Уродливая любовь

словно бы не существует. Он не звонит, не пишет. По‑моему, Майлз
думает обо мне, только если я в десяти шагах от него.
— Не уверен. Возможно, малыш думает о тебе гораздо больше, чем
готов показать.
Хотелось бы верить, но звучит сомнительно.
— А даже если не думает, ты не вправе на него сердиться. Это же не
входит в ваш договор.
Я закатываю глаза. Вечно он подчеркивает, что Майлз, в отличие от
меня, никогда не нарушает правил. Наше соглашение не устраивает
только меня, и виновата в этом я одна.
— И как я только впуталась в эту историю?..
Ответа не требуется. Я прекрасно понимаю, как впуталась в эту
историю. Понимаю, как из нее выпутаться… просто не хочу.
— Слышала выражение: «Когда жизнь подсовывает лимоны…»?
— Сделай из них лимонад.
— Нет, не так. Когда жизнь подсовывает лимоны, надо точно знать, в
чьи глаза их выдавить.
Я смеюсь и достаю из коробки очередной кусок пиццы, удивляясь про
себя, когда этот восьмидесятилетний старик успел стать моим лучшим
другом.
* * *
Домашний телефон в квартире Корбина почти никогда не звонит.
Особенно после полуночи.
Я сбрасываю одеяло и натягиваю футболку. Непонятно, зачем я
вообще одеваюсь: Корбин на работе, а Майлз вернется только завтра.

До кухни дохожу только к пятому звонку — как раз когда включается
автоответчик.
— Алло!
— Тейт?! — вскрикивает мама. — О господи, Тейт…
В ее голосе слышен страх, который тут же передается и мне.
— Что случилось?
— Самолет… С полчаса назад разбился самолет, а я не могу
дозвониться в авиакомпанию. Ты говорила с братом?
Ноги у меня подкашиваются, и я валюсь на колени.
— Уверена, что это его авиакомпания?
Голос у меня настолько напуганный, что я едва его узнаю. Такой же
напуганный, как был у мамы, когда это произошло в прошлый раз.
Мне было тогда всего шесть, но я помню каждую мелочь, вплоть до
пижамы с луной и звездами, которую надела в тот вечер. Помню так
четко, будто это случилось вчера. Папа выполнял внутренний рейс.
Сразу после ужина мы включили телевизор и увидели, что какой‑то
самолет разбился из‑за отказа двигателя. Все на борту погибли.
Помню, как мама звонила в авиакомпанию и в истерике пыталась
выяснить, кто управлял самолетом.
Через час мы наконец узнали, что разбился не папин рейс, но этот час
был самым страшным в нашей жизни.
До сегодняшнего дня.
Я бегу в комнату за мобильником и набираю номер брата.
— Ты пыталась до него дозвониться? — спрашиваю я, возвращаясь в
гостиную. Хочу сесть на диван, но почему‑то на полу мне спокойнее,

поэтому я опять встаю на колени, словно в молитве.
Пожалуй, это и есть молитва.
— Да, звоню постоянно. Идет переадресация на голосовую почту.
Дурацкий вопрос. Естественно, мама пробовала звонить. Я еще раз
набираю номер, но тоже слышу уведомление голосовой почты.
Пытаюсь успокоить маму, хотя сознаю, что это бесполезно. Пока мы
не услышим голос брата, никакие слова не помогут.
— Сейчас позвоню в авиакомпанию, — говорю я. — Если что‑нибудь
выясню, сообщу.
Мама даже не прощается.
По домашнему телефону звоню в авиакомпанию, по мобильному —
Майлзу. Я набираю его номер — впервые в жизни — и молюсь, чтобы
он снял трубку. Как ни страшно мне за Корбина, в голове проносится
мысль, что они с Майлзом работают в одной фирме.
В животе у меня все переворачивается.
— Алло? — произносит Майлз после второго гудка.
Голос у него слегка удивленный, как будто он не может понять, зачем я
звоню.
— Майлз! — вскрикиваю я со страхом и облегчением. — С ним все в
порядке? С Корбином все в порядке?
Молчание.
Почему он молчит?!
— О чем ты?

— Самолет… Разбился самолет. Мне сообщила мама. Корбин не
отвечает на звонки.
— Где ты? — быстро спрашивает Майлз.
— Дома.
— Открой мне.
Я отпираю дверь, и Майлз тут же входит, все еще держа телефон рядом
с ухом. Первым делом бросается к дивану и включает телевизор.
Он быстро щелкает кнопками пульта, пока не натыкается на выпуск
новостей. Звонит куда‑то, потом берет меня за руку.
— Иди ко мне, — говорит он и притягивает к себе. — Уверен, с ним
все хорошо.
Я прижимаюсь к груди Майлза, однако его слова меня не успокаивают.
— Гэри? — произносит Майлз, когда на другом конце кто‑то отвечает
на его вызов. — Это Майлз. Да, да, уже слышал. Кто управлял
самолетом?
Долгое молчание. Мне страшно на него посмотреть. Мне страшно…
— Спасибо, — говорит Майлз и жмет на отбой. — Все в порядке. С
Корбином все хорошо. С Иэном тоже.
Я рыдаю от облегчения.
Майлз подводит меня к дивану и усаживает рядом с собой. Берет у
меня из рук телефон, нажимает несколько кнопок и подносит к уху.
— Здравствуйте, это Майлз. С Корбином все хорошо, — пауза. — Да, с
ней тоже. Я передам, чтобы утром она вам позвонила.
Снова пауза. Наконец Майлз говорит «до свидания» и кладет
мобильник на диван.

— Твоя мама.
Я уже догадалась.
Майлз позвонил моей маме, и этот простой жест заставил меня еще
сильнее в него влюбиться.
Он целует меня в макушку, ласково гладит по руке.
— Спасибо, Майлз.
Он не говорит «пожалуйста» — не считает, будто сделал что‑то,
заслуживающее благодарности.
— Ты их знал? Тех, кто был на борту?
— Нет. Они приписаны к другой базе. Имена мне незнакомы.
Мой телефон вибрирует, и Майлз подает его мне. Эсэмэска от
Корбина:
«Просто хотел сообщить, что со мной все в порядке — на случай,
если ты уже слышала. Позвонил в авиакомпанию — с Майлзом
тоже все хорошо. Пожалуйста, сообщи маме, если она узнает о
катастрофе. Люблю тебя».
Я испытываю еще большее облегчение, теперь я на сто процентов
уверена, что брат действительно жив.
— Сообщение от Корбина, — говорю я. — Пишет, что с тобой тоже
все в порядке.
Майлз смеется.
— Значит, Корбин про меня спрашивал? Так и знал, что он не сможет
злиться вечно.
Я улыбаюсь. Приятно, что брат сообщил мне про Майлза.

Майлз продолжает держать меня в объятиях, и я наслаждаюсь каждой
секундой.
— Когда он вернется?
— Через два дня. А ты давно приехал?
— Пару минут назад. Только‑только поставил телефон на зарядку, тут
ты и позвонила.
— Я рада, что ты вернулся.
Майлз не отвечает — не говорит, что тоже рад.
Не говорит ничего, что может дать мне надежду. Только целует меня.
— Знаешь что? — произносит он, усаживая меня к себе на колени. —
Мне нравится, что ты без штанов, хотя причина и не самая приятная.
Майлз проводит руками по моим бедрам и притягивает меня к себе.
Целует в кончик носа, затем в подбородок.
— Майлз? — Я скольжу пальцами по его голове и шее вниз, к
плечам. — Я боялась, что в том самолете мог быть и ты. Я так рада,
что ты пришел.
Взгляд Майлза становится мягче, морщины на лбу разглаживаются.
Я ничего не знаю о его прошлом, однако заметила: Майлз никому не
позвонил, чтобы сообщить, что с ним все в порядке. При мысли об
этом мне становится грустно.
Майлз смотрит мне на грудь. Теребит край моей футболки и медленно
стягивает ее с меня. Я остаюсь в одних трусиках.
Он подается вперед и обнимает меня. Его губы нежно обхватывают
мой сосок, и я невольно сжимаю веки. Руки Майлза ласкают мою
обнаженную спину, потом бедра, отчего по всему телу пробегают

мурашки. Майлз переходит ко второму соску, а его пальцы
проскальзывают мне под трусики.
— Придется их порвать — не хочу, чтобы ты вставала.
— Я не против — у меня еще есть.
Я его не вижу, но чувствую его улыбку. Он берется за резинку моих
трусиков. Тянет с одной стороны, но порвать не может. Пробует с
другой — безрезультатно.
— Они впились мне в попу, — смеюсь я.
Майлз недовольно вздыхает.
— По телевизору это выглядит куда легче.
Я усаживаюсь поудобнее.
— Попробуй еще раз. Я в тебя верю!
Майлз дергает за левую сторону трусиков.
— Ай! — вскрикиваю я, потому что резинка врезалась мне в правый
бок.
Он снова смеется и утыкается мне в шею.
— Прости. Ножницы есть?
При мысли о том, как Майлз идет на меня с ножницами в руках, я
невольно содрогаюсь. Встаю, стягиваю трусики и отбрасываю ногой в
сторону.
— Это зрелище стоило моей неудавшейся попытки выглядеть
сексуально.
— Твоя неудавшаяся попытка выглядеть сексуально была очень даже
сексуальна.

Майлз опять хохочет. Я подхожу и забираюсь к нему на колени.
— Мои неудачи тебя возбуждают? — игриво спрашивает он.
— О да… — шепчу я. — Я вся горю…
Его руки скользят по моей спине и плечам.
— Тогда ты бы обожала меня в возрасте от тринадцати до
шестнадцати. Почти все, чем я занимался в то время, оканчивалось
неудачей. Особенно футбол.
— Так, это уже интересно! А еще что?
— Бейсбол, — говорит Майлз, прижимается губами к моей шее и
проводит дорожку поцелуев до уха. — Один семестр мировой
географии.
— О боже… — стону я. — Невероятно сексуально…
Майлз нежно целует меня, едва касаясь губами моих губ.
— В области поцелуев я тоже был полным неудачником. Однажды так
глубоко засунул язык девушке в рот, что она едва не задохнулась.
Я смеюсь.
— Хочешь, покажу?
Я киваю. Майлз укладывает меня на диван и ложится сверху.
— Открой рот.
Я послушно открываю рот, и он засовывает в него язык. Пожалуй, это
худший поцелуй в моей жизни. Я пытаюсь оттолкнуть Майлза, но он
не поддается. Тогда поворачиваю голову влево, и он лижет мне щеку,
от чего я смеюсь еще сильнее.
— Господи, Майлз, это было ужасно!

— С тех пор я кое‑чему научился.
— Определенно.
Мы оба улыбаемся. Безмятежное выражение его лица будит во мне
столько чувств, что я даже не пробую в них разобраться. Я счастлива,
потому что нам весело вместе. Мне грустно, потому что нам весело
вместе. Я злюсь, потому что нам весело вместе. Хочу еще. Еще
Майлза.
Молча смотрим друг на друга. Наконец Майлз подается вперед, и
наши губы сливаются. Он покрывает мой рот легкими поцелуями,
которые постепенно становятся все более долгими и страстными.
Наконец Майлз раздвигает мне губы языком.
Игривости как не бывало. Теперь все серьезно. Наше нетерпение
растет, и его одежда вслед за моей отправляется на пол.
— На диване или в постели? — шепотом спрашивает Майлз.
— И там и там.
Он повинуется.
* * *
Я уснула у себя в кровати.
Рядом с Майлзом.
До сегодняшней ночи мы ни разу не засыпали вместе. Один из нас
всегда уходил. Я пытаюсь убедить себя, что это ничего не значит, но не
могу. Я все время получаю немножечко больше: кусочек прошлого,
время, проведенное без секса или даже во сне. Каждый раз Майлз дает
мне что‑нибудь новенькое. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что
я хочу еще большего и любая мелочь способна успокоить меня, когда я
начинаю волноваться по поводу всего того, чего недополучила.

А плохо потому, что всякий раз, как Майлз открывается мне, он
немного отдаляется. Я вижу это по глазам.
Майлз боится, что может дать мне надежду, а я боюсь, что в конце
концов он уйдет совсем.
Когда‑нибудь наша связь оборвется. Это неизбежно. Майлз точно
знает, чего не хочет от жизни, и до меня наконец‑то начинает доходить,
насколько серьезно он настроен. Как бы я ни старалась уберечь свое
сердце, все бесполезно. Рано или поздно Майлз его разобьет. Однако я
позволяю ему царствовать в нем. С каждым разом Майлз еще больше
заполняет собой мое сердце, и чем больше оно наполняется им, тем
больнее мне будет, когда Майлз вырвет его у меня из груди, словно оно
попало туда по ошибке.
Вибрирует телефон. Чувствую, как Майлз переворачивается набок и
берет его с прикроватного столика. Майлз думает, что я сплю, а я не
даю ему повода в этом усомниться.
— Привет! — шепчет он.
Долгая пауза. Я внутренне сжимаюсь, гадая, с кем он говорит.
— Да, извини. Надо было самому позвонить. Думал, ты спишь.
Сердце бьется где‑то в горле, карабкается выше, хочет сбежать от
меня, Майлза и всего происходящего. Чует, что ему грозит беда. Оно
загнано в угол и пытается удрать.
И я его не виню.
— Я тоже люблю тебя, папа.
Сердце срывается вниз и возвращается на свое обычное место в
центре груди. Пока что оно счастливо. Я тоже счастлива, потому что
Майлзу все‑таки есть кому позвонить.
В то же мгновение я вспоминаю, как мало мне известно о нем. Как
мало он готов открыть. Как старательно от меня прячется. Поэтому,

когда я наконец сломаюсь, то не по его вине. Но сломаюсь я не сразу.
Это будет происходить медленно и болезненно. А добьют меня именно
такие моменты. Моменты, когда Майлз думает, будто я сплю, и
осторожно встает с постели. Моменты, когда я не открываю глаз, но
слышу, как он одевается. Слежу, чтобы дыхание оставалось ровным, на
случай, если Майлз посмотрит на меня, когда наклонится для
прощального поцелуя в лоб.
Моменты, когда Майлз уходит.
Потому что он уходит всегда.

жүктеу/скачать 1,41 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: