хронической субдуральной гематомой, 
которая хотела умереть. 
– Думаю, ее прооперировали, – сказал он и направился к палатам, а я окунулся в сумрак 
ночи. Дочь миссис Сигрэйв курила напротив входа в больницу около ограды, к которой я 
пристегнул велосипед. 
– Как все прошло? – спросила она, заметив меня. 
– Идеально. Возможно, первые несколько дней она будет немного рассеянной, но, 
думаю, быстро пойдет на поправку. 
– Хорошо сработано! – похвалила она. 
Я объяснил, что в основном все зависело от воли случая, но она вряд ли поверила мне – 
да и никто не верит, если операция проходит успешно. 
– Извините, что я накричала на одного из ваших ординаторов вчера… – начала она. 
– Забудьте, – весело ответил я. – Мне однажды тоже довелось побывать в шкуре 
обозленного родственника. 
8. 
Хориоидпапиллома 
доброкачественная опухоль сосудистых сплетений желудочков головного мозга, 
производящих спинномозговую жидкость
Тридцать лет назад в любой британской больнице имелся бар для младшего врачебного 
персонала, в котором можно было пропустить стаканчик после долгого рабочего дня, либо 
же – при наличии свободного времени – скоротать ночное дежурство за выпивкой, 
сигаретами и игровыми автоматами, стоявшими в углу комнаты. 
Я получил диплом врача всего четыре месяца назад и теперь работал интерном в 
отделении гинекологии. До памятной операции, убедившей меня стать нейрохирургом, 
оставалось полтора года. Однажды вечером я стоял у барной стойки, потягивая пиво и 
болтая с коллегами: мы обсуждали пациентов и их болезни в той слегка самодовольной 
манере, что столь присуща молодым врачам, беседующим между собой. Пожалуй, я также 
испытывал некоторую вину за то, что не спешил вернуться домой к своей жене Хилари и 
нашему трехмесячному сыну Уильяму. Внезапно на мой пейджер пришло сообщение от 
внешнего абонента. Я добрался до ближайшего телефона и услышал от Хилари, в чьем 
голосе звучало отчаяние, что нашего сына в тяжелом состоянии положили в местную 
больницу – с его мозгом было что-то не так. 
Отчетливо помню, как пулей преодолел расстояние до станции метро, а затем, выйдя на 
нужной остановке, помчался по темным пустынным улочкам Бэлхама 3 – был поздний 
зимний вечер – к местной больнице. В тихой палате я нашел убитую горем Хилари, 
державшую на руках нашего сынишку, который ворочался во сне, а также педиатра, 
ожидавшего моего прихода. Он сообщил, что у Уильяма острая гидроцефалия и что на 
следующий день его переведут в детскую больницу на Грейт-Ормонд-стрит, чтобы сделать 
томографию. 
Следующие несколько недель мы с женой провели в том странном мире, в который 
попадает человек, переживающий за жизнь собственного ребенка, – внешний, реальный мир 
становится призрачным, а люди, населяющие его, – отдаленными и туманными. 
Единственное, что существует в вашей реальности, – это сильнейший страх, подстегиваемый 
безнадежной, всепоглощающей любовью. 
3 Квартал Лондона. 

59 
Уильяма перевели в пятницу вечером – самое неподходящее время для того, чтобы 
заболеть, – и направили на томографию. Поскольку я был врачом, а ординатор, 
присматривавший за Уильямом, по странному стечению обстоятельств оказался старым 
школьным другом Хилари, мне разрешили присутствовать в операторском кабинете 
томографической лаборатории. Странно было слышать, как два радиолога весело щебечут о 
недавней вечеринке, словно им нет дела до малыша, завернутого в одеяло: он лежал в 
большом металлическом бублике томографа, а возле него сидела измученная, отчаявшаяся 
мать. Я смотрел, как на мониторе компьютера одно за другим появляются изображения, по 
мере того как сканер медленно проходит вдоль головы Уильяма. На снимках можно было 
разглядеть острую гидроцефалию, а также опухоль прямо в центре мозга. 
После томографии Уильяма отнесли в палату. Мне сказали, что хирург осмотрит его 
немного позже. Было очевидно – во всяком случае, мне так казалось, – что Уильям без 
сознания и серьезно болен, однако помощник хирурга заверил меня, что тот просто спит 
из-за успокоительного, которое ему дали перед томографией. Приближалась ночь, на улице 
стемнело. Наконец нам сообщили, что хирург может и вовсе появиться не раньше 
понедельника. Плохо соображая, что происходит, я бродил по длинным больничным 
коридорам, которые к тому времени почти опустели, тщетно пытаясь разыскать хирурга, 
который явно был столь же неуловимым, как и нейрохирург в моей больнице. Больше не в 
состоянии это выносить, я покинул жену с ребенком и уехал домой, где на глазах у своих 
встревоженных родителей вдребезги разбил табуретку на кухне, поклявшись засудить 
больницу, если с Уильямом, не дай бог, что-нибудь случится. 
Пока я безуспешно пытался совладать с ситуацией, хирург, как я позже узнал, все-таки 
появился, взглянул на Уильяма и выпроводил Хилари из палаты. Через родничок в голове 
Уильяма он вставил трубку для неотложного дренажа, чтобы снизить давление, – по крайней 
мере впоследствии я хотя бы мог утверждать, что испугался не понапрасну. Нам сказали, что 
опухоль удалят через пять дней, которые превратились для нас в самую настоящую пытку. 
В ночь перед операцией я возвращался с работы на машине. До дома оставалось всего 
несколько сотен метров, когда на дорогу прямо передо мной выскочила черная кошка, и я, не 
успев затормозить, переехал ее. Ни до, ни после того мне никогда больше не доводилось 
сбивать животных. Я вышел посмотреть, что стало с бедным созданием. Кошка лежала в 
канаве, судя по всему, мертвая – с открытым ртом и глазами, слепо глядящими на луну, свет 
которой озарял ясное зимнее небо. Я вспомнил, что на запястье Уильяма нацепили 
больничный браслет с изображением кошачьей морды: больница была детская, и там любили 
подобные штуки. Даже несмотря на то что я не суеверен, от такого совпадения у меня 
пробежали мурашки по коже. 
Уильяма прооперировали субботним утром. Все те долгие часы, что шла операция, мы 
с Хилари безостановочно бродили по центру Лондона. Это стало для меня полезным уроком 
– впоследствии, уже работая хирургом, я прекрасно отдавал себе отчет в том, насколько 
тяжело родственникам оперируемых мною пациентов. 
Операция прошла успешно, и Уильям выжил: у него оказалась доброкачественная 
хориоидпапиллома, хотя в отчете патолога и было указано, что опухоль злокачественная. 
Позже я узнал, что у таких маленьких детей опухоли крайне редко бывают 
доброкачественными и даже в этом случае операции сопряжены с огромнейшим риском. 
Годы спустя, когда я проходил стажировку в качестве нейрохирурга-педиатра, на моих 
глазах от потери крови умер ребенок в той самой операционной, в которой оперировали 
моего сына. Хирург-наставник – тот самый, что спас Уильяму жизнь, – на этот раз не 
справился с точно такой же опухолью. 
Перепуганные и разгневанные родственники – тяжкое бремя для любого хирурга, но то, 
что мне самому пришлось примерить на себя эту роль, стало чрезвычайно важной частью 
моего медицинского образования. Врачи, со смехом говорю я стажерам, могут и потерпеть. 

жүктеу/скачать 1,47 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: