Основы общей психологии с. П. Рубинштейн Санкт-Петербург

художественного образа, соединяющего в себе характер

индивидуализированноеT и типичности. В таком художественном образе

определяющим является уже не воспроизведение, а преобразование,

характеризующее деятельность не памяти, а воображения.

Таким образом, представления могут обладать различной степенью

общности; они образуют целую ступенчатую иерархию все более обобщенных

представлений, которые на одном полюсе переходят в понятия, между тем как

на другом - в образах воспоминания они воспроизводят восприятия в их

единичности.

Представления являются собственно образами памяти лишь в том

случае, когда образ-представление воспроизводит прежде воспринятое и в той

или иной мере осознается в своем отношении к нему. Когда представление

возникает или формируется безотносительно к прежде воспринятому, хотя бы

и с использованием воспринятого в более или менее преображенном виде,

представление является образом не памяти собственно, а, скорее,

воображения. Наконец, представление функционирует в системе мышления.

Включаясь в мыслительные операции, представление вместе с новыми

функциями приобретает и новые черты. Вводя здесь представления, мы

заодно вкратце суммируем основные их черты.

У разных людей, в зависимости от их индивидуальных особенностей,

представления могут значительно отличаться по степени яркости,

отчетливости, устойчивости, полноты или бледности, неустойчивости,

фрагментарности, схематичности и т. д. Практически в процессе конкретной

деятельности особенно существенны индивидуальные различия, связанные со

способностью вызывать представления и изменять их. Необходимая для

деятельности (например, художественной, музыкальной), эта способность в

процессе соответствующей деятельности и вырабатывается.

Точно так же и у одного и того же человека представления,

относящиеся к разным сенсорным областям, могут значительно отличаться

друг от друга: очень ярки, устойчивы, отчетливы зрительные представления и

бледны, нечетки и т. д. представления слуховые, и наоборот. Хотя нужно

сказать, что представления обычно не бывают только слуховыми или только

зрительными. Будучи представлением какого-либо предмета или явления, в

восприятии которого обычно участвуют разные сферы ощущений, каждое

представление обычно включает компоненты разных сенсорных сфер.

Представление - не механическая репродукция восприятия, которая

где-то сохраняется как изолированный неизменный элемент для того, чтобы

всплыть на поверхность сознания. Оно - изменчивое динамическое

образование, каждый раз при определенных условиях вновь создающееся и

отражающее сложную жизнь личности. Из всех многообразных отношений, в

которые входит представление и которыми оно определяется, самым

существенным является отношение представления к предмету. Отношение к

предмету в первую очередь регулирует те преобразования, которым

представление подвергается.

Возникновение представлений имеет большое значение для всей

сознательной жизни. Если бы у нас существовали только восприятия и не

было представлений, мы были бы всегда прикованы к наличной ситуации,

воздействующие на наши рецепторы предметы управляли бы нашим

поведением. Наши мысли, как и наши действия, были бы в исключительной

власти настоящего. Ни прошлое, ни будущее не существовало бы для нас: все

отошедшее в прошлое навсегда исчезало бы, будущее было бы закрыто.

Внутренней жизни у нас не существовало бы; представления создают тот

план, на котором она развертывается.

Яркое доказательство того, как велика может быть роль представления,

дает творчество людей, у которых представления служат единственной

наглядной основой деятельности. Музыкальное творчество оглохшего и

лишенного слуховых ощущений Л. ван Бетховена могло опираться лишь на

слуховые музыкальные образы-представления. Заметно большая

выразительность скульптур ослепших по сравнению со скульптурами

слепорожденных выявляет роль зрительных представлений. Зрительные

представления (а не только осязательные и кинестетические ощущения),

очевидно, служат наглядной основой в творчестве ослепших скульпторов,

творения которых иногда обнаруживают поразительную пластичность

(например, скульптуры ослепшей Лины По).

Между представлениями, с одной стороны, и восприятиями, с другой,

существуют промежуточные образования, а именно последовательные образы

и наглядные, или эйдетические, образы памяти (Anschauungsbilder,

сокращенно АВ). И те и другие являются результатами последействия

возбуждения органов чувств внешними раздражителями.

Если фиксировать, например, черный квадрат на белом поле и затем

закрыть глаза или перевести взгляд на однообразный серый фон, то мы

увидим белый квадрат на темном поле: это и есть последовательный образ

Существование последовательных образов было открыто Г. Фехнером.

Основные особенности последовательного образа следующие: он всегда

бывает дан в дополнительных цветах. Далее, он подчиняется так называемому

закону Эммерта, согласно которому последовательный образ при проекции

его на более отдаленную плоскость увеличивается прямо пропорционально

расстоянию. Наконец, при проекции последовательного образа на цветной

фон цвет последовательного образа смешивается с цветом фона по закону

смешения цветов в восприятии.

От последовательного образа нужно отличать эйдетические образы

(АВ). В отличие от последовательного образа эйдетический образ дан не в

дополнительных цветах, а в тех же цветах, что и восприятие. Он не

подчиняется закону Эммерта: при удалении экрана он если и увеличивается,

то не в той степени, что последовательный образ. Этим он отличается и от

представления, в котором размер образа не зависит от дальности нахождения

предмета.

В отличие от последовательного эйдетический образ не смешивается с

цветом фона, а перекрывает его, как при восприятии фигуры и фона. Этим он

опять-таки отличается от представления, которое не мешает восприятию

окружающих предметов.

С представлением эйдетический образ сближает то, что и он является

образом отсутствующего предмета, т. е предмета, который уже не раздражает

периферические сенсорные аппараты. Но эйдетический образ отличается от

представления помимо уже указанных черт тем, что эйдетический образ дан в

детализованной наглядности, совершенно недоступной обычному образу-

представлению.

Существование таких наглядных образов отмечалось рядом авторов.

Специальное внимание на них обратил В. Урбанчич. <...>
Ассоциации представлений

Как общее правило, представления воспроизводятся не изолированно, а

в связи с другими представлениями.

Существенное место среди этих связей занимают связи ассоциативные.

Они создаются прежде всего в силу пространственной или временной

смежности (ассоциации по смежности в пространстве и во времени). Наряду с

этим основным типом ассоциаций, который объединяет друг с другом любые

представления независимо от их содержания, некоторые сторонники

ассоциативной теории признавали еще ассоциации по сходству (и по

контрасту). Но последовательные ассоцианисты сводили большей частью

ассоциации по сходству (и по контрасту) к ассоциациям по смежности. Всякое

сходство мыслилось как частичное тожество, т. е. как тожество одних

элементов и различие других. Таким образом, если Л и Л, - два сходных

представления, то они могут быть соответственно представлены в виде Л = а

- Ь -с - d is. A= a - Ь - k. Поэтому, если А в силу ассоциации по

сходству вызывает Л,, то в сущности здесь имеет место лишь ассоциация по

смежности: а - Ь по смежности вызывает k.

Ассоциативные связи имеют место во всех видах процессов

воспроизведения. Если мне дан был в пространственной или временной

смежности ряд впечатлений Л - В - С и т. д., то новое появление в моем

опыте Л вызовет представление В - С в силу тех ассоциаций, которые

создались между ними и А. Физиологической основой так понятых

ассоциаций служит образование условных связей, закономерности которых

вскрыты И. П. Павловым.

Роль ассоциативных, смысловых и структурных связей в запоминании.

Теория памяти, которая легла в основу первых классических

экспериментальных исследований Г. Эббингауза и его продолжателей (Г. Э.

Мюллера, А. Пильцекера, Ф. Шумана и др.), была целиком построена на

учении об ассоциациях.

Существенным в этой теории является то, что факт внешней смежности

впечатлений сам по себе признается достаточным для установления связи

между представлениями и для их воспроизведения. Исходя из этого, Эббингауз и построил все свое исследование. Он

пользовался рядами бессмысленных слогов, состоящих из трех букв (одной

гласной, расположенной между двумя согласными, например туг-фал-дор-

сэт), с выключением всех тех комбинаций, которые давали какое-либо

осмысленное слово. В подборе такого материала Эббингауз руководился

стремлением получить однородный материал и создать единообразные

условия для различных испытуемых. Отсутствие осмысленного содержания в

заучиваемом материале и смысловых связей в нем было для Эббингауза

несущественно, потому что для него процесс воспроизведения определялся

фактом создающей ассоциативные связи внешней смежности заучиваемого

материала.

Об этой классической теории, которая попыталась свести память к

одним лишь ассоциативным связям, приходится сказать следующее:

ассоциативные связи играют, несомненно, значительную роль, особенно в

элементарных формах памяти; однако работа памяти в целом, особенно

высшие формы памяти у человека, несводимы к одним лишь ассоциациям и не

могут быть безостаточно объяснены ассоциативной теорией.

Помимо ассоциативных связей по смежности, в работе человеческой

памяти, в процессах запоминания, припоминания, воспроизведения

существенную роль играют смысловые связи. Память человека носит

осмысленный характер.

Данные экспериментального исследования отчетливо вскрывают

значение смысловых связей для процесса запоминания. Сравнение

результатов заучивания бессмысленных слогов и осмысленных слов, затем

отдельных осмысленных слов и слов, объединенных в осмысленные

предложения связного текста, показало, что работа памяти находится в

прямой зависимости от наличия смысловых связей, объединяющих

запоминаемый материал в более или менее обширные смысловые целые. По

данным ряда исследователей, количество объединенных во фразу слов,

которые запоминают испытуемые, в несколько раз превосходит количество

запоминаемых ими - при прочих равных условиях - бессвязных слов1.

Каковы бы ни были в разных случаях и при раз-

-------------------------------------

' Я. А. Рыбников, например, установил, что осмысленное запоминание в

22 раза эффективнее механического. См. его работу: О логической и

механической памяти // Психология и неврология. 1923. № 3.

-------------------------------------

ных условиях числовые соотношения, сам факт лучшего запоминания

осмысленного материала не подлежит сомнению; он подтверждается и

повседневными наблюдениями. Хотя этот факт по существу уже находится в

противоречии с ассоциативной теорией, однако его можно было бы еще

истолковать в соответствии с ней. Не делая никаких далеко идущих

принципиальных выводов, можно было бы объяснить его тем, что в

осмысленном тексте, в ряде осмысленных слов таких самостоятельных

единиц меньше, чем в ряде букв или слогов, заключающем в себе то же число

букв; поэтому легче запомнить первые, чем вторые. Но имеются

экспериментальные данные, которые исключают всякую возможность

истолкования их в духе ассоциативной теории и непосредственно доказывают,

что существенное значение в запоминании имеют не только связи по

смежности, а и иные факторы.

Исследования (А. Бине, К. Бюлера и ряда других, в том числе и автора

этой книги) отчетливо вскрыли роль осмысливания в запоминании и показали,

что осмысленное запоминание подчинено иным закономерностям, чем

механическое воспроизведение на основе ассоциаций по смежности. При

воспроизведении осмысленного текста его основные, наиболее существенные

по смыслу части воспроизводятся значительно лучше; забывается по большей

части второстепенное, несущественное. Несущественное, таким образом,

отсеивается; существенные же по смыслу части как бы вычленяются из

смежных с ними, но существенно по смыслу с ними не связанных частей,

объединяясь в памяти с теми, с которыми их связывает смысловой контекст.

Таким образом, вместо механического воспроизведения смежных частей,

которое должно было бы иметь место согласно законам ассоциации,

фактически при запоминании и воспроизведении осмысленного текста

происходит значительно более сложный процесс смыслового отбора, в

результате которого преимущественно закрепляется наиболее существенное

для данного субъекта, основной смысловой остов текста. Самый текст при

этом подвергается более или менее значительной реконструкции.

Воспроизведение в этих случаях определяется не смежностью, а может

совершаться вопреки связям по смежности, в соответствии со смысловыми

связями.

выявлена в работе А. Г. Комм особым экспериментальным приемом,

заключавшимся в том, что испытуемым предлагалось воспроизвести один и

тот же материал по разному плану. Оказалось, что с изменением

интерпретации и общего плана рассказа изменяется подбор и

воспроизводимых деталей: при одном плане и одной интерпретации

воспроизводятся и выпадают одни части, при другом плане и другой

интерпретации - другие части.

Другой момент, обнаружившийся в тех же опытах, заключается в том,

что при воспроизведении осмысленных текстов слова текста (особенно

непривычные) и грамматические конструкции, особенно сложные,

заменяются при воспроизведении другими, более легкими и привычными, но

так, что смысл при этом сохраняется. А. Бине и К. Бюлер делают из этого тот

вывод, что запоминаются не столько сами слова и предложения, сколько те

мысли, которые ими обозначаются. Из этого вытекает, что хотя запоминание

мыслей совершается в речевой форме, однако нельзя сводить смысловую

память (запоминание мыслей) к речевой памяти. Но, выдвигая это само по

себе правильное положение, Бине и Бюлер в соответствии с общими

тенденциями своего учения о "чистой" мысли вовсе разрывают и внешне

противопоставляют друг другу запоминание мыслей и запоминание слов, т. е.

мышление и речь в процессе запоминания.

Между тем в действительности всякая мысль дана в той или иной

речевой форме; не будучи тожественна со своей речевой формой, мысль все

же внутренне связана с ней. Эта существенная роль диалектической

взаимосвязи мышления и речи ярко проявилась в исследованиях наших коллег

А. Г. Комм и Э. М. Гуревич. Каждая из этих работ в различной связи (см.

дальше) показывает, что, хотя запоминание выражающей мысль речевой

формы и запоминание самой мысли не совпадают, речевая форма играет

весьма существенную роль (иногда положительную, иногда отрицательную) в

запоминании смыслового содержания.

В частности, наши исследования показывают, что запоминание всякого

осмысленного текста зависит не только от абстрактного "чистого" смысла, но

в значительной мере от того речевого оформления, в котором это смысловое

содержание дано. <...>

В истории изучения этой кардинальной, теоретически и практически

очень важной проблемы нужно, таким образом, различать три принципиально

отличные концепции. Первая, представленная Г. Эббингаузом и его

продолжателями, вовсе исключает значение смыслового содержания и

смысловых связей в работе памяти, поскольку она сводит механизм

запоминания исключительно к внешним ассоциативным связям по смежности.

Поэтому текст в экспериментах представителей этого направления берется

для получения "чистой" памяти лишь как набор букв, из которого - как

несущественный для памяти момент - выключается всякое смысловое

содержание. Нельзя даже сказать, что здесь изучается речевая память, потому

что речевая форма, лишенная смыслового содержания, перестает быть речью.

Вторая концепция, представленная А. Бине и К. Бюлером, выдвигает на

передний план смысловое содержание, опираясь на тот бесспорный факт, что

запоминание смыслового содержания не совпадает механически с

запоминанием речевой формы, в которой оно дано. Представители этого

направления пытаются превратить память в воспроизведение чистых мыслей,

вовсе не зависящих от какой-либо речевой формы. Поскольку они разрывают

и внешне противопоставляют друг другу запоминание мыслей и запоминание

слов, они неизбежно приходят к выводам, смыкающимся с

антагонистической, казалось бы, теорией Эббингауза, в которой смысловое

содержание, хотя и с противоположной тенденцией, также отрывается от

словесного текста.

Третья концепция, которую мы защищаем, принципиально отличная

как от первой, так и от второй, исходит из единства мышления и речи и

вскрывает это единство в процессе запоминания и воспроизведения.

К числу закономерностей общего порядка, выражающих значение

смысловых связей и играющих существенную роль в работе памяти, следует

отнести еще то, что мы назвали бы функциональным принципом в работе

памяти. Он играет особенно существенную роль в процессе припоминания.

Сущность его явственно выступает в некоторых своеобразных обмолвках,

которые именно этим принципом и объясняются. Поясним на примерах.

Раньше я жил на Украине, и мне приходилось довольно часто ездить в

Наркомпрос в Харьков1. После

-----------------------------------------

С 1918 по 1934 г Харьков был столицей Украинской ССР (Примеч.

сост )

моего переезда в Ленинград, когда я ездил в Москву в Наркомпрос, я в

течение довольно продолжительного времени обычно говорил, что еду в

Харьков. Память подставляла слово "Харьков", когда в виду имелось назвать

столицу. В этой неоднократно повторяющейся обмолвке явно сказывался

смысловой, семантический принцип в работе памяти. Другой случай: родные

одной женщины, вышедшей вторично замуж, в течение длительного времени

неизменно называли ее второго мужа именем первого, хотя второй муж этой

женщины был их близким родственником, и до того, как он женился, они,

очень часто с ним встречаясь, никогда не заменяли его имени каким-либо

другим. После женитьбы роль этого человека для родных его жены

переменилась: он стал мужем их дочери и сестры, и их память стала невольно

подставлять для его обозначения имя, которое в ней закрепилось для ее мужа.

В этих ошибках памяти есть свой смысл, своя логика, а ошибки только ярче ее

выявляют.

Многочисленные наблюдения, которые у нас в этом направлении

накопились и которые легко может сделать всякий, побуждают нас считать

все указанные факты проявлением общей закономерности и выдвинуть

функциональный принцип или закон воспроизведения по функциональному

признаку как один из общих законов памяти.

Этим функциональным принципом, в частности, объясняется, по-

видимому, один тоже повседневный и все же как будто парадоксальный факт:

мы часто помним, что чего-то не помним; при припоминании забытого, если

нам подвернется не то, что мы старались вспомнить, мы сейчас же сознаем

или чувствуем: нет, это не то. Таким образом, мы знаем, что мы забыли, хотя,

казалось бы, что, раз это забыли, мы этого не знаем. В действительности у нас

в этих случаях обычно есть некоторое функциональное знание о связях, в

которых стоит забытое нами. Припоминая, мы очень часто ищем носителя

определенных, более или менее ясно осознанных функций, связей. В процессе

припоминания мы из них исходим, и, когда нам как будто вспоминается

забытое, мы проверяем, то ли нам вспомнилось, что мы хотели припомнить,

по тому, как всплывшее в памяти входит в эти связи. Отождествляя

всплывшее в памяти с искомым или отвергая его как не то, что мы хотели

припомнить, мы в значительной мере базируемся на некотором смысловом

контексте, из которого исходит припоминание.

Итак, ни в коем случае не отрицая и не умаляя роли ассоциаций в

работе памяти (главным образом элементарных форм ее), можно все же

считать доказанным, что ассоциации не являются ни единственной, ни даже

главной основой высших форм памяти человека. Анализ, систематизация и

осмысливание - вся предварительная работа мышления над содержанием -

включаются в воспроизведение и влекут за собой перестройку процесса

запоминания; смысловые связи имеют определяющее значение в запоминании

осмысленного материала. Даже при запоминании бессмысленного материала

человек прибегает к опосредованному включению его в осмысленные связи.

Исследования М. Фуко, из более новых, и целый ряд других отмечали этот

факт. Мнемотехника пытается по-своему его использовать, прибегая, однако,

часто к очень искусственным внешним и громоздким приемам. Основной

принцип опосредованного запоминания заключается в том, что подлежащий

заучиванию материал включается в более обширный контекст, с которым

могут быть установлены осмысленные связи.

Роль смысловых связей в запоминании одна лишь может объяснить

упорядоченный характер воспроизведения, выражающийся в соответствии

воспроизводимого материала той задаче, при разрешении которой происходит

воспроизведение. Именно в силу господства смысловых связей над

ассоциативными не имеет места та "диффузная репродукция" (О. Зельц),

дезорганизующая упорядоченный мыслительный процесс, которая явилась бы

неизбежным следствием полновластия ассоциации.

Как ни существенна роль смысловых связей в процессе запоминания и

воспроизведения, не подлежит, однако, сомнению, что превращение

смысловых связей в единственную и универсальную основу памяти было бы

тоже не обоснованно. Запоминание не всегда строится на смысловых связях;

не всякий материал допускает такое запоминание. Ряды цифр, статистические

данные, различные константы, номера телефонов запоминаются обычно не по

смысловым связям.