* * *
На следующее утро я зеваю, надевая пальто, и Сторми поднимает
нарисованную карандашом бровь.
– Простудилась, резвясь вчера в снегу с моим Джонни?
Я поеживаюсь. Я надеялась, она об этом не заговорит. Последнее, что
мне сейчас нужно, – это обсуждать ее полночное рандеву с мистером
Моралесом. Вчера мы дождались, пока Сторми вернется в свою квартиру, и
только потом Джон смог пойти спать к мистеру Моралесу. Я тихо говорю:
– Простите, что мы улизнули. Было так рано, мы не могли уснуть и
решили немного подурачиться в снегу.
Сторми машет рукой.
– Именно на это я и надеялась! – Она мне подмигивает. – Поэтому я и
заставила Джонни остаться с мистером Моралесом. Ведь без препятствий,
добавляющих остроты, было бы совсем не интересно.
– Вы такая изобретательная! – восхищаюсь я.
– Спасибо, дорогая. – Сторми собой весьма довольна. – Знаешь, из
моего Джонни получится прекрасный первый муж. Ну, так что, ты хотя бы
поцеловала его по-французски?
Я краснею.
– Нет!
– Можешь мне рассказать, милая.
– Сторми, мы не целовались, а если бы и целовались, я бы не стала с
вами это обсуждать.
Она надменно задирает нос.
– Что ж, это очень эгоистично с твоей стороны!
– Мне пора, Сторми. Папа ждет меня на улице. До встречи!
Я выбегаю из дверей, а она кричит вслед:
– Не волнуйся! Я вытяну подробности из Джонни! Увидимся с вами
обоими на вечеринке, Лара Джин!
Когда я выхожу на улицу, солнце ярко светит и почти весь снег уже
растаял. Такое ощущение, будто прошлая ночь мне приснилась.
48
Вечером, перед военной вечеринкой, я звоню Крис по громкой связи,
пока катаю колбаску песочного теста в коричневом сахаре.
– Крис, можно одолжить твой плакат с Клепальщицей Рози?
– Можно, только зачем он тебе?
– Для военной вечеринки в стиле сороковых годов, которую я завтра
устраиваю в Бельвью.
– Все, молчи, мне скучно. Боже, ты можешь говорить о чем-то кроме
Бельвью?
– Это моя работа!
– О, мне тоже найти работу?
Я закатываю глаза. Каждый наш разговор сводится к Крис и ее
проблемам.
– Кстати, о прикольных работах: хочешь быть девушкой, разносящей
сигары на вечеринке? Ты можешь надеть милый наряд с маленькой
шляпкой.
– Настоящие сигары?
– Нет, шоколадные. Старикам вредно курить сигары.
– А выпивка там будет?
Я собираюсь сказать, что будет, но только для постояльцев, но потом
передумываю.
– Вряд ли. С лекарствами и ходунками алкоголь может быть опасной
комбинацией.
– Так когда, говоришь, вечеринка?
– Завтра!
– О, прости. Я не могу пожертвовать ради этого пятничным вечером. В
пятницу наверняка подвернется что-то поинтереснее. Во вторник еще куда
ни шло. Можешь перенести вечеринку на следующий вторник?
– Нет! Просто принеси завтра в школу плакат, пожалуйста.
– Да, только пришли мне напоминание.
– Ладно.
Я сдуваю волосы с лица и начинаю вырезать печенье. Мне еще нужно
нарезать морковь и сельдерей для овощной тарелки, а также испечь безе. Я
делаю полосатые красно-бело-синие «поцелуйчики» и волнуюсь, что цвета
могут перемешаться. Что ж. Если перемешаются, гостям придется
смириться с фиолетовыми безешками. Бывают вещи и похуже. Кстати, о
худшем…
– Ты что-нибудь слышала о Джен? Я была очень осторожна, но такое
впечатление, что она вообще не играет.
На другом конце трубки тишина.
– Она, наверное, занята. Делает сексуальную куклу-вуду в виде
Питера, – говорю я, отчасти надеясь, что Крис включится в разговор. Она
всегда готова поддеть Джен.
Но она молчит и потом говорит:
– Мне надо идти. Мама ворчит, чтобы я погуляла с собакой.
– Не забудь плакат!
49
После школы мы с Китти обустраиваемся на кухне, потому что там
самый хороший свет. Я приношу свои колонки и включаю «Сестер
Эндрюс», чтобы настроиться на нужный лад. Китти расстилает полотенце
и выкладывает на него всю косметику, шпильки и лак для волос.
Я смотрю на пачку одноразовых накладных ресниц.
– Где ты их достала?
– Бриэль стащила их у сестры и поделилась со мной.
– Китти!
– Она и не заметит! У нее их тонны!
– Нельзя просто так брать чужие вещи.
– Я и не брала, Бриэль взяла. К тому же я все равно не могу их
вернуть. Хочешь, чтобы я их тебе наклеила или нет?
Я колеблюсь.
– Ты хотя бы знаешь как?
– Да, я много раз видела, как это делает ее сестра. – Китти берет
ресницы у меня из рук. – Но если не хочешь, чтобы я их тебе приклеила,
ладно, я сохраню их для себя.
– Ну… ладно, давай. Но больше не воруй! – хмурюсь я. – Эй, а мои
вещи вы тоже берете?
Если подумать, я уже несколько месяцев не видела мою шапочку с
кошачьими ушами.
– Тихо, не отвлекай меня, – говорит она.
Прическа занимает больше всего времени. Мы с Китти посмотрели
бесчисленное множество видеоуроков, чтобы понять, каким образом
делаются «победные роллы». Здесь нужно много начесов, лака для волос и
бигуди. И шпильки. Много шпилек.
Я внимательно смотрю на себя в зеркало.
– Тебе не кажется, что прическа выглядят немного… тяжелой?
– В каком смысле тяжелой?
– Такое впечатление, что у меня на голове плюшка с корицей.
Китти подносит планшет мне к лицу.
– Да, как и у этой девушки. Такая уж прическа. Нельзя отклоняться от
оригинала. Если мы сгладим образ, он не подойдет к теме вечера, и никто
вообще не поймет, что у тебя на голове.
Я медленно киваю. Она права.
– К тому же я иду к мисс Ротшильд дрессировать Джейми. У меня нет
времени начинать все сначала.
Для губ мы добились идеального вишневого цвета, смешав две
красные помады, кирпичную и оттенка «пожарная машина», а сверху
закрепили ярко-розовой пудрой. Я выгляжу так, будто поцеловала
вишневый пирог.
Я промокаю губы, когда Китти спрашивает:
– Этот милашка, Джон Амбар Макэндрюс, заедет за тобой, или вы
встретитесь в доме престарелых?
Я предупреждающе машу салфеткой у нее перед лицом.
– Он за мной заедет, так что веди себя хорошо. И он не милашка.
– По сравнению с Питером он милашка, – говорит Китти.
– Давай честно. Они оба миловидные. Питер тоже не качок в
татуировках. Кстати, он очень тщеславный.
Каждый раз, когда мы проходим мимо окна или стеклянной двери,
Питер смотрит на свое отражение.
– Ладно, а Джон тщеславный?
– Нет, я так не думаю.
– Хм.
– Китти, не устраивай соревнование «Джон против Питера». Не важно,
кто симпатичнее.
Китти продолжает, будто меня и не слышала.
– У Питера машина круче. Что водит Джонни? Какой-нибудь
внедорожник? Что толку от внедорожника? Они только бензин жрут.
– Справедливости ради замечу, что у него гибрид.
– А тебе нравится его защищать.
– Он мой друг.
– Ну а Питер – мой! – заявляет она.
Одеться оказалось непросто, но я наслаждаюсь каждым шагом. Мне
нравится предвкушение, ожидание вечера. Я медленно надеваю чулки со
швом, чтобы не сделать зацепку. У меня уходит вечность на то, чтобы
выровнять швы по задней линии ног. Потом платье: синее, с узором из
белых веточек и ягод и с прозрачными короткими рукавами. И, наконец,
обувь. Громоздкие красные туфли на каблуках с бантиком на носке и
ремешком на лодыжке.
Все вместе смотрится великолепно, и я должна признать, что Китти
была права насчет победного ролла у меня на голове. Чего-то меньшего
было бы недостаточно.
Когда я собираюсь выходить, папа начинает суетиться, восторгаясь
моим шикарным видом, и делает миллион фотографий, которые отсылает
Марго. Она сразу же звонит нам по видеочату, чтобы увидеть все своими
глазами.
– Обязательно сфотографируйся вместе со Сторми, – просит Марго. –
Я хочу посмотреть на ее сексуальный наряд.
– Он не такой уж и сексуальный, – отвечаю я. – Она сшила его сама, по
выкройке платья сороковых годов.
– Уверена, она найдет способ сделать его сексуальным, – говорит
Марго. – А что наденет Джон Макларен?
– Понятия не имею. Он сказал, что это сюрприз.
– Хм, – произносит она. Это очень многозначительное «хм», но я его
игнорирую.
Когда папа делает последние снимки на крыльце, к нам подходит мисс
Ротшильд.
– Ты потрясающе выглядишь, Лара Джин! – восхищается она.
– Да, не правда ли? – говорит папа нежно.
– Боже, обожаю сороковые! – восклицает мисс Ротшильд.
– Вы видели документальный фильм Кена Бернса «Война»? –
спрашивает ее папа. – Если вам интересна Вторая мировая, то он
обязателен к просмотру.
– Посмотрите как-нибудь вместе! – предлагает Китти, и мисс
Ротшильд стреляет в нее предупреждающим взглядом.
– Он есть у вас на DVD? – спрашивает она папу.
Китти пылает от волнения.
– Конечно, можете взять в любое время, – предлагает папа, как всегда,
не понимая намеков, и Китти хмурится, а потом у нее чуть не отваливается
челюсть.
Я поворачиваюсь посмотреть, что она увидела. По улице едет красный
«Мустанг»-кабриолет с опущенным верхом, за рулем сидит Джон
Макларен.
От этого зрелища у меня тоже отваливается челюсть. Джон при
полном параде: бежевая рубашка с коричневым галстуком, коричневые
слаксы, коричневый ремень и шляпа. Волосы разделены пробором. Он
выглядит лихо, как настоящий солдат. Он улыбается мне и машет.
– Ух ты! – выдыхаю я.
– Вот уж точно! – соглашается мисс Ротшильд, выпучив глаза вместе
со мной.
Папа и документальный фильм Кена Берна забыты. Мы все пялимся
на Джона в этой форме, в этой машине. Как будто я его выдумала. Он
паркует машину напротив дома, и мы все бежим к нему.
– Чья это машина? – хочет знать Китти.
– Папина, – отвечает Джон. – Я ее одолжил. Мне пришлось пообещать
парковаться как можно дальше от других машин, так что, надеюсь, у тебя
удобные туфли, Лара Джин. – Парень замолкает и осматривает меня с
головы до ног. – Ого! Ты выглядишь потрясающе, – он показывает на мою
плюшку с корицей. – А твоя прическа такая… аутентичная!
– Так и есть! – Я осторожно ее трогаю.
Внезапно я смущаюсь из-за своей прически и красной помады.
– Да! Круто, выглядит очень достоверно.
– И ты тоже, – говорю я.
– Можно мне посидеть в машине? – встревает Китти, ее рука уже на
пассажирской дверце.
– Конечно, – отвечает Джон и вылезает из машины. – Но разве ты не
хочешь сесть на водительское место?
Китти быстро кивает. Мисс Ротшильд тоже залезает в машину, и папа
их фотографирует. Китти позирует, небрежно положив одну руку на руль.
Мы с Джоном стоим в стороне.
– Где ты раздобыл эту форму?
– Заказал через Интернет. – Он хмурится. – Я правильно надел шляпу?
Тебе не кажется, что она слишком маленькая для моей головы?
– Вовсе нет. Думаю, она сидит именно так, как должна.
Я тронута тем, что он приложил столько усилий, специально заказал
форму. Мало парней на такое способны.
– Сторми с ума сойдет, когда тебя увидит.
Джон смотрит на меня.
– Ну а ты? Тебе нравится?
Я краснею.
– Да. По-моему, ты выглядишь… потрясно.
Оказалось, что Марго, как всегда, была права. Сторми укоротила подол
платья, и теперь оно намного выше колена.
– У меня все еще есть, чем похвастаться, – торжествует она, кокетливо
крутясь. – Ноги – моя лучшая часть тела, благодаря урокам верховой езды,
что я брала в юности.
Немного декольте она тоже продемонстрировала.
Седой мужчина, приехавший из Фернклифа, смотрит на Сторми
оценивающим взглядом, и та делает вид, что не замечает его, а сама
хлопает ресницами и кладет одну руку на бедро. Наверное, это тот самый
милый вдовец, о котором она говорила.
Я фотографирую Сторми за пианино и сразу отправляю фотографию
Марго, которая отвечает улыбающимся смайликом и двумя поднятыми
вверх большими пальцами.
Я украшаю зал американским флагом, глядя, как Джон под
руководством Сторми двигает стол ближе к центру комнаты. Алисия робко
подходит ко мне, и мы смотрим на него вместе.
– Ты должна с ним встречаться.
– Алисия, говорю же, я только что рассталась с парнем, – шепчу я ей.
Я не могу отвести глаз от Джона в форме и с пробором.
– Что ж, вот тебе новый. Жизнь коротка.
Впервые Алисия и Сторми на одной стороне.
Сторми поправляет Джону галстук и шляпу. Она даже облизывает
палец и пытается пригладить ему волосы, но тот уворачивается. Он ловит
мой взгляд и делает испуганное лицо, как бы молящее: «Помоги мне!»
– Спаси его, – говорит Алисия. – Я закончу украшать стол. Моя
выставка про лагеря интернированных уже готова.
Она устанавливает экспозицию у входа, чтобы это было первым, что
увидят гости.
Я бегу к Джону и Сторми. Сторми мне улыбается.
– Она похожа на куклу, не так ли? – подмигивает она правнуку и
уходит.
С серьезным лицом Джон говорит:
– Лара Джин, ты настоящая кукла.
Я смеюсь и касаюсь макушки.
– Кукла с плюшкой на голове.
Гости начинают прибывать, хотя до семи часов еще есть время. Я
заметила, что пожилые люди, как правило, всегда приходят заранее. Нужно
еще подключить музыку. Сторми говорит, что музыка на вечеринке – это
самое важное, потому что она задает настроение в ту же минуту, как гость
заходит. У меня начинают пульсировать нервы. Столько еще нужно
сделать!
– Ладно, мне надо закончить приготовления.
– Скажи, чем тебе помочь, – говорит Джон. – Я твой заместитель
командующего на этой тусовке. В сороковые уже было слово «тусовка»?
– Вполне возможно! – смеюсь я и быстро говорю: – Хорошо, установи
мои колонки и плеер. Они в сумке у стола с напитками. И зайди за миссис
Тэйлор в 5А. Я обещала ей сопровождающего.
Джон салютует мне и убегает. По позвоночнику пробегает дрожь,
словно пузырьки газировки. Сегодняшний вечер я запомню навсегда.
Проходит полтора часа, и Кристал Клемонс, дама с этажа Сторми,
учит всех танцевать свинг. Разумеется, Сторми впереди, отжигает во всю
мощь. Я повторяю движения, стоя у стола с напитками: раз-два, три-
четыре, пять-шесть. До этого я танцевала с мистером Моралесом, но только
один раз, потому что женщины бросали на меня грозные взгляды за то, что
я заняла видного мужчину в хорошей форме. В домах для престарелых
большой дефицит мужчин, поэтому партнеров для танца хватало не всем,
их вдвое меньше. Я слышала, как некоторые женщины перешептывались,
что со стороны джентльмена очень грубо не танцевать, когда дамы томятся
без партнеров, и укоризненно смотрели на бедного Джона.
Джон стоит у другого края стола, пьет колу и качает головой в такт
музыке. Я была так занята, бегая повсюду, что мы почти не разговаривали.
Я наклоняюсь над столом и кричу:
– Тебе весело?!
Он кивает. Потом внезапно ставит стакан, так сильно, что стол
трясется, и я подпрыгиваю.
– Ладно! – вздыхает парень. – Сейчас или никогда. Умирать, так с
песней!
– Что?
– Давай потанцуем, – говорит Джон.
Я застенчиво отвечаю:
– Джон, если ты не хочешь, мы вовсе не обязаны танцевать.
– Нет, я хочу. Не зря же я брал у Сторми уроки свинга.
Я смотрю на него во все глаза.
– Когда ты брал у Сторми уроки свинга?
– Об этом не волнуйся, – отвечает он. – Просто потанцуй со мной.
– Что ж… У тебя остались военные облигации? – смеюсь я.
Джон достает одну из кармана брюк и шлепает ее на стол с напитками.
Затем он берет меня за руку и ведет в центр танцпола, как солдат,
отправляющийся на поле битвы. Он излучает мрачную сосредоточенность.
Джон делает знак мистеру Моралесу, который был назначен ответственным
за музыку, потому что он единственный, кто смог разобраться в моем
телефоне. Из колонок вырывается «В настроении» Гленна Миллера.
Джон решительно мне кивает.
– Ну, давай.
И потом мы танцуем. Рок-степ, шаг в сторону, вместе, шаг в сторону,
повтор. Рок-степ, раз-два-три, раз-два-три. Мы миллион раз наступаем друг
другу на ноги, но Джон закручивает меня – поворот, поворот, и наши лица
горят, и мы оба смеемся. Когда песня заканчивается, он притягивает меня к
себе и в качестве финального штриха откидывает назад. Все аплодируют.
Мистер Моралес кричит:
– Ура молодым!
Джон берет меня и поднимает в воздух, как будто мы фигуристы, и
толпа ликует. Я улыбаюсь так сильно, что боюсь, что разорвется лицо.
После вечеринки Джон помогает мне убрать украшения и все
упаковать. Он идет на парковку с двумя огромными коробками, а я
задерживаюсь, чтобы со всеми попрощаться и удостовериться, что мы
ничего не забыли. Я до сих пор нахожусь под действием адреналина.
Вечеринка прошла очень хорошо, и Джанетт осталась ужасно довольна.
Она подошла, сжала мои плечи и сказала: «Я горжусь тобой, Лара Джин».
А потом был танец с Джоном… Тринадцатилетняя версия меня умерла бы
на месте. Шестнадцатилетняя версия меня плывет по коридору дома
престарелых, как будто во сне.
Я выхожу из главного входа, когда вижу Женевьеву и Питера, они
приближаются, держась за руки, и я будто оказываюсь в машине времени, и
прошлого года никогда не было. Нас никогда не было.
Они все ближе. До них остается метра три, и я замираю на месте.
Неужели мне не сбежать от них? От этого унижения и очередного
проигрыша? Я так увлеклась военной вечеринкой и Джоном, что совсем
забыла об игре. Какие у меня есть варианты? Если я развернусь и побегу
обратно в дом престарелых, Женевьева просто будет ждать меня на
парковке всю ночь. Вот и все, я снова кролик под ее когтистой лапой. Как
обычно, она победит.
А потом становится поздно. Меня замечают. Питер резко отпускает
руку Женевьевы.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он меня. – И что это за макияж?
Он показывает на мои глаза и губы.
Мои щеки горят. Я игнорирую вопрос о макияже и просто говорю:
– Я здесь работаю, забыл? Я знаю, зачем ты здесь, Женевьева. Спасибо
тебе, Питер, что помог ей меня выследить. Ты настоящий друг.
– Кави, я здесь не затем, чтобы помочь ей вывести тебя из игры. Я
даже не знал, что ты здесь будешь. Говорю же, я плевать хотел на эту
игру! – Он поворачивается к Женевьеве и говорит обвиняющим тоном: –
Ты же сказала, тебе нужно забрать что-то для друга твоей бабушки.
– Так и есть, – отвечает она. – Это просто чудесное совпадение.
Полагаю, я выиграла, да?
Она такая самодовольная, так уверена в себе и своей победе надо
мной.
– Ты меня еще не осалила.
Может, убежать внутрь? Сторми разрешит мне остаться на ночь, если
потребуется.
И вдруг кабриолет «Мустанг» Джона с ревом врывается на парковку.
– Привет, ребят! – кричит он, и Питер с Женевьевой разевают рты.
Только тогда я понимаю, как странно мы, должно быть, смотримся
вместе: Джон в своей форме Второй мировой войны и в стильной шляпе, и
я, с победным роллом и красной помадой.
Питер сморит на него.
– Что ты здесь делаешь?
– Здесь живет моя прабабушка. Сторми, – беспечным тоном сообщает
Джон. – Ты мог о ней слышать. Она подруга Лары Джин.
– Он бы все равно не запомнил, – говорю я.
Питер хмурится, и я вижу, что я права. Это в его стиле.
– А что за наряды? – спрашивает он грубо.
– Военная вечеринка, – улыбаясь, отвечает Джон. – Очень
эксклюзивная, только для ВИП-персон. Простите, ребят.
Затем он театрально приподнимает шляпу, от чего Питер приходит в
бешенство, а я, в свою очередь, радуюсь.
– Что еще за военная вечеринка? – спрашивает меня Питер.
Джон с наслаждением вытягивает руку на спинку пассажирского
сиденья!
– В память о Второй мировой войне.
– Я не тебя спрашивал, а ее, – взрывается Питер и смотрит на меня
суровым взглядом. – Это свидание? Ты с ним на свидании? И чья, черт
возьми, это машина?
Прежде чем я успеваю ответить, Женевьева делает движение в мою
сторону, и я отскакиваю. Я бегу за колонну.
– Не будь ребенком, Лара Джин! – насмешливо тянет она. – Просто
смирись, что ты проиграла, а я выиграла!
Я выглядываю из-за колонны, и Джон бросает на меня взгляд – взгляд,
который говорит: «Залезай!» Я быстро киваю. Затем он открывает
пассажирскую дверцу, и я несусь к нему сломя голову. Я едва успеваю
закрыть за собой дверь, как он трогается с места. Питера и Женевьеву
обдает пылью.
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть. Питер уставился нам вслед с
открытым ртом. Он ревнует, и я рада.
– Спасибо, что спас меня, – говорю я, пытаясь отдышаться, сердце
бешено бьется в груди.
Джон внимательно смотрит вперед, у него на лице широкая улыбка.
– Обращайся.
Мы останавливаемся на светофоре, он поворачивает голову и смотрит
на меня, а потом мы смотрим друг на друга и начинаем смеяться как
сумасшедшие, и мне снова не хватает воздуха.
– Ты видела выражение его лица? – задыхается Джон, опуская голову
на руль.
– Это классика!
– Как в кино! – Он улыбается мне, ликуя, его голубые глаза горят.
– Совсем как в кино, – соглашаюсь я, откидывая голову на сиденье и
глядя на луну такими широкими глазами, что становится больно.
Я сижу в красном «Мустанге»-кабриолете рядом с парнем в форме, и
ночной воздух обволакивает мою кожу холодным шелком, на небе светят
звезды, и я счастлива. По тому как Джон все еще улыбается самому себе, я
знаю, что он тоже. На один вечер нам удалось притвориться. Забыть Питера
и Женевьеву. Загорается зеленый свет, и я высоко поднимаю руки:
– Гони, Джонни! – кричу я, он резко срывается с места, и я визжу.
Какое-то время мы катаемся по округе, а на следующем светофоре
Джон останавливается и обнимает меня за плечи, притягивая поближе к
себе.
– Так это делалось в пятидесятые? – спрашивает он, одна рука на руле,
другая – у меня на плечах.
Мое сердце снова набирает обороты.
– Ну, если быть точными, мы одеты по моде сороковых…
И тут он меня целует. Его губы теплые и уверенные, и я закрываю
глаза.
Через секунду он отстраняется, смотрит на меня и говорит,
наполовину серьезно, наполовину шутя:
– Лучше, чем в первый раз?
Я ошарашена. Теперь на нем следы моей помады. Я протягиваю руку и
вытираю его губы. Загорается зеленый, но мы не двигаемся с места. Джон
пристально смотрит на меня. Кто-то за нами начинает сигналить.
– Зеленый…
Он не шевелится, не сводит с меня глаз.
– Ответь на вопрос.
– Лучше.
Джон давит на газ, и мы снова едем. Я все еще не могу дышать. Я
кричу ветру:
– Хочу посмотреть, как ты выступаешь на Модели ООН!
Джон смеется.
– Что? Зачем?
– Думаю, это увлекательное зрелище. Могу поспорить, ты в этом…
хорош. Знаешь, по-моему, из всех нас ты особенно изменился.
– Как?
– Ты был немного тихоней. Закрытым. Теперь ты такой уверенный.
– Я все еще нервничаю, Лара Джин.
У Джона на лбу прядь волос, чуб, который никак не хочет лежать
ровно. И эта упрямая прядь заставляет мое сердце сжиматься.
50
После того как Джон привозит меня домой, я бегу через дорогу, чтобы
забрать Китти от мисс Ротшильд, и она приглашает меня на чашку чая.
Китти спит на диване под тихо работающий телевизор. Мы устраиваемся
на другом диване с чашками чая «Леди Грей», и мисс Ротшильд
спрашивает меня, как прошла вечеринка. То ли потому, что я все еще
возбуждена после вечера, или потому, что шпильки так крепко стягивают
мне волосы, что у меня кружится голова, или из-за того, что, как только я
начинаю говорить, ее глаза зажигаются искренним интересом, но я
рассказываю ей все. Про танец с Джоном, про то, как все аплодировали,
про Питера с Женевьевой, даже про поцелуй.
Когда я говорю о поцелуе, мисс Ротшильд начинает обмахиваться
руками.
– Стоило мне увидеть парнишку в этой форме… Ох, подруга! – Она
присвистывает. – Я почувствовала себя грязной старухой, ведь я знала его,
когда он был еще маленьким. Но, бог мой, какой он красивый!
Я смеюсь, вытаскивая из волос шпильки. Она наклоняется и помогает
мне. Моя плюшка с корицей разваливается, и голова наконец-то
расслабляется. Так вот каково это, иметь маму? Поздние разговоры о
мальчиках за чашкой чая?
Голос мисс Ротшильд становится низким и уверенным.
– В общем, так. У меня для тебя всего один совет. Позволь себе
полностью присутствовать в каждом моменте. Просто не спи, понимаешь,
что я хочу сказать? Иди ва-банк и выжми из этого опыта все, до последней
капли.
– Так значит, вы ни о чем не сожалеете? Потому что вы всегда шли ва-
банк?
Я думаю о ее разводе, о том, что о ней болтали соседи.
– О боже, нет. Конечно, сожалею. – Женщина смеется хриплым,
сексуальным голосом, который бывает только у курильщиков или у тех, кто
простужен. – Не знаю, почему я сижу здесь и пытаюсь давать тебе советы.
Я одинокая разведенная женщина, и мне уже сорок… Два. Сорок два. Что я
могу знать? Но это риторический вопрос, конечно же, – она тоскливо
вздыхает. – Как я скучаю по сигаретам!
– Китти проверит ваше дыхание, – предупреждаю я, и она снова
хрипло смеется.
– Я боюсь злить эту малышку!
– Она маленькая, но удаленькая, – соглашаюсь я. – Правильно делаете,
что боитесь, мисс Ротшильд.
– Боже, Лара Джин, прошу тебя, называй меня Трина. Я, конечно,
старая, но не настолько же!
Я колеблюсь.
– Хорошо. Трина… Вам нравится мой папа?
Она слегка краснеет.
– Ну… да. Думаю, он замечательный человек.
– А как мужчина?
– Что ж, он не из тех, с кем я обычно встречаюсь. К тому же он не
проявлял ко мне ни малейшего интереса, так что вот так, ха-ха.
– Вы же заметили, что Китти пытается вас с ним свести? Если вам это
неприятно, я заставлю ее перестать, – я поправляюсь: – Точнее, я могу
попробовать заставить ее перестать. Хотя, думаю, она все правильно
делает. По-моему, вы с папой подходите друг другу. Он любит готовить,
любит жечь костры и не возражает против шопинга, потому что берет с
собой книгу. А вы… вы веселая, непринужденная и просто очень…
светлая.
Она мне улыбается.
– Я ходячая катастрофа, вот кто я.
– Это даже хорошо, особенно для такого, как папа. Это стоит хотя бы
одного свидания, вы так не думаете? Что плохого в том, чтобы
попробовать?
– Встречаться с соседями опасно. Что, если ничего не получится и мы
будем вынуждены жить через дорогу друг от друга?
– Это крошечный, незначительный риск по сравнению с тем, что
можно получить. Если ничего не получится, вы будете вежливо махать друг
другу при встрече и идти каждый своей дорогой. Подумаешь! И я знаю, что
необъективна, но мой папа того стоит. Он лучший.
– О, я знаю. Я смотрю на вас с сестрами и думаю: «Боже, мужчина,
который мог воспитать таких девочек, должен быть особенным». Я никогда
не видела, чтобы мужчина был так предан семье. Вы – три жемчужины на
его короне. Так и должно быть. Отношения с отцом – это самые важные
отношения с мужчиной в жизни девочки.
– А как же отношения с матерью?
Мисс Ротшильд наклоняет голову, раздумывая:
– Да, я бы сказала, что отношения девочки с мамой – это самые
важные женские отношения. С мамой или с сестрами. Тебе повезло, что у
тебя их две. Конечно, ты и сама это знаешь лучше, чем кто-либо, но
родители не всегда будут рядом. Если все идет так, как должно быть, они
уходят первыми. Но сестры с тобой на всю жизнь.
– А у вас есть сестра?
Она кивает, на ее загорелом лице появляется легкая улыбка.
– У меня есть старшая сестра, Дженни. Мы не так хорошо ладим, как
вы, девочки, но с возрастом она все больше и больше становится похожей
на маму. Поэтому, когда я очень скучаю по маме, я приезжаю к Дженни и
снова могу увидеть мамино лицо, – она морщит нос. – Звучит, наверное,
жутковато.
– Вовсе нет. Думаю, это очень… мило. – Я сомневаюсь, стоит ли
говорить то, что я хочу сказать. – Иногда, когда я слышу голос Марго,
например, когда она внизу и зовет нас поскорее спускаться в машину, или
кричит, что ужин готов, иногда он звучит совсем как мамин, и я забываюсь.
Всего на секунду. – У меня из глаз текут слезы.
У мисс Ротшильд тоже слезы на глазах.
– Вряд ли девочка может когда-либо оправиться от потери матери. Я
взрослая, и это вполне нормально и ожидаемо, что моя мама умерла, но я
все равно иногда чувствую себя сиротой, – улыбается она мне. – Но это
неизбежно, да? Когда ты кого-то теряешь и тебе все еще больно, тогда-то и
понимаешь, что любовь была настоящая.
Я вытираю глаза. Наша с Питером любовь, была ли она настоящей?
Потому что мне до сих пор больно, очень. Но, может, это часть жизни.
Всхлипывая, я спрашиваю:
– Итак, я хочу уточнить: если мой папа пригласит вас на свидание, вы
согласитесь?
Трина разражается громким хохотом, а затем затыкает рот ладонью,
увидев, что Китти ворочается на диване.
– Теперь я вижу, в кого пошла Китти.
– Трина, вы не ответили на вопрос.
– Мой ответ – да.
Я улыбаюсь сама себе. Да.
К тому времени, как я смываю макияж и переодеваюсь в пижаму, уже
почти три утра. Хотя я совершенно не устала. Сейчас я больше всего хочу
поговорить с Марго, рассказать ей каждую деталь вечера. В Шотландии на
пять часов больше, а, значит, там почти восемь утра. Марго рано встает, так
что я решаю попытать счастья.
Я застаю ее, когда она готовится к завтраку. Она ставит ноутбук на
комод, чтобы мы могли разговаривать, пока она наносит крем от загара,
тушь и бальзам для губ.
Я рассказываю ей о вечеринке, о появлении Питера и Женевьевы и,
самое главное, о поцелуе с Джоном.
– Марго, кажется, я из тех, кто влюбляется в нескольких парней
одновременно.
Возможно, я даже из тех, кто влюбляется десятки тысяч раз. Внезапно
я представляю себя пчелкой, собирающей нектар то с маргаритки, то с
розы, то с лилии. Каждый парень сладок по-своему.
– Ты? – Марго перестает завязывать волосы в хвост и тычет пальцем в
экран. – Лара Джин, думаю, ты немного влюбляешься в каждого человека,
которого встречаешь. Это часть твоего очарования. Ты влюблена в любовь.
Может, это и правда. Возможно, я влюблена в любовь. Это не такое уж
и плохое чувство.
51
Завтра весенняя городская ярмарка, и Китти пообещала родительскому
комитету, что я испеку торт для «сладкой прогулки». В этой игре, пока
играет музыка, дети ходят вокруг цифр, как в игре со стульями. Когда
музыка останавливается, выбирается случайная цифра, и ребенок,
остановившийся напротив этой цифры, получает торт. Это всегда было
моей любимой ярмарочной игрой. В первую очередь потому, что мне
нравилось смотреть на все эти домашние торты, ну и потому, что я любила
испытывать судьбу. Конечно же, дети толпятся вокруг стола с тортами и
отмечают для себя тот, что хотят больше всех, и стараются идти медленнее,
когда подходят к нужной цифре, но в основном все зависит от удачи. Эта
игра не требует никаких навыков или умений: ты буквально просто ходишь
по кругу под старомодную музыку. Конечно, можно пойти в кондитерскую
и выбрать именно тот торт, который ты хочешь, но есть какое-то приятное
волнение в неуверенности в том, что тебе достанется.
Мой торт будет шоколадным, потому что дети и люди в целом
предпочитают шоколад любым другим вкусам. А вот с глазурью я решила
пофантазировать. Может, соленая карамель, или маракуйя, или, может,
кофейный крем. Я вынашиваю идею сделать торт-омбре, где глазурь
переходит от темного к светлому. У меня такое чувство, что мой торт будет
востребован.
Когда утром я забираю Китти из дома Шанайи, я спрашиваю ее маму,
какой торт будет печь она, потому что миссис Роджерс – вице-президент
родительского комитета начальной школы. Она вздыхает и говорит:
– Надо посмотреть, какие готовые смеси остались у меня в кладовке.
Если никаких, то просто куплю торт в супермаркете.
В ответ она спрашивает, что планирую испечь я, и, услышав ответ,
говорит:
– Я выбираю тебя молодой мамой года!
Я смеюсь, и эти слова вдохновляет меня испечь лучший торт, чтобы
все знали, какое сокровище досталось Китти.
Я никогда не рассказывала об этом ни папе, ни Марго, но в средней
школе в честь Дня матери наша учительница английского устроила
чаепитие для мам и дочерей. Это было после уроков и необязательно, но я
очень хотела пойти и попробовать мини-сэндвичи и булочки, которые она
обещала принести. Но чаепитие было только для мам и дочерей. Думаю, я
могла бы попросить прийти бабушку, Марго так иногда делала для
подобных мероприятий, но это было бы не то же самое. Вряд ли это будет
беспокоить Китти, а вот я до сих пор об этом вспоминаю.
Сладкая прогулка проходит в музыкальном классе начальной школы. Я
вызвалась отвечать за музыку и составила плей-лист из песен, связанных с
сахаром. Разумеется, «Сахар, сахар» группы «Арчи», «Сахарный домик»,
«Сахарный город», «Я за себя не отвечаю» (где есть слова «Моя крошка,
мой сладкий пирожок»). Когда я вхожу в музыкальный класс, мама Питера
и еще чья-то мама расставляют торты. Я замираю, не зная, что делать.
– Привет, Лара Джин, – говорит она, улыбаясь, но ее улыбка не
отражается в глазах, и мне становится не по себе. Когда женщина уходит, я
вздыхаю с облегчением.
Целый день класс забит детьми, некоторые играют по несколько раз
ради торта своей мечты. Я направляю участников к моему карамельному
торту, который еще свободен. Всех заворожил немецкий шоколадный торт,
который, по-моему, был куплен в магазине, но о вкусах не спорят. Сама я
никогда не была поклонницей немецкого шоколадного торта, потому что
кому нужны размокшие кокосовые стружки? Брр!
Китти соизволила целый час помогать мне с игрой, а теперь бегает с
подружками. Появляется Питер со своим младшим братом, Оуэном. Играет
песня «Посыпь меня сахаром». Китти подходит поздороваться, а я упорно
пялюсь в телефон, пока она показывает им торты. Я опускаю голову и
делаю вид, что пишу смс, когда Питер встает рядом со мной.
– Какой из этих тортов твой? Кокосовый?
Я вскидываю голову.
– Я бы не купила магазинный торт ради такого события!
– Я пошутил, Кави. Твой – карамельный. Это сразу видно по
необычной глазури. – Парень замолкает и засовывает руки в карманы. – В
общем, чтобы ты знала, я приезжал в дом престарелых не для того, чтобы
помочь Женевьеве тебя устранить.
Я пожимаю плечами.
– Я уверена, что ты уже написал ей и сказал, что я здесь, так что…
– Говорю же, плевать мне на эту игру. Она тупая.
– Ну а мне не плевать. Я все еще планирую выиграть. – Я ставлю
следующую песню, и дети сбегаются на позиции. – Так вы с Женевьевой
снова вместе?
Он грубо фыркает.
– Тебе-то что?
Я снова пожимаю плечами.
– Я знала, что в итоге ты к ней вернешься.
Питера это оскорбляет. Он отворачивается, будто собирается уйти, но
затем останавливается и потирает затылок.
– Ты так и не ответила на мой вопрос насчет Макларена. У вас было
свидание?
– Тебе-то что?
Он раздувает ноздри.
– А то, что мне, черт возьми, это важно, потому что ты была моей
девушкой всего несколько недель назад! Я даже не помню, из-за чего мы
расстались.
– Если ты этого не помнишь, то я даже не знаю, что тебе сказать.
– Просто скажи правду. Не капай мне на мозги. – На половине фразы
его голос срывается.
В любое другое время мы бы над этим посмеялись. Хотела бы я, чтобы
мы могли посмеяться и сейчас.
– Что у тебя с Маклареном?
Комок в горле вдруг не позволяет мне нормально говорить.
– Ничего. – Только поцелуй. – Мы друзья. Он помогал мне с игрой.
– Как удобно. Сначала он пишет тебе письма, потом возит тебя по
городу и тусуется с тобой в доме престарелых.
– Ты говорил, что не возражаешь насчет писем.
– Что ж, видимо, возражал.
– Так сразу бы и сказал!
Китти поглядывает на нас, наморщив лоб.
– Я не хочу больше говорить об этом. И вообще, я занята.
Питер смотрит на меня.
– Ты его целовала?
Сказать правду? Я обязана?
– Да. Один раз.
Он моргает.
– То есть я соблюдал целибат с тех пор, как мы затеяли эту идиотскую
игру, и даже раньше, вообще-то, а ты тем временем развлекалась с
Маклареном?
– Мы расстались, Питер. А вот когда мы с тобой действительно были
вместе, ты был с Женевьевой.
Он откидывает голову и кричит:
– Я ее не целовал!
Некоторые родители поворачиваются и смотрят на нас.
– Твои руки были вокруг нее, – шепчу я надрывно. – Ты ее обнимал!
– Я ее утешал! Боже! Она плакала! Я же говорил! Ты целовалась с
ним, чтобы мне отомстить?
Питер хочет, чтобы я ответила утвердительно. Он хочет, чтобы все
дело было в нем. Но я не думала о Питере, когда целовала Джона. Я
целовала его, потому что хотела.
– Нет.
Его челюсть дергается.
– Когда мы расстались, ты сказала, что хочешь быть чьей-то девушкой
номер один, но посмотри на себя. Ты не хочешь, чтобы у тебя был парень
номер один. – Он грубо показывает на стол с тортами. – Ты хочешь и иметь
торт, и съесть его.
Его слова больно бьют, как он и надеялся.
– Ненавижу эту поговорку. Что она вообще значит? Конечно, я хочу
иметь торт и съесть его, иначе какой смысл иметь торт?
Он хмурится.
– Ты же знаешь, что я говорю не об этом.
Песня заканчивается, и дети подбегают получить свои торты. Китти с
Оуэном тоже.
– Пошли, – говорит Оуэн Питеру. У него мой карамельный торт.
Питер смотрит на него, а потом на меня, его глаза становятся
жесткими.
– Мне не нужен этот торт.
– Но ты сказал мне взять именно его!
– Что ж, а теперь я его не хочу. Поставь его и возьми фруктовый с
разноцветной посыпкой, вон там, в конце стола.
– Нельзя, – говорит Китти. – Сладкая прогулка устроена не так. Ты
получаешь тот торт, на каком номере остановился.
Питер ошеломленно открывает рот.
– Ой, да брось, малышка!
Китти подвигается ближе ко мне.
– Нет!
После того как Питер с братом уходят, я крепко обнимаю Китти. Она
все-таки встала на мою сторону. Сестры Сонг должны держаться вместе.
52
Китти хотела подольше остаться на ярмарке, поэтому я ехала домой
одна, когда заметила на дороге машину Женевьевы. И вот я решила за ней
проследить. Пора уже вывести ее из игры.
Водит она бесстрашно. Из-за того как она проскакивает через
светофоры, я несколько раз чуть ее не упустила. « Я не настолько хороший
Достарыңызбен бөлісу: |