P. S. Я всё ещё люблю тебя

Джон пишет мне, спрашивая, все ли нормально, но я не нахожу в себе
сил ответить. Это я тоже откладываю на потом.
Из  дома  я  выхожу  только  в  воскресенье  днем,  потому  что  мне  нужно
на  собрание  по  планированию  пятничного  вечера  в  Бельвью.  Сторми
пришлось  умасливать  Джанетт,  чтобы  та  одобрила  мою  идею  с  военной
вечеринкой, и шоу должно продолжаться, так что к черту расставания.
Сторми  рассказывает,  что  все  пенсионеры  только  и  говорят,  что  о
грядущем  событии.  Она  особенно  воодушевлена,  потому  что  ходит  слух,
будто  Фернклиф,  другой  большой  дом  престарелых  в  городе,  привезет  на
автобусе  своих  постояльцев.  Сторми  говорит,  там  есть  как  минимум  один
достойный  внимания  вдовец.  Она  знакома  с  ним  по  книжному  клубу  для
пенсионеров,  который  организует  местная  библиотека.  Другие  старушки
тут же активизируются.
– Он настоящее сокровище! – рассказывает всем Сторми. – Он до сих
пор сам водит машину.
Я  тоже  начинаю  распространять  эту  информацию.  Я  готова  на  все,
чтобы моего мероприятия ждали.
На  вечер  каждый  получит  по  пять  «военных  облигаций»,  которые
можно поменять на стакан пунша с виски, маленький значок с флагом или
танец.  Это  была  идея  мистера  Моралеса.  Вообще-то  конкретно  его  идеей
было  менять  военные  облигации  на  танцы  с  дамами,  но  мы  все  пожурили
его за сексизм и сказали, что дамы тоже должны иметь право менять свои
облигации  на  танцы  с  мужчинами.  Алисия,  прагматичная,  как  всегда,
заявила:
–  Женщин  будет  гораздо  больше,  чем  мужчин,  поэтому  все  равно
командовать будут женщины.
Я ходила от квартиры к квартире и просила у постояльцев фотографии
из сороковых годов, особенно в форме или с танцев, которые устраивались
для солдат во время войны. Одна постоялица фыркнула на меня и сказала:
– Простите, но в сорок пятом году мне было шесть лет.
Я  поспешила  добавить,  что  фотографии  ее  родителей  тоже  подойдут,
но она уже захлопнула дверь у меня перед носом.
«Скрапбукинг  для  пенсионеров»  по  факту  превратился  в  комитет
планирования  вечеринки.  Я  распечатала  военные  облигации,  и  мистер
Моралес  разрезает  их  моим  ножом  для  бумаги.  Моуд,  новенькая  в  нашей
группе  и  знаток  Интернета,  вырезает  скачанные  статьи  о  войне,  чтобы
украсить столы с закусками. Ее подружка, Клаудия, подбирает музыку.
У  Алисии  будет  свой  собственный  столик.  Она  делает  гирлянду  из

бумажных  журавликов:  сиреневых,  персиковых,  бирюзовых  и  из  бумаги  в
цветочек.  Сторми  пришла  в  ярость,  когда  отклонили  ее  предложение
украсить все в красно-бело-синих цветах, но Алисия была непреклонна, и я
ее  поддержала.  Как  всегда  утонченная,  она  поместила  фотографии  японо-
американцев  из  лагерей  для  интернированных  в  изысканные  серебряные
рамки.
–  Эти  фотографии  испортят  всем  настроение,  –  шепчет  мне  Сторми
сценическим шепотом.
Алисия возражает:
– Эти фотографии откроют глаза невеждам.
Сторми выпрямляется во все свои сто шестьдесят два сантиметра (сто
семьдесят, если на каблуках).
– Алисия, ты что, назвала меня невеждой?
Я  вздрагиваю.  Сторми  вкладывает  в  вечеринку  много  сил,  и  в
последнее время она слишком взвинчена.
Но  сегодня  я  просто  не  смогу  вынести  очередную  их  ссору.  Я
собираюсь  призвать  к  миру,  когда  Алисия  одаривает  Сторми  железным
взглядом и говорит:
– Ты сама это сказала.
Мы  со  Сторми  одновременно  ахаем.  Затем  Сторми  подходит  к  столу
Алисии  и  со  всего  размаху  сметает  всех  бумажных  журавликов  на  пол.
Алисия кричит, я снова ахаю. Все смотрят на них.
– Сторми!
–  Ты  на  ее  стороне?  Она  назвала  меня  невеждой!  Сторми  Синклер
может быть кем угодно, но я точно не невежда!
–  Я  ни  на  чьей  стороне,  –  говорю  я,  нагибаясь,  чтобы  собрать
журавликов.
–  А  если  бы  была,  то  на  моей!  –  провозглашает  Алисия,  кивая
подбородком в направлении Сторми. – Считает себя великосветской дамой,
а сама ребенок, устроивший истерику из-за вечеринки.
– Ребенок? – взвизгивает Сторми.
– Пожалуйста, перестаньте ругаться! – К моему унижению, из уголков
глаз начинают струиться слезы. – Этого я сегодня не вынесу! – Мой голос
дрожит. – Серьезно, я не могу.
Они переглядываются, а потом вдвоем кидаются ко мне.
– Дорогая, что случилось? – мурлычит Сторми. – Это наверняка из-за
мальчика.
– Садись, садись, – приговаривает Алисия.
Они ведут меня на диван и садятся по обе стороны от меня.

– Ну-ка, выйти всем отсюда! – кричит Сторми, и все разбегаются. – А
теперь рассказывай, что стряслось.
Я вытираю глаза рукавом рубашки.
– Мы с Питером расстались. – Я впервые произношу эти слова вслух.
Сторми ахает.
– Ты и мистер Красавчик расстались? Это из-за другого парня?
Она смотрит на меня с надеждой, и я знаю, что она думает о Джоне.
– Нет, другой парень здесь ни при чем. Все сложно.
–  Дорогая,  в  таких  делах  не  бывает  ничего  сложного,  –  говорит
Сторми. – В мои дни…
Алисия бросает на нее сердитый взгляд.
– Просто дай ей сказать!
–  Питер  никак  не  может  забыть  свою  бывшую  девушку,  Женевьеву,  –
всхлипываю я. – Это она выложила наше видео в джакузи, а Питер это знал
и не сказал мне.
– Может, он хотел пощадить твои чувства, – предполагает Алисия.
Сторми  категорически  мотает  головой,  так  сильно,  что  с  нее  чуть  не
слетают серьги.
– Этот парень просто-напросто свинья. Он должен обращаться с тобой,
как с королевой. И даже не смотреть на эту другую девчонку, Женевьеву.
–  Ты  просто  хочешь,  чтобы  Лара  Джин  встречалась  с  твоим
правнуком. – В голосе Алисии слышится укор.
– Конечно, хочу! – заявляет Сторми с блеском в глазах. – Скажи, Лара
Джин, у тебя есть планы на сегодня?
На это мы все смеемся.
– Я сейчас не могу думать ни о ком, кроме Питера, – отвечаю я. – Вы
все еще помните вашу первую любовь?
У Сторми их было так много – неужели она помнит? Но она кивает.
–  Гаррет  О’Лири.  Мне  было  пятнадцать  лет,  а  ему  –  восемнадцать,  и
мы  всего  лишь  раз  танцевали,  но  то,  что  я  чувствовала,  когда  он  на  меня
смотрел… – Она вздрагивает.
Я поворачиваю голову влево, на Алисию.
– А вашей первой любовью был ваш муж Филлип, да?
К моему удивлению, она отрицательно качает головой.
–  Мою  первую  любовь  звали  Альберт.  Он  был  лучшим  другом  моего
брата.  Я  думала,  что  выйду  за  него  замуж.  Но  не  сложилось.  Я
познакомилась с моим Филлипом, – она улыбается. – Филлип был любовью
всей моей жизни. Но тем не менее, я так и не забыла Альберта. Как молода
я была когда-то! Сторми, ты можешь поверить, что мы были так молоды?

Сторми  отвечает  не  так  жизнерадостно,  как  обычно.  Ее  глаза
увлажняются. Я впервые слышу, чтобы она говорил таким мягким голосом.
– Все это было сто миллионов лет назад. И все равно…
– И все равно… – эхом отзывается Алисия.
Они  обе  нежно  мне  улыбаются,  с  такой  настоящей  и  искренней
привязанностью, что на глазах снова выступают слезы.
– Что мне теперь делать, если Питер больше не мой парень? – думаю я
вслух.
–  То  же  самое,  что  ты  делала  до  того,  как  он  стал  твоим  парнем,  –
говорит Алисия. – Будешь жить своей жизнью и поначалу будешь по нему
скучать, но со временем это пройдет. Станет легче.
Она наклоняется и прикасается своей тонкой рукой к моей щеке. На ее
губах играет улыбка.
– Тебе просто нужно время, а у тебя, малышка, есть все время мира.
Это  утешительная  мысль,  но  я  не  верю,  что  это  правда.  Не  до  конца.
Думаю,  для  молодых  все  по-другому.  Минуты  дольше,  сильнее,
насыщеннее.  Я  лишь  знаю,  что  каждая  секунда  без  него  кажется
нескончаемо долгой, как будто я жду, просто жду, когда он ко мне вернется.
Я,  Лара  Джин,  знаю,  что  он  не  вернется,  но  мое  сердце,  похоже,  не
понимает, что все кончено.
После,  восстановив  энергию  и  вытерев  слезы,  я  сижу  с  Джанетт  в  ее
кабинете  и  обсуждаю  детали  вечера.  Когда  она  упоминает  гостиную,  я
замираю.
– Джанетт, в гостиной слишком мало места.
– Даже не знаю, что тебе сказать. Зал для мероприятий зарезервирован
под бинго. У них постоянная бронь на вечер пятницы.
–  Но  у  нас  будут  танцы!  Может,  игроки  в  бинго  переместятся  в
гостиную на один вечер?
–  Лара  Джин,  я  не  могу  передвинуть  бинго.  К  нам  приходят  все
окрестные  пенсионеры,  включая  мать  арендодателя.  Играет  много
политиков. Мои руки связаны.
– Ладно, а как насчет столовой?
Можно  убрать  столы  и  организовать  танцпол  в  центре  зала,  а  вдоль
стены  поставить  длинный  стол  с  прохладительными  напитками.  Может
сработать.
Джанетт одаривает меня взглядом: «Детка, я тебя умоляю».
– А кто будет двигать все столы и стулья? Ты?
– Да, я, и я могла бы привлечь несколько добровольцев…

– Чтобы кто-нибудь из постояльцев надорвал спину и засудил нас? Нет,
грасиас.
–  Не  нужно  будет  двигать  все  столы,  только  половину.  Вы  можете
попросить персонал помочь?
Джанетт уже качает головой, когда меня посещает вдохновение.
–  Джанетт,  я  слышала,  что  к  нам  на  танцы  привезут  постояльцев  из
Фернклифа.  Фернклиф!  Они  уже  называют  себя  лучшим  домом
престарелых в Блю-Ридж.
–  О  боже,  Фернклиф  –  дыра.  И  работают  там  одни  отбросы.  А  я
дипломированный специалист. Лучший дом престарелых в Блю-Ридж? Ха!
Не смешите мою задницу.
Остался последний рывок.
– Говорю вам, Джанетт, мы будем выглядеть глупо, если вечеринка не
удастся.  Этого  нельзя  допустить.  Я  хочу,  чтобы  постояльцы  Фернклифа
вышли или выкатились отсюда в своих колясках, сокрушаясь, что живут не
в Бельвью.
–  Ладно,  ладно.  Я  велю  уборщикам  помочь  тебе  подготовить
столовую, – Джанетт грозит мне пальцем. – А ты упорная, детка.
–  Вы  не  пожалеете,  –  обещаю  я  ей.  –  Хотя  бы  для  фотографий.  Мы
выложим их все на сайт. Все будут смотреть и завидовать.
От  этих  слов  Джанетт  удовлетворенно  щурится,  и  я  наконец-то  могу
вздохнуть  спокойно.  Вечеринка  должна  пройти  идеально.  Просто  обязана.
Это моя единственная отрада.

43
В  субботу  вечером  я  накручиваю  волосы.  Для  меня  это,  по  сути,  акт
надежды.  Я  люблю  накручиваться  на  ночь  и  думать  о  том,  что  может
случиться со мной завтра. К тому же волосы выглядят лучше, если на них
поспишь, и не кажутся чрезмерно объемными.
Я заколола половину и почти закончила с одной стороной, когда Крис
карабкается ко мне в окно.
– Я сейчас вроде как наказана, так что мне надо дождаться, пока мама
заснет,  прежде  чем  возвращаться  домой,  –  говорит  она,  снимая  свою
байкерскую куртку. – Ты все еще в депрессии из-за Кавински?
Я наматываю очередную прядь волос на щипцы для завивки.
– Да. Вообще-то еще даже двух суток не прошло.
Крис обнимает меня одной рукой.
–  Мне  неприятно  это  говорить,  но  ваши  отношения  были  обречены  с
самого начала.
Я смотрю на нее обиженным взглядом.
– Большое спасибо.
–  Ну,  это  правда.  То,  как  вы  сошлись,  было  странно,  а  потом  вся  эта
история  с  видео  в  джакузи.  –  Она  забирает  у  меня  щипцы  и  начинает
накручивать  собственные  волосы.  –  Хотя,  должна  сказать,  тебе  было
полезно пройти через все это. Ты была слишком закрытой, подруга. А еще
ты любишь осуждать других.
Я  отбираю  у  нее  щипцы  и  делаю  вид,  что  хочу  ударить  ее  ими  по
голове.
– Ты пришла, чтобы меня подбодрить или сообщить мне обо всех моих
недостатках?
– Прости! Это я так, к слову. – Она одаривает меня веселой улыбкой. –
Не грусти слишком долго. Это не в твоем стиле. Есть куча парней помимо
Кавински.  Зачем  тебе  жалкие  подачки  от  моей  двоюродной  сестры,  когда
есть  такие,  как,  например,  Джон  Макларен?  Он  классный.  Я  бы  сама  его
закадрила, если бы ему не нравилась ты.
– Я сейчас не могу думать ни о ком другом, – говорю я тихо. – Мы с
Питером только что расстались.
–  Между  тобой  и  малышом  Джонни  есть  искра.  Я  видела  это
собственными  глазами,  когда  мы  открывали  капсулу  времени.  Он  тебя
хочет. – Крис толкает меня плечом. – Он же тебе раньше нравился. Может,

от этого чувства что-нибудь осталось.
Я игнорирую ее и продолжаю накручивать волосы, по одной пряди за
раз.
На  химии  Питер  все  еще  сидит  передо  мной.  Я  не  знала,  что  можно
скучать  по  человеку  еще  сильнее,  когда  он  в  нескольких  сантиметрах  от
тебя. Может, дело в том, что он даже не посмотрел на меня ни разу. Раньше
я  не  до  конца  осознавала,  какой  важной  частью  моей  жизни  он  стал.  Он
стал мне так… близок. А теперь ушел. Он не ушел, он прямо здесь, но мне
он больше недоступен, что, возможно, еще хуже. В какой-то миг все было
действительно хорошо. Очень, очень хорошо. Разве это было не прекрасно?
Может,  самым  прекрасным  моментам  не  суждено  длиться  долго?  Может,
это  и  делает  их  такими  сладкими?  Их  мимолетность?  А  может,  я  просто
себя  успокаиваю.  Это  помогает,  кое-как.  Но  даже  «кое-как»  на  сейчас
достаточно.
Когда  урок  заканчивается,  Питер  задерживается  у  своей  парты,  а
потом поворачивается и говорит:
– Привет!
Мое сердце подскакивает.
– Привет.
У меня возникает внезапная дикая мысль, что, если он захочет вернуть
меня, я соглашусь. Забуду о своей гордости, забуду о Женевьеве, забуду обо
всем.
–  Я  хочу,  чтобы  ты  вернула  мне  кулон,  –  говорит  Питер.  –  Мне  он
нужен.
Я прикасаюсь к  медальону в форме  сердца, висящему у  меня на  шее.
Утром я хотела его снять, но не смогла.
Теперь  я  должна  его  отдать?  У  Сторми  целая  коробка  безделушек  и
сувениров от всех ее кавалеров. Я не думала, что мне придется возвращать
парню  его  подарок.  Но  кулон  дорогой,  а  Питер  практичный.  Он  может
вернуть деньги, а его мама сможет его продать.
– Конечно. – Я нащупываю застежку.
– Я не имел в виду прямо сейчас, – говорит он, и мои руки замирают.
Может,  он  позволит  мне  оставить  его  чуть  дольше,  а  может,  и  навсегда.  –
Но ладно, давай.
Я  не  могу  расстегнуть  застежку  и  вожусь  с  ней  очень  долго,  и  это
невыносимо, потому что Питер просто стоит и смотрит. В итоге он встает
за  мной  и  перекладывает  мои  волосы  с  шеи  на  плечо.  Может,  это  игра
воображения,  но,  кажется,  я  слышу,  как  бьется  его  сердце.  Его  сердце

бьется, а мое – разбивается.

44
Китти влетает ко мне в спальню. Я делаю домашнее задание у себя за
столом.  Я  давно  уже  не  занималась  дома  –  обычно  после  школы  мы  с
Питером шли в Старбакс. Моя жизнь уже одинока.
– Вы с Питером расстались? – требовательно спрашивает Китти.
Я вздрагиваю.
– Кто тебе сказал?
– Это не важно. Просто ответь на вопрос.
– Ну… да.
– Ты его не заслуживаешь! – выпаливает она.
Я откатываюсь на стуле.
– Что? Ты моя сестра! Нечестно быть на стороне Питера! Ты даже не
выслушала  мою  версию  событий.  Хотя  и  не  должна  была.  Ты  не  в  курсе,
что всегда надо быть на стороне сестры?
Она поджимает губы.
– И какова твоя версия событий?
– Моя версия такова, что все сложно. У Питера еще остались чувства к
Женевьеве.
–  Он  больше  не  воспринимает  ее  в  этом  смысле.  Не  выдумывай
отговорок.
– Ты не видела того, что видела я, Китти! – взрываюсь я.
–  Что  же  ты  видела?  –  спрашивает  она  с  вызовом,  выставив
подбородок как оружие. – Расскажи.
–  Дело  не  только  в  том,  что  я  видела,  а  в  том,  что  я  всегда  знала.
Просто… не важно. Тебе этого не понять, Китти.
– Ты видела, как он ее целует? Видела?
– Нет, но…
– Никаких «но»! – Она щурится. – Это как-то связано с тем парнем со
странной фамилией? Джон Амбразура Макларен, или как его там?
–  Нет!  С  чего  ты  это  решила?  –  ахаю  я.  –  Погоди  минутку!  Ты  снова
читала мои письма?
Она корчит рожу, и я знаю, что она читала. Маленький демон!
– Не меняй тему! Он тебе нравится или нет?
– Это никак не связано с Джоном Маклареном. Это только между мной
и Питером.
Я  хочу  рассказать  ей  о  том,  что  он  знал,  что  видео  сняла  и

распространила Женевьева. Он знал, но все равно защищал ее. Но я не хочу
разрушать  идеальный  образ  Питера.  Это  будет  слишком  жестоко  по
отношению к маленькой девочке.
–  Китти,  это  не  важно.  У  Питера  остались  чувства  к  Женевьеве,  и  я
всегда  это  знала.  К  тому  же  какой  смысл  начинать  что-то  серьезное  с
Питером,  если  мы  все  равно  расстанемся,  как  Марго  и  Джош?  Школьная
любовь  долго  не  живет,  знаешь  ли.  И  неспроста.  Мы  еще  не  доросли  до
серьезных отношений.
Пока  я  это  говорю,  из  уголков  глаз  начинают  просачиваться  слезы.
Китти смягчается и обнимает меня одной рукой.
– Не плачь.
– Я не плачу. Просто прослезилась немного.
Тяжело вздыхая, она говорит:
– Если это и есть любовь – то нет, спасибо. Мне такого не надо. Когда
я вырасту, я буду сама по себе.
– Что это значит? – спрашиваю я.
Китти пожимает плечами.
–  Если  мне  понравится  парень,  так  и  быть,  я  буду  с  ним  встречаться,
но я не собираюсь сидеть дома и плакать из-за него.
– Ой, Китти, как будто ты сама никогда не плачешь!
– Я плачу по серьезным поводам.
–  Ты  плакала  вчера  вечером,  потому  что  папа  не  разрешил  тебе
допоздна смотреть телевизор!
– Да, вот именно, для меня это было важно!
Я хлюпаю носом.
– Не знаю, зачем я с тобой об этом спорю.
Китти  слишком  мала,  чтобы  понять.  Часть  меня  надеется,  что  она
никогда не поймет. Мне было лучше, когда я не понимала.
В  тот  вечер  мы  с  папой  моем  посуду,  и  вдруг  он  откашливается  и
говорит:
– Что ж, Китти рассказала мне о громком разрыве. Как ты держишься?
Я ополаскиваю стакан и кладу его в посудомоечную машину.
– Китти такая болтушка. Я собиралась рассказать тебе позже.
Может, в глубине души я надеялась, что не придется.
–  Хочешь  поговорить  об  этом?  Я  могу  заварить  тебе  «Засыпай-чай».
Не так хорошо, как мама, но все же.
– Может, позже, – обещаю я исключительно из вежливости. Его версия
«Засыпай-чая» только ухудшит ситуацию.

Одной рукой он обнимает меня за плечи.
–  Все  пройдет,  вот  увидишь.  Питер  Кавински  –  не  единственный
мальчик в мире.
– Я просто не хочу, чтобы мне когда-нибудь снова было так больно, –
вздыхаю я.
–  Нельзя  защитить  себя  от  разбитого  сердца,  Лара  Джин.  Это  часть
жизни. – Он целует меня в макушку. – Иди к себе, отдохни. Я сам домою.
–  Спасибо,  папочка.  –  Я  оставляю  его  одного  на  кухне.  Он  напевает
себе под нос, вытирая кастрюлю полотенцем.
Папа сказал, что Питер – не единственный парень в мире. Я понимаю,
что это правда, разумеется, это так. Но посмотрите на папу. Для него мама
была  единственной  девушкой  в  мире.  Если  бы  не  так,  он  бы  уже  нашел
кого-нибудь  нового.  Может,  он  тоже  пытается  защитить  себя  от  разбитого
сердца. Может, мы похожи сильнее, чем я думала.

45
Снова  льет  дождь.  Я  хотела  отвести  Китти  и  Джейми  в  парк  после
школы,  но  теперь  не  получится.  Вместо  этого  я  сижу  на  кровати,  завиваю
волосы  и  смотрю,  как  дождь  стучит  в  окно  серебряными  бусинками.
Видимо, погода подстраивается под мое настроение.
Из-за  нашего  разрыва  я  совсем  забыла  об  игре.  Что  ж,  теперь  я
вспомнила и готова к бою. Я выиграю. Я уберу Женевьеву. Она не получит
и  Питера,  и  победу.  Это  совсем  уж  нечестно.  И  я  придумаю  идеальное
желание,  что-нибудь  дорогое,  что  можно  у  нее  забрать.  Если  бы  я  только
знала, чего пожелать!
Мне  нужна  помощь.  Я  звоню  Крис,  но  она  не  берет  трубку.  Я
собираюсь позвонить снова, но в последнюю секунду пишу Джону:
Поможешь мне убрать Женевьеву?
Он отвечает через несколько минут:
С огромным удовольствием.
Джон  устраивается  на  диване  и  наклоняется,  пристально  глядя  на
меня.
–  Ладно,  и  как  ты  хочешь  это  сделать?  Хочешь  ее  выманить?
Провернуть секретную операцию?
Я  ставлю  перед  ним  стакан  сладкого  чая.  Садясь  рядом  с  ним,  я
говорю:
–  Думаю,  сначала  надо  организовать  наблюдение.  Я  даже  не  знаю  ее
расписания.
И… если на пути к победе я узнаю ее драгоценный секрет, то это будет
приятным бонусом.
– Мне нравится ход твоих мыслей. – Джон наклоняет голову и делает
глоток чая.
– Я знаю, где они прячут запасной ключ. Мы с Крис как-то ходили за
пылесосом  к  ней  домой.  А  что,  если…  что,  если  мне  ее  запугать?
Например,  можно  оставить  записку  у  нее  под  подушкой.  «Я  за  тобой

жүктеу/скачать 1,14 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: