Пожалуйста, не избегай меня.
Потом исправил:
Пожалуйста, не избегай меня. Это меня убивает.
Переписал снова:
Твое молчание меня убивает.
Явный перебор.
Невыносимо думать, что ты ненавидишь меня.
Слишком горестно. Нет, поменьше скорби, но оставить намек на
смерть.
Лучше умереть, чем знать, что ты ненавидишь меня.
В последнюю минуту я вернулся к первоначальному варианту.
Молчание невыносимо. Мне нужно поговорить с тобой.
Я свернул клочок линованной бумаги и просунул его под дверь с
мрачной решимостью Цезаря, переходящего Рубикон. Пути назад не было.
Iacta alea est
, сказал Цезарь, жребий брошен. Меня позабавила мысль, что
глагол «бросить»,
iacere
на латыни, имеет тот же корень, что и глагол
«извергнуть». Едва я подумал об этом, как понял, что хотел дать ему
почувствовать не только ее запах на моих пальцах, но и высохший на
ладони след моего семени.
Пятнадцать минут спустя я разрывался между двумя равными по силе
эмоциями: сожалением, что оставил послание, и сожалением, что в нем не
было намека на иронию.
За завтраком, явившись наконец после пробежки, он спросил только,
не поднимая головы, хорошо ли я провел вечер, намекая, что я лег спать
очень поздно. «
Insomma,
сравнительно», – ответил я как можно более
неопределенно, по-своему давая понять, что рассказывать долго.
– Должно быть, устал, – не остался в стороне отец. – Или ты тоже
играл в покер?
– Я не играю в покер.
Отец с Оливером многозначительно переглянулись, а после стали
обсуждать план работы на сегодня, и он был потерян для меня. Еще один
мучительный день.
Поднявшись к себе за книгами, я увидел тот же свернутый клочок
линованной бумаги на своем столе. Должно быть, он заходил в мою
комнату через балкон и положил записку туда, где я ее теперь заметил. Если
прочитаю сейчас, испорчу себе день. Но если отложу чтение на потом, весь
день потеряет смысл, я не смогу думать ни о чем другом. Скорее всего, он
вернул ее, не добавив ничего, словно говоря:
Я нашел это на полу.
Кажется, она твоя. После!
Или же это недвусмысленно означало:
Я не
буду отвечать.
Повзрослей. Увидимся в полночь.
Это было приписано под моими словами.
Он принес записку перед завтраком.
Осознание пришло с минутным опозданием и в тот же миг наполнило
меня томлением и разочарованием. Хотел ли я теперь того, что было мне
предложено? И предлагалось ли мне что-то в действительности? Но хотел я
того или нет, как вытерпеть до полуночи? Было только десять утра:
четырнадцать часов впереди... Последний раз так долго я ждал свой табель
успеваемости. Или однажды в воскресенье два года назад, когда девушка
пообещала встретиться со мной в кино, и я сомневался, не забыла ли она.
Полдня моя жизнь будет висеть на волоске. Как же я ненавидел ждать и
зависеть от чужих капризов.
Нужно ли ответить ему?
Нельзя ответить на ответ!
Что до записки: нарочно ли он выбрал шутливый тон, или давал
понять, что нацарапал ее мимоходом, спустя пару минут после пробежки и
за мгновение до завтрака? Я отметил легкую насмешку над моей
склонностью драматизировать, и самоуверенное, расставившее все на свои
места
увидимся в полночь
. Что они предвещали, и что в итоге возьмет верх,
ирония или самодовольное
Достарыңызбен бөлісу: |