Глава 12 От лирики к физике

показывайте, что есть, а там посмотрим.
Начался прогон. Ольга Леонидовна мерила актёров холодным
взглядом, молча отмечала что-то в блокноте и то и дело закатывала
глаза. Наблюдая её реакцию, Юрка к своему огорчению понимал, что
дела их не очень-то хороши. Он присутствовал на каждой репетиции и
следил за тем, как ставится спектакль. Вроде и малышня уже выучила
свои слова, и Маша медленно, но уверенно играла — кстати,
«Колыбельной» даже не касаясь, — и ПУКи не отставали, но всё ещё
было слишком сыро. Некоторые сцены так и вовсе прогонялись каких-
нибудь пару раз. А декорации! Пусть декораций в спектакле
предполагалось не очень много, но некоторые из них нужно было
рисовать с нуля, и всё это только в планах!
Конечно же, Ольга Леонидовна и Пал Саныч остались
недовольны. Юрка знал их обоих уже целых шесть смен и, как ни
старался, не смог вспомнить, когда они хоть чем-то были довольны. Но
самое страшное другое: Ольга Леонидовна была недовольна
Портновой.
— Настёна, ты ведь знаешь историю своей героини?
— Гхм… Что за вопрос, Ольга Леонидовна? — вмешался
директор. — Она не может её не знать.
Дети согласно кивнули — ответ на этот вопрос был очевиден, все
знали истории каждого пионера-героя наизусть.
— Конечно, — подтвердила и Настя, — я даже учусь в классе её
имени.
— Тогда ты должна помнить, что до войны Зина была обычной
советской девочкой. Но ты играешь её как былинного богатыря, а ведь
она — реальный человек, у неё родственники до сих пор живы. Зина
не родилась героем, она им стала, и твоя задача — показать это
становление, а не заявлять с ходу: «Я — герой и точка, не плачу, не
боюсь».
— Ольга Леонидовна, давайте пересмотрим сценарий? —
вклинился Володя, видя, что бедная Настя уже дрожит. — Выделите
реплики, которые не нравятся, мы с Коневым перепишем.
— Со сценарием всё в порядке, это Настя играет не так.
Настя побледнела, на глаза мигом навернулись слезы. Заметив это,
Ольга Леонидовна сменила гнев на милость.

— Настена, не расстраивайся, всё получится, ты просто представь
саму себя в таких обстоятельствах. Допустим, так: ты — Зина, ты
чуточку старше, чем есть сейчас, тебе пятнадцать. Ты добрая и
весёлая, любишь учиться, но, как все дети, больше всего ты обожаешь
играть и развлекаться. Вместе с подружками выдумываешь что-нибудь
интересное: то стенгазету затеешь, то танцевальный кружок
организуешь, ведь ты отлично танцуешь, то малышам кукольные
спектакли показываешь…
Тут вклинился Юрка, по-мужски похлопал удручённую Настю по
плечу — она пошатнулась — и заверил:
— Настя на самом деле такая и есть.
Настя деланно улыбнулась, а Ольга Леонидовна будто не видела и
не слышала, она продолжала гнуть свою линию:
— В Ленинграде твой дом, там друзья, семья и школа, а в Оболь
ты приехала вместе с сестренкой Галей к бабушке на каникулы.
— А тут началась война! — исклеенный пластырями, как
телефонный столб объявлениями, Сашка вскочил на сцену, заверещал
и замахал руками. — Обстрел! Трах-бабах-тра-та-та-та…
— Шамов, это, по-твоему, весело? — Воспитательница уперла
руки в боки.
— Н-нет-нет, — Сашка выпучил глаза и попятился.
— Шутить над великим горем не только советского народа, но и
всего мира!..
— Саша и не думал шутить! — заступился Володя. — Ольга
Леонидовна, в мирное время всё это кажется очень далеким, кажется,
что это будто не про нас. Но ведь так и должно быть…
Тут вмешался и директор:
— Гхм… Но тогда люди тоже не знали, что будет война. Они бы
тоже не поверили, скажи им, что завтра начнется война. Дети
отдыхали в деревнях или… гхм… как мы сейчас, в пионерлагерях.
— Именно! — поддакнула Ольга Леонидовна. — И кстати об
этом, первым объектом, уничтоженным фашистской авиацией, был не
вокзал или завод. Это был пионерский лагерь!
Юрка больше не мог сидеть в стороне. Ему решительно не
нравилось всё: и разговор дурацкий, и детей обижают, и скучно.
— И зачем лагеря бомбить? — вклинился он, глядя на Ольгу
Леонидовну с вызовом. — Это ведь только боеприпасы тратить. Надо

аэропорты, транспортные узлы…
— Лагерь находился в городке Паланга, который в те времена
стоял на самой границе СССР и Германии. Фашисты напали глубокой
ночью двадцать второго числа. Вели прицельный обстрел по лагерю, и
все это засняли на кинопленку. Слуцкиса почитай, Конев, если
интересуешься. А мы отошли от темы. Итак, Зина с сестрой в деревне
в Обольском районе. Начинается война. Вдруг. Внезапно. Деревню тут
же оккупируют немецкие войска. И вот она, то есть ты, Настя, такая
же, как сейчас, светлая и добрая, теперь видишь вокруг только кровь и
смерть. Через год ты вступаешь в ряды «Юных мстителей» — отряд
детей местных жителей. Учишься стрелять и метать гранаты…
«Чехонь вяленая», — разозлился Юрка про себя, когда словесный
поток воспитательницы иссяк, а сама она угрюмо покачала головой и
потребовала, чтобы и Юрка прочитал свои реплики.
Послушав его, она заявила:
— Нет, Конев, ты тоже играешь неправильно.
— Да-а-а? — недоверчиво протянул Юрка. На его счастье, Ольга
Леонидовна не распознала скепсис.
— Да, он у тебя выходит слишком человечным. А ведь он же
чудовище, а не человек! Все немцы — чудовища!
— Да-а-а? — ещё раз протянул Юрка, на этот раз удивлённый по-
настоящему. Но быстро опомнился и подчинился: — Ладно, и что мне
сделать?
— Ну не знаю, скорчи какую-нибудь гадкую рожицу.
— Так пойдёт? — Юрка широко, довольно улыбнулся.
Труппа захихикала. Воспитательница глупо моргнула и вдруг
тоже рассмеялась:
— Ну нет, не такую.
И больше она не улыбалась. С поджатыми губами и каменным
лицом она прослушала всех остальных и, нахмурившись настолько,
что на её лбу можно было бы стирать белье, вынесла вердикт:
— Нет, это никуда не годится! Такое уж точно нельзя показывать
на публике… Володя, от тебя я ожидала гораздо большего!
— Гхм-мда… — согласился директор.
Володя сначала растерянно захлопал глазами, потом нахмурился,
а потом сжал зубы так, что на щеках проступили желваки. Его очень
задели эти слова. Они просто не могли не задеть, ведь Володя, всей

душой радеющий за свою репутацию, сейчас получил в неё
небольшой, но все-таки минус. Не от Пал Саныча и без мата, но снова
прилюдно.
— Ольга Леонидовна, но сценарий действительно очень сложный
и тема серьёзная, — попытался оправдаться он.
— Я знаю, Володя! Но я рассчитывала на тебя и думала, что ты
справишься.
— Я справлюсь! Мы все справимся, только нам нужны ещё
актёры! Мальчишки к нам вообще не идут, хоть зазовись, я говорил
вам об этом вчера и позавчера.
Воспитательница задумалась. Кивнула.
— Тогда давайте переносить премьеру! Покажем спектакль в
самый последний день, перед прощальным костром.
— Но это идет вразрез с начальными планами — мы же хотели в
день открытия лагеря, мы специально брали старый сценарий и искали
музыку. — Володя бросил такой виноватый и умоляющий взгляд на
Юрку, что того будто обдало кипятком.
— Либо ставим в последний день, либо не ставим вообще, —
заявила Леонидовна.
— Ладно, — сдался Володя. Делать всё равно было нечего. — А
мальчики? Поспособствуйте набору, Ольга Леонидовна. Мы всей
труппой уже за руки их хватали, всё равно не идут. Нужна-то всего
лишь массовка, там ни одной реплики нет.
— Поспособствую, — кивнула Чехонь, записывая что-то в
блокнот. — Но в таком случае пусть это будет даже лучше, чем я
ожидаю.
Воспитательница снова кивнула, снова записала что-то себе в
блокнот. Давая ещё пару наставлений, мельком взглянула на часы,
ахнула: «Ужин скоро!» — и наконец ушла.
Юрка тоже узнал время — до конца репетиции оставался почти
час, но взбудораженные критикой актеры совершенно не знали, куда
податься и что делать. Труппа бесцельно бродила по кинозалу до тех
пор, пока Володя громогласным рёвом «Все сюда!» не собрал ребят и
девчат возле себя.
Юрка думал, что худрук начнёт с остервенением гонять их по
сцене, заставляя выкладываться по полной, но он лишь сказал:

— Так, ребята, слушайте все. Ольга Леонидовна совершенно
недовольна проделанной работой. Но! К счастью, она разрешила
перенести премьеру на последний лагерный день.
По труппе прошёл ропот. Ребята рассчитывали выступить именно
на дне рождения, ведь к некоторым из них должны были приехать
родители. Глядя на погрустневшие лица, слушая жалостливые
шмыгания носов, Юрка очень сочувствовал актёрам. Володе, судя по
его виноватому виду и установленному в пол взгляду, — тоже было
обидно. Повисла неловкая тишина.
— Это я виноват, — пискнул Олежка, — это потому, что я
калтавлю…
— В этом виноваты мы все! — перебил его Юрка. — И ничего
страшного не случилось. Ну правда, ребят, пусть переносят. Тем более
что у нас нет выбора — не отменять же весь спектакль, в конце
концов!
Пока Юрка говорил, с мыслями собрался и Володя:
— Давайте мыслить позитивно. У нас появилось ещё немного
времени, плюс нам дадут актёров для массовки. А главное, нам выпала
большая честь: выступить на закрытии лагерной смены! — он
улыбнулся, а Олежка ещё раз шмыгнул носом и просветлел лицом. —
На нас теперь обратили внимание! Это значит, что будут помогать и
спектакль получится гораздо лучше и интереснее, чем сейчас. Ребята,
я жду, что вы приложите максимум усилий!
Чтобы ещё немного приободрить малышей, Юрка добавил
устрашающим голосом:
— А если не приложите и провалитесь, то потом всю жизнь,
каждую ночь за вами будет приходить мстительный дух худрука-
самоубийцы и будет пугать вас и не давать спать…
— Что за вздор? — возмутилась Поля.
— Какой такой дух, Юла? — оживился Олежка. — Ласскажи!
Юрка призадумался.
— Хорошо, расскажу. Но не сегодня и даже не завтра… Расскажу,
если три следующих дня вы будете упорно репетировать, а потом
покажете нам класс! Согласны?
— Согласны! — хором крикнули младшие ребята, а ПУКи
одновременно фыркнули и закатили глаза.

Юрка перехватил взгляд Володи — он легонько кивнул ему и
одними губами сказал «спасибо». И тут Юрку окончательно охватил
мандраж. Он то и дело поглядывал на висящие на стене часы —
минутная стрелка будто бы издевалась над ним, ползла так медленно,
что порой Юрке казалось, что она и вовсе стоит на месте. А как же
хотелось, чтобы репетиция уже закончилась! Чтобы ушли все из зала и
можно было… Юрка не знал, что именно можно было бы сделать, но
испытывал острую необходимость остаться с Володей наедине.
В очередной раз скрипнула ступенька у входа, в зале опять
повисла напряжённая тишина. Юрка обернулся посмотреть, кто
пришел. И увидел на пороге Иру.
Она вскинула руки в примирительном жесте:
— Вы продолжайте, я не буду отвлекать, я только… — её голос
вдруг сделался строгим, послышалась неприкрытая злость: — Конев!
Иди-ка сюда, выйди!
Юрка инстинктивно втянул голову в плечи — знал, что подобный
Иринин тон ничего хорошего не предвещает. И, пока неторопливо брел
вверх к выходу из кинозала, перебирал в голове, где успел
напортачить. А выходило много где: пропустил дежурство в столовой,
сбежал из лагеря, неизвестно где шатался на протяжении часов пяти,
если не больше… Вряд ли ведь его исчезновение осталось
незамеченным. Но, конечно, Юрка до последнего на это надеялся…
Хотя головой понимал, что такое невозможно и сейчас ему всыплют по
первое число.
Но, к величайшему удивлению, Ира Петровна выглядела скорее
обеспокоенной, 
чем 
разозленной, 
и 
только 
раздраженно
поинтересовалась:
— Ну сколько можно пропадать, Юр? Мы же переживаем!
— Да что за меня переживать…
На фоне всего, что произошло после его возвращения в лагерь,
побег казался Юрке незначительным и неважным — совсем не тем, из-
за чего сейчас стоило бы переживать. Но, похоже, так думал только он
один.
— Знаешь, Юра, у меня уже не осталось сил злиться на тебя…
Ира как-то слишком печально вздохнула, и Юрке стало от этого не
по себе. Уж лучше бы она злилась…

— Куда ты сегодня пропал? Вот так просто взял, бросил
дежурство в столовой и исчез! Сколько тебя не было? Полдня! Почему
ты не предупредил? Разве можно просто вот так брать и сбегать? Ты
хоть немного подумал о других? На Володе лица не было, когда он
пришёл ко мне и сказал, что ты пропал!
Юрка нервно сглотнул. А ведь он действительно даже не
задумался о том, что было тут, в «Ласточке», пока он бродил по лесу,
искал автобусную остановку и пытался разобраться в себе. Не
задумался и о том, как чувствовал себя Володя, ведь он, когда Юрка
вернулся, не ругался и не злился, практически ни слова об этом
внезапном исчезновении не сказал, а огорошил его совсем другими
словами и действиями…
Ира продолжала:
— Ты только о себе и думаешь, а за тебя страдают другие! Я
Володю никогда ещё таким не видела — он ведь чуть с ума не сошёл!
Метался по лагерю туда-сюда, куда только не заглянул: недострой
излазил, даже на речку ходил! Дежурные физруки ему сто раз
талдычили, что тебя не видели, а он всё равно весь пляж прочесал,
лодку взял и плавал куда-то! Он ведь всегда спокойный,
уравновешенный, а тут его будто подменили — и это всё ты виноват,
Конев! Юра! Юра, ты меня слушаешь вообще?
Юрка слушал. Ира задавала много вопросов, но он не успевал
придумывать на них ответы, да и вообще сомневался, что нужно
отвечать. Ира не столько ругала его, сколько пыталась воззвать к
совести — и это у неё получалось в лучшем виде. До этого момента
Юрка толком не осознавал, что натворил, сбежав из лагеря. Тогда,
подталкиваемый одним лишь желанием оказаться как можно дальше
от Володи, он думал только о себе и о своей обиде, а про остальное
попросту забыл. Тогда всё казалось незначительным, неважным,
главным была только его собственная боль. Сейчас же от одной только
мысли о том, как чувствовал себя Володя, узнав, что его нет в лагере, у
Юрки волосы на загривке начинали шевелиться. Володя искал его! Он
спускался к реке и пытался дойти до ивы? Наверное, не смог
добраться по суше — там ведь тропинки нет, да и брод искать нужно…
Плавал к ней на лодке? И при всём этом Володя не пошёл сразу же
докладывать воспитательнице. И Ира не пошла! А ведь такое халатное

отношение к работе, потеря пионера — это мгновенное увольнение,
если вообще не подсудное дело!
Что же он, Юрка, чуть не натворил?
— Почему вы Ольге Леонидовне не сообщили? — тихо спросил
он, виновато понурив голову.
— Ещё немного и сообщили бы! Я уже собиралась идти в
администрацию, но скажи спасибо Олежику за то, что он сразу
доложил, что ты здесь, в зале. Ну и, конечно, Володя о тебе
побеспокоился, попросил меня не говорить никому сразу. Если бы
узнали, нам с ним по выговору, а тебя — вон из лагеря. Да и потом, —
на несколько секунд она замялась, — ты же сохранил мой секрет…
Юрка кивнул и негромко сказал:
— Прости, Ир…
— Да что мне твоё «прости», Юр? Ты же видишь, я даже не
злюсь. Но очень хочу, чтобы ты понимал всю серьезность своих
поступков! Юра, ты уже взрослый, а ведешь себя как ребенок!
Повзрослей наконец!
Юрку покоробили эти слова. Вот теперь и она говорит, что он
ведёт себя как ребенок! А ещё час назад то же самое сказал ему
Володя, слово в слово!
— Отвечай за свои поступки! Помни, что они не только для тебя
могут иметь последствия!
— Хорошо, Ир, я постараюсь, — сказал Юрка виновато. Сказал
неискренне, а скорее для того, чтобы Ира уже от него отвязалась и
перестала читать нотации.
Она положила руку ему на плечо, сжала и уже ласковее
продолжила:
— Я понимаю, что тебе очень нелегко после того, что
произошло…
У Юрки всё внутри похолодело. О чём это она?
— Всё это очень неприятно и обидно, но, Юра, Володя ведь тоже
не виноват, он не может по-другому…
— Ч-что? — запнулся Юрка.
— Я всё знаю, он рассказал мне, я понимаю.
«Рассказал? Разве такое возможно? Разве мог Володя вот так взять
и выдать Ирине такое?»
— О… о чём ты? — спросил он дрожащим голосом.

— О Маше, конечно. О том, что Володя отдал ей твою
конкурсную композицию. Я знаю, как много для тебя значит музыка, и
помню, как ты переживал из-за неё. Но, Юра, это не повод творить
такие глупости! А тем более это не даёт тебе права впутывать в эти
проблемы окружающих людей!
Юрка выдохнул: Ира думала, что Юрка бесится из-за музыки и
Маши, истинной причины она не знала!
— Прости меня, Ир. Правда прости, — теперь он говорил
искренне и куда более просто. — Я действительно не подумал о
последствиях, я… я дурак!
Она убрала руку с его плеча.
— Ты совсем не дурак, Юр. Тебе просто надо повзрослеть.
Юрка снова кивнул, не зная, что можно ответить. Иногда он
совсем не понимал Иру. Она так часто его поддерживала и
выгораживала, была с ним ласковой, несмотря на то, что он порой вёл
себя далеко не самым лучшим образом…
— Ир… — Он решился просить то, что давно интересовало.
Она уже отвернулась, собираясь уйти, но вопросительно
посмотрела на него через плечо.
— Почему отношения с Женей — секрет? Что тут такого?
Ира натянуто улыбнулась:
— А ты разве не знаешь? Весь лагерь, по-моему, в курсе.
— Нет, сплетни не слушаю.
— Ладно, скажу. Всё равно ведь узнаешь. Женя женат. Нет, он
собирается развестись, но когда это будет… Не говори никому, ладно?
Не хочу слухов. Ладно — узнают о нём, но если обо мне, что я чужую
семью рушу… Дело житейское, но может выставить меня в очень
невыгодном свете. Мы же в лагере, тут дети, мы все пропагандируем
семейные ценности, и какой я им пример подам?
Юрка опешил от такой честности, но решил, что переварит эту
информацию позже.
Ира вздохнула и напоследок сказала:
— Ладно, возвращайся на репетицию, а то скоро уже горн к
ужину будет. Пообещай мне, что возьмешься за ум.
— Хорошо.
Уходя, она добавила:
— И перед Володей извинись.

В кинозал Юрка возвращался с твёрдым намерением сейчас же
выдернуть Володю из репетиции и поговорить с ним. Прежде всего —
действительно извиниться. Но, увидев, как худрук носится по сцене,
потрясывая сценарием в руках, услышав его дрожащий от напряжения
и усталости голос, Юрка понял, что сейчас — не время. Вспомнил
слова, которые пару минут назад произнесла Ира, и решил вести себя
как взрослый.
Сигнал горна, зазывающий на ужин, застал труппу врасплох.
Актёры во главе с Володей ринулись искать свои отряды и строиться в
столовую. Но договорились, что после ужина все, чья игра вызвала
недовольство у Ольги Леонидовны, вернутся в театр и продолжат
репетировать.
Когда выходили из театра, Юрка ткнул Володю в бок и улыбнулся
— хотел как-нибудь обозначить свое присутствие и интерес. Володя
тоже улыбнулся, но уж очень сконфуженно и натянуто.
Эта улыбка окончательно сбила Юрку с толку. Володя почти
поцеловал его, а теперь был дёрганным и нервным, то бледнел, то
краснел. Почему? Вдруг на самом деле не хочет? Вдруг он это из
жалости? Но разве целуют из жалости? Ну, почти целуют… Надо было
как-то пережевать все это, переварить, осознать.
На полпути к столовой Юрка понял, что у него совершенно нет
аппетита, хотя не ел он с самого завтрака. Из-за этой улыбки всё стало
ещё запутаннее. У Юрки в голове роилось столько вопросов, мыслей,
догадок и сомнений, что он чувствовал себя жутко уставшим. И
последнее, чего ему сейчас хотелось, — торчать в столовой среди
гомонящей толпы, снова видеть неподалёку Володю, не сметь к нему
подойти и только задаваться новыми вопросами.
Быстро перекусив, Юрка вернулся в пустой кинозал. Сперва хотел
снова усесться за пианино, попробовать наиграть что-нибудь, но на
зрительском кресле в первом ряду увидел забытую тетрадку. Он сразу
узнал измятую обрисованную обложку — это была рабочая тетрадь
Володи. Неужели забыл её, когда в спешке собирался на ужин?
Юрка поднял тетрадь, без особого интереса стал листать. Нашёл
много карандашных заметок на полях. В основном технические: «Уля
переигрывает», «пров. декор. лес.», «костюм для бабушки?» И
подобные. Юрке почему-то было очень любопытно рассматривать эти
заметки, хотя он и так знал многое — Володя озвучивал эти задачи на

репетициях. Дочитав сценарий почти до конца, Юрка добрался до
сцены с немцем и заметил перед ней надпись всего в одно слово:
«Юрчка». Сердце пропустило удар, на мгновение сбилось дыхание.
Володя написал здесь его имя, когда решил отдать эту роль ему, но как
написал! Он хотел написать «Юрочка», но в спешке пропустил букву?
Неужели про себя Володя называет его именно вот так ласково? Вслух
он никогда его так не называл!
Пока остальной лагерь ужинал, Юрка читал и учил свои слова. Их
было немного — всего несколько реплик, но те были сложными.
Гестаповец Краузе был отрицательным, негативным персонажем, и
этот злой образ никак не вязался у Юрки в голове с нежной
карандашной надписью над его репликами.
Но Юрке хотелось приятно удивить Володю, и он начал
репетировать. Ходил по сцене, читал свои слова пустому залу,
воображал, что вот он: сидит за столом, перед ним Зина, и он ведёт
допрос… Юрке казалось, что у него даже неплохо получается. Но
потом заскрипела ступенька, и в зал вернулись актёры.
Компания собралась немаленькая: сам Юрка, ПУК в полном
составе, Настя и Саня. К аутсайдерам присоединился и Олежка, хотя
его игрой были довольны все. Ещё очень хотела прийти Маша, но Ира
Петровна утащила её в отряд — репетировать танцевальный номер
первого отряда для праздничного концерта на день рождения лагеря.
Маша брыкалась, но пришлось идти, а Юрка порадовался тому, что
вечер пройдет без её заунывного бренчания.
Пока малышня готовилась к прогону сцены с фашистами, Юрка с
ПУК-ами и Володей сидели в зрительном зале на соседних креслах.
ПУК молчали, но всё равно мешали Юрке, при них он обязан был
делать вид, будто ничего особенного не произошло и не происходит,
хотя внутри Юрки уже больше часа визжали сирены, гудели поезда,
все дымилось и грохотало: «Хватай Володю и беги!»
— В чем-то Ольга Леонидовна права, — задумчиво произнесла
потенциальная жертва похищения. — Партизаны находились там под
постоянным подозрением. В Оболи две тысячи немецких солдат,
колонна карателей. Смерть под пытками партизанам была обеспечена,
только попадись… а мы играем так, будто герои вообще страха не
испытывают!

— Ей не пионеры нужны, а актеры драматического театра! —
возмутился Юрка. — «Мораль этого спектакля в том, чтобы показать,
что каждый человек может быть героем», — повторил он слова
воспитательницы. — Знаешь что? Мы настоящие не смогли бы воевать
и тем более победить, как те дети, которые сражались в войну. А она
просит, чтобы мы это сыграли.
— Ой, не болтай, Конев, накаркаешь. Всё мы сможем, —
скривилась понурая Ксюша.
— Я же говорила, что надо современное ставить, — протестующе
заявила Ульяна и негромко запела приятным голосом:
— Ты меня на рассвете разбудишь…
[6]
 
Полина равнодушно пялилась в пол.
Володя не обратил на протест никакого внимания, взглянул на
Юрку и пожал плечами.
— Смогли бы. Война же — так и так убьют, тут либо сдаться,
либо мстить за тех, кого уже убили. Ладно, это лирика. К делу.
В зале царила напряжённая атмосфера. Володя, который и так в
этих стенах всегда становился натуральным требовательным худруком,
теперь и вовсе стал безжалостным: не обращал внимания ни на что
вокруг и полностью погрузился в репетицию. Срывался на крик, ругал
актёров, гонял малышню, хотя те и без того сегодня были тише воды
ниже травы.
А Юрке было откровенно скучно. До сцены с Краузе было ещё
далеко, не факт, что Володя вообще собирался прогнать её сегодня. И
вот чем ему было заняться? Томиться в ожидании окончания
репетиции и надеяться, что Володя будет в настроении поговорить с
ним? Ну нет, Юрка устал всё надеяться и ждать — ему последние три
часа казались вечностью. Хватит ждать, что Володя всё решит за него.
Он и так уже сделал огромный шаг Юрке навстречу, и теперь пришла
его очередь брать всё в свои руки.
Посреди репетиции казус случился с Ульяной, когда в очередной
раз стали прогонять сцену с «Юными мстителями» и Ульяна в
очередной раз переигрывала: читала свои реплики с раздражающим
энтузиазмом и выражением.

Юрка наблюдал за реакцией Володи — как тот скрежетал зубами,
раз за разом указывал переигрывать сцену сначала, наставлял Ульяну
говорить спокойнее и с чувством… И каждый раз Ульяна повторяла
одни и те же ошибки!
Раз на десятый Володя не выдержал. Поднялся на сцену прямо во
время одного из коротких монологов и оборвал Ульяну на полуслове
криком:
— Неужели ты не слышишь, как ужасно играешь? Ты понимаешь,
что ты мститель? Ты партизан, Уля! Почему ты говоришь свой текст
так, будто со стульчика на утреннике в детском саду?
Володя, конечно, перегнул палку. Юрка нахмурился — сейчас,
среди общего напряжения, после критики Ольги Леонидовны, это
было уже слишком. Неудивительно, что Ульяна разревелась: не
пытаясь сдержать и скрыть слёзы, хлюпнула носом и громко
заплакала. Но Юрке всё же не было её жалко, ведь как ещё ей нужно
было объяснять, если она не поняла с десятого раза? А вот Володя тут
же пожалел о своём поведении и бросился утешать Ульяну. Приобнял
её за плечи, и та не упустила возможности тут же уткнуться ему в
плечо, явно пачкая рукав рубашки слезами, соплями и тушью.
— Ульяна, извини меня, я не хотел так… Глупость сказал. Ну всё,
ну перестань.
А Ульяна вздохнула и прижалась ещё крепче.
Юрку охватила злоба и ревность — ещё одна такая же, как Маша,
ревёт только затем, чтобы Володя бросился лебезить перед ней. И ведь
это работает! Совестливый, добренький Володя тут как тут с
извинениями, унижается перед ней! «Жалостливый ты наш! —
мысленно возмутился Юрка. — Танцует с Машами из жалости, небось
и меня из жалости хотел поцеловать!»
Он зло потопал в угол зала, уселся на крайнее кресло,
спрятавшись в тени занавеса, и, насупившись, уставился на бюст
Ленина, пылящийся в углу. Вспомнив, как пару дней назад Володя
заставил его стаскивать этот тяжеленный бюст со сцены, будто какого-
то грузчика, Юрка фыркнул и нахмурился ещё сильнее. Украдкой
осмотрелся по сторонам и понял, что на его метания никто и внимания
не обратил, один лишь Владимир Ильич из угла понуро глядел на него
гипсовыми глазами.

— Что смотрите? — тихо спросил Юрка. Его никто не услышал
— со сцены всё ещё раздавались надрывные всхлипы Ульяны и
виноватое бормотание Володи.
Ленин ему ничего, конечно, не ответил.
Юрка встал и подошёл к бюсту — высотой тот был примерно
такого же роста.
— Никому я не нужен, — пожаловался Юрка и протянул руку ко
лбу Ленина. Провёл по шероховатой гипсовой лысине, тяжело
вздохнул. — Мы с вами похожи, да? Вы тоже стоите в углу тут и
пылитесь, никому не нужный… Эх, только вы меня и понимаете,
Владимир Ильич. — Юрка взял голову бюста в обе руки и,
потянувшись вперед, поцеловал Ленина в лоб. — Спасибо, что
выслушали, мне даже полегчало…
— Юра! — зашипел Володя за его спиной. — Ты что
творишь?! — судя по тону, он был в ярости.
Юрка повернулся, взглянул на худрука. И правда, тот был
разозлён не на шутку — его глаза метали молнии. «Ульяну так он
успокаивает, лебезит тут перед ней, а на меня кричит?»
— Чего? Я репетирую! — и начал читать с листа Ленину в ухо: —
Милая фройляйн, в стволе этой штуки, — он сложил пальцы
пистолетом и ткнул ими Ленину в висок, — находится всего лишь
один маленький тупоносый патрон. Его вполне достаточно для того,
чтобы сделать ненужными все наши дискуссии и поставить
последнюю точку в вашей жизни. Подумайте, милая фройляйн,
последнюю точку в человеческой жизни!
— Юра, что это за антисоветские выходки?!
Юрка обернулся и растерянно посмотрел на него. Он сердился на
то, что Володя упрямо его игнорирует. На сцене ревела Ульяна, а
подруги и малышня хором её успокаивали.
Володя подошёл к нему и сказал в самое ухо:
— Ты ведь понимаешь, как это выглядит, да? Ты оскорбляешь
память вождя революции.
— Ой, да было бы что оскорблять! — насупился Юрка.
— Как это понимать?
— Да к черту эту революцию! К чёрту Леонидовну с её
партизанами и фашистами! Они с Санычем только и делают, что одних
обеляют, а других — очерняют…

— Чего? Ты хочешь сказать, что фашизм очернили? Свихнулся?
Что, так ролью проникся, что фашизм теперь не зло?
— А может, наоборот, коммунизм — не добро? А что? Володь, ты
никогда не задумывался о том, почему нам так мало рассказывают о
фашистской Германии? Все только об одном: война, истребление,
концлагеря, а как же социальная и политическая структура? Почему
про них — ничего? Не потому ли, что в СССР в то время все было
точно так же, только вместо евреев в лагерях — несогласные, а вместо
арийцев — партийные? У них даже своя пионерия была.
Следовательно, то, что мы тут ставим — неправда, хотя бы только
потому, что тут утверждается, что все немцы — мрази.
— К чему ты клонишь? — нахмурился Володя.
Юрка и сам не понимал. Он снова как маленький ребенок нес
полную околесицу только ради того, чтобы на него обратили
внимание. Юрке это не нравилось, он был противен сам себе, но
ничего не мог с собой поделать. Не мог дать Володе снова вернуться к
Ульяне.
— К тому, что немцы — такие же люди, как мы, а не мрази.
— Ой, да тебе-то откуда знать, мрази они или нет! Оттого, что у
тебя дядя там живет? Ну и что? Это сейчас они нормальные, а тогда
целая нация превратилась в убийц!
— Не вся, — воскликнул Юрка.
— Ну, ясное дело, что не вся! Но Юра… Ох, нет, ну ты
совершенно несистемный человек! Свободным быть можно и даже
нужно, но не здесь! И если не можешь перестроиться, научись врать.
Так, как говоришь ты, даже думать нельзя!
— Где-то я это уже слышал, — огрызнулся Юрка. — Но я о
другом, Володя. Наш почетный коммунист Леонидовна требует от нас
патриотизма только для галочки. Наши полукомсомолки кивают, а
потом ревут. Но ты посмотри вокруг, им всем наплевать на этих
героев! Эти девки здесь только из-за тебя.
— А ты разве нет? — Володя сверкнул глазами и развернулся,
собираясь уйти.
Вообще-то Юрка тоже был здесь ради него, но, пожалуй, только
одному ему было стыдно это признать. Стыдно не из-за отсутствия в
себе патриотизма, а из-за Володи, ведь ему единственному тут не
наплевать на всё это. Володя делал спектакль не для галочки, не для

того, чтобы привлечь чье-то внимание — ему просто хотелось
показать, донести до людей подвиг пионеров-героев. Он один был
искренним и, наверное, чувствовал себя очень одиноко.
— Нет! Мне не всё равно, — твердо заявил Юрка.
Как бы то ни было, свои ошибки он решил исправить потом, а
сейчас Юрка просто не мог позволить, чтобы последнее слово
осталось за Володей. И тем более он не мог допустить, чтобы девицы
из «гарема Владимира Давыдова» продолжали манипулировать
Володей. Но Юрка уже знал, что ему сделать, чтобы оградить Володю
от домогательств — отгородить его. Физически. Нечего этим девицам
даже сидеть рядом с его, Юркиным, Володей!
— А Ульяну, — сказал он, — я одним махом успокою. Учись,
студент.
Он обогнал Володю и плюхнулся на его пустующее кресло рядом
с Ульяной. Та икнула, мгновенно перестав плакать. Девчонки
заворчали. Володя посмотрел на Юрку и хмыкнул, качая головой.

жүктеу/скачать 2,39 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: