ля
муви стар
будет желанным гостем в любой
моумэнт
. Потом он, как
обычно, пошел на короткую прогулку с Вимини, чтобы помочь ей отыскать
ее ручного хамелеона. Я так и не мог понять, что эти двое разглядели друг
в друге, но их общение казалось куда более естественным и
непринужденным, чем наше с ним. Через полчаса они вернулись. Вимини,
слазившую на фи́говое дерево, ее мать отправила умыться перед ужином.
За ужином – ни слова. После ужина он скрылся наверху.
Я мог поклясться, что часов в десять или около того он тихонько
улизнет и отправится в город. Но мне был виден свет, просачивающийся с
его конца балкона. Он ложился косой бледно-оранжевой полосой на
площадку возле моей двери. Время от времени я слышал его шаги.
Я решил позвонить другу и спросить, собирается ли он в город. Его
мать ответила, что он уже ушел и, вероятно, будет в обычном месте. Я
позвонил другому. Его тоже не было. Отец сказал: «Почему бы тебе не
позвонить Марции? Ты избегаешь ее?» Не избегаю, но с ней все непросто.
«Как будто с тобой легко!» – парировал отец. Когда я позвонил, она
сказала, что не собиралась сегодня никуда. В ее голосе сквозил холодок. Я
позвонил, чтобы извиниться. «Я слышала, тебе нездоровилось». Так,
пустяки, ответил я. Могу заехать за ней на велосипеде, и мы вместе поедем
в Б. Она согласилась составить мне компанию.
Родители смотрели телевизор, когда я вышел из дома. Я зашагал по
гравию, прислушиваясь к шороху у себя под ногами. Он тоже услышит его,
думал я.
Марция ждала меня у себя в саду. Она сидела в старом, кованом
кресле, вытянув ноги перед собой, упираясь пятками в землю. Ее
велосипед был прислонен к другому креслу, руль почти касался земли. На
ней был свитер. Ты заставил меня долго ждать, сказала она. Мы
отправились короткой дорогой, более крутой, но по ней до города было
рукой подать. Свет и звук кипевшей на пьяцетте ночной жизни разливались
по соседним улочкам. В одном из ресторанов вошло в привычку выносить
наружу маленькие деревянные столики и расставлять их на тротуаре
всякий раз, когда посетители заполняли отведенное на площади место.
Когда мы оказались на площади, шум и оживление вызвали у меня обычное
беспокойство и раздражение. Встречаться с друзьями Марции мне не
хотелось. Даже чтобы быть с ней мне приходилось прилагать усилия. Я не
хотел превозмогать себя.
Вместо того, чтобы присоединиться к какой-нибудь компании
знакомых за столиком в кафе, мы встали в очередь за мороженым. Она
попросила меня заодно купить ей сигареты.
Потом, держа в руке по рожку мороженого, мы прошлись по людной
пьяцетте, свернули в одну из улочек, затем в другую, третью. Мне нравился
блеск булыжников мостовой в темноте, нравилось медленно брести с ней
по городу, катя рядом велосипеды, слушая приглушенное звучание
телевизоров, доносящееся из открытых окон. Книжный магазин был еще
открыт, и я сказал, что хочу зайти, если она не против. Она не возражала и
пошла вместе со мной. Велосипеды мы оставили у стены. Нитяная с
бусинами занавеска от мух скрывала вход в прокуренную, затхлую комнату,
заставленную переполненными пепельницами. Владелец собирался вскоре
закрывать, но квартет Шуберта все еще играл, и парочка туристов, которым
было чуть за двадцать, просматривала книги в отделе англоязычной
литературы, вероятно, подыскивая роман с местным колоритом. Как все
это отличалось от утреннего визита, когда вокруг не было ни души,
а магазин наполняли слепящее солнце и запах свежего кофе. Я взял со
стола сборник поэзии и начал читать одно из стихотворений, в то время как
Марция заглядывала мне через плечо. Я уже собирался перевернуть
страницу, но она сказала, что еще не дочитала. Мне это понравилось.
Заметив, что парочка рядом с нами собирается купить итальянский роман в
переводе, я прервал их беседу и посоветовал другой.
– Вот этот намного лучше. Действие происходит на Сицилии, а не
здесь, но это, вероятно, лучший итальянский роман, написанный в этом
столетии.
– Мы уже видели фильм, – сказала девушка. – Он так же хорош, как
Кальвино?
Я пожал плечами. Марция все еще была увлечена стихотворением,
перечитывая его.
– Кальвино даже рядом не стоит, блеск и мишура. Но я всего лишь
ребенок, что я понимаю?
Два других молодых посетителя в стильных летних пиджаках
спортивного кроя, без галстуков, беседовали о литературе с хозяином
магазина, все трое курили. Стол рядом с кассой был заставлен пустыми
бокалами для вина, рядом стояла большая бутылка портвейна. В руках у
туристов я также заметил пустые бокалы. Наливали, очевидно, по случаю
книжной презентации. Хозяин магазина, перехватив мой взгляд, молча и
как бы извиняясь, движением глаз предложил портвейна и нам. Я взглянул
на Марцию и пожал плечами в ответ, как бы говоря, Кажется, она не хочет.
Владелец, по-прежнему молча, указал на бутылку и покачал головой в
притворном неодобрении, давая понять, что жалко выбрасывать такой
хороший портвейн, так почему бы нам не помочь допить его до закрытия
магазина. В итоге я согласился, Марция тоже. Из вежливости я спросил, по
поводу какой книги торжество. Другой мужчина, которого я раньше не
видел, потому что он читал что-то, сидя в крошечной нише, назвал книгу:
«Se l’amore». «Если любовь».
– Хорошая книга? – спросил я.
– Дрянь, – ответил он. – Кому как не мне знать. Я написал ее.
Я ощутил зависть. Я завидовал его чтению, вечеринке, друзьям и
поклонникам, собравшимся со всей округи, чтобы поздравить его, в
маленьком книжном магазине в стороне от нашей маленькой пьяцетты в
этом маленьком городке. Они оставили больше пятидесяти пустых бокалов
после себя. Я завидовал его свободе принижать себя.
– Подпишете мне экземпляр?
–
Достарыңызбен бөлісу: |