ХУДА.
Было десять часов вечера 12 января 1972 года, когда мы с сестрами,
все девятеро, слушали, как наша старая рабыня — суданка Худа,
предсказывает будущее одной из пас, Саре. Со времени своего
драматического замужества и последовавшего за ним развода, Сара
увлеклась астрологией и была уверена, что именно Луна и звезды оказали
такое сильное влияние на ее жизнь. Худа, которая с самого детства
рассказывала нам о черной магии, была польщена, что оказалась в центре
внимания всей нашей семьи, изнывавшей от скуки.
Все мы знали, что в 1899 году, когда Худе было восемь лет, мать,
занятая сбором ямса для скудного ужина, оставила се без присмотра, и
девочка была похищена работорговцем-арабом. Не было ребенка в нашей
семье, которого Худа не развлекала бы рассказами о своем похищении.
К нашему удовольствию, Худа всегда рассказывала об этом давнишнем
событии весьма эмоционально, как будто оно произошло только вчера. Она
в лицах изображала, как сидела под деревом и напевала песенку, а затем с
криком бросала подушку себе на голову, как будто это был мешок
похитителя. Она стонала, брыкалась, каталась по полу и громко звала мать.
В конце концов она вскакивала па кофейный столик и обращала свой взор
вдаль, как бы увидев за окном воды Красного моря, по которому плыл
корабль, перевозивший рабов из Судана в Аравийскую пустыню.
В глазах ее затем разгорался дикий огонек, когда она изображала, как
боролась с ворами, пытавшимися украсть у нее пищу. Она хватала из вазы с
фруктами персик или грушу и жадно вгрызалась в нее, оставляя только
черенок или косточку. Затем она заводила руки за спину и начинала ходить
взад и вперед по комнате, призывая Аллаха на помощь и умоляя его не
позволить продать ее на невольничьем рынке.
Ее продали клану Рашидов из Эр-Рияда, которые заплатили за нее
сумму, равную цене одного ружья, после чего вместе с остальными рабами
отвели из Джидды в крепость Мишмаак, где стоял гарнизон Рашидов.
Спектакль продолжался, и Худа начинала ползать по комнате, прячась
под столами и кроватями, как будто стараясь укрыться от пуль, которыми
осыпали крепость атаковавшие ее Абдул Азиз со своими шестьюдесятью
соратниками. Они разбили Рашидов и захватили крепость, вернув страну
клану аль-Саудов. Несмотря на то, что была изрядной толстухой, Худа
перепрыгивала через кресло и пряталась за ним, чтобы избежать резни,
устроенной воинами пустыни. Она говорила, что ее спас отец нашего отца,
и в подтверждение хватала одну из пас, валила на пол и начинала целовать,
говоря, что именно так целовала нашего дедушку, благодаря за спасение.
Вот каким замечательным образом Худа попала в нашу семью.
По мере того как мы росли, она умело отвлекала нас от наших личных
драм и трагедий, путая рассказами о сверхъестественном. Мать всегда с
улыбкой отмахивалась от разглагольствований старой рабыни, по после
того, как я однажды проснулась среди ночи, напуганная страшным сном, в
котором присутствовали злые духи и прочая нечисть, она запретила Худе
пугать детей своими рассказами. Теперь, когда матери больше не было
среди живых, Худа с энтузиазмом взялась за свою магию.
Мы с интересом смотрели, как Худа рассматривает линии па ладони
Сары и, качая головой, закатывает глаза, как будто вся будущая жизнь Сары
открывается перед пей.
Сара не была слишком удивлена, когда Худа сказала, что ей не удастся
реализовать ее планы и стремления. Было похоже, что она и сама не
сомневалась в этом. Я застонала и отвернулась; мне так хотелось, чтобы
мечты Сары сбылись. Разозлившись, я громко обвинила Худу в шаманстве,
но никто не обратил па меня внимания, а Худа продолжала рассматривать
руку Сары, почесывая подбородок. Наконец она подняла глаза и сказала:
— Эй, малютка Сара. Я вижу, что вскоре ты выйдешь замуж!
Сара ахнула и выдернула руку. Менее всего она хотела кошмара
очередного замужества. Худа громко рассмеялась и сказала Саре, что не
надо убегать от своего будущего. Она добавила, что замужество Сары будет
по любви и что она произведет на свет шестерых детей, которые подарят ей
много радости и счастья.
Сара задумчиво нахмурилась, затем лицо ее посветлело, как если бы
она решила не ломать себе голову над тем, что не в ее власти. Она
посмотрела в мою сторону, и па лице ее появилась улыбка, которую в
последнее время нам приходилось видеть так редко. Она попросила Худу
попробовать прочитать по руке мое будущее, сказав, что если она сможет
угадать, какие действия предпримет ее непредсказуемая сестра, то она и в
самом деле поверит в ее способности. Остальные мои сестры дружно
рассмеялись, соглашаясь с Сарой, но по их лицам я видела, что все они
нежно любят меня, свою сестру, которая столько раз испытывала их
терпение.
Я задрала нос и села перед Худой с выражением высокомерия,
которого на самом деле не чувствовала. Я показала ей свои ладони и важно
спросила, что я буду делать через год. Худа не обратила никакого внимания
на мое ребячество и рассматривала мои ладони так долго, что мне
показалось, прошла целая вечность. Она вела себя странно: трясла головой,
бормотала что-то про себя и издала горловой стой, прежде чем огласить
мою судьбу. Наконец она заговорила громким шепотом, и в голосе ее была
такая уверенность, что я почувствовала, как горячий ветерок волшебства
овевает мне лицо.
Худа торжественно провозгласила, что отец скоро объявит о моем
предстоящем замужестве. Я обрету и горе, и счастье в лице одного
человека. Я буду приносить неприятности всем, кто окружает меня. Мои
действия и поступки в будущем доставят массу проблем моей семье. На
мою долю придется и великая любовь, и лютая ненависть. Во мне
мистическим образом соединилось зло и добро. Я — загадка для всех, кто
любит меня.
С жалобным воплем Худа вознесла руки к небу и стала молить Аллаха,
чтобы он вмешался и защитил меня от самой себя. Затем она обняла меня,
припала к моей груди и горько разрыдалась.
Нура вскочила на йоги и спасла меня от объятий Худы. Сестры
принялись успокаивать меня, а Нура твердо взяла Худу за руку и вывела
прочь из комнаты. Старуха продолжала бормотать себе -под нос, что верит
в то, что Аллах не оставит своей милостью младшую дочь ее любимой
Фадилы.
Я вся дрожала, находясь под впечатлением предсказания Худы. Я
начала плакать и сквозь слезы бормотать, что Худа говорила мне, что ее
мать была колдуньей, а до нее бабушка и что свойства эти в их семье
передавались от матери к дочери. Я говорила, что Худа всосала умение
колдовать с молоком матери. И вообще, рыдала я, только колдунья могла
распознать мою натуру!
Одна из моих старших сестер, Тахани, начала успокаивать меня,
пытаясь убедить в том, что все происходящее — не более чем глупая игра,
на которую не стоит обращать внимания.
Сара вытерла мои слезы и сказала, что, по ее мнению, все мои тревоги
оттого, что я боюсь не дожить до того момента, когда сбудутся
предсказания Худы. Остальные сестры подхватили ее шутливый тон и со
смехом стали вспоминать мои проделки, особенно те, жертвой которых
стал наш брат Али.
Особенно веселило их воспоминание о том дне, когда я попросила
одну из моих подруг позвонить Али и притвориться, что она не может
устоять перед его чарами. Часами мы слушали, как он нес по телефону
невероятную чушь и строил планы по поводу того, каким образом ему
удобнее было бы встретиться со своей поклонницей.
Подружка предложила, чтобы Али вел на поводке козленка, добавив,
что в таком случае ее шофер наверняка узнает его. Она сказала, что ее
родители уехали из города и что если Али последует за ее шофером, то
сможет увидеться с незнакомкой у нее дома, не подвергаясь при этом
никакой опасности.
Место встречи было назначено через дорогу от дома моей подруги, и
мы с сестрами расположились на балконе ее спальни и стали наблюдать за
улицей. Мы хохотали до колик в животах, глядя, как бедняга Али час за
часом стоит на одном месте с козленком па поводке и крутит головой в
поисках несуществующего шофера. К нашему веселью, моей подруге
удалось обмануть Али таким образом не раз и не два, а целых три раза!
Бедолага так жаждал встретиться с таинственной незнакомкой, что здравый
смысл совершенно покинул его. Я вспоминаю, что тогда мне пришла в
голову мысль о том, что все наши законы по поводу чадры могут быть
неудобными не только для женщин!
Сестрам удалось достичь своей цели: увлекшись воспоминаниями о
былых проделках, я забыла о зловещем бормотании Худы. В конце концов,
старой служанке было уже за восемьдесят, так что не стоило придавать
большого значения ее словам.
Впрочем, мое спокойствие длилось не долго: тем же вечером к нам
приехал отец и заявил, что нашел для меня подходящего мужа. Внутри у
меня все оборвалось, предсказания Худы начинают сбываться! Новость так
поразила меня, что я даже не спросила отца, как зовут моего будущего
мужа, а вместо этого пулей вылетела из комнаты, едва сдерживая слезы.
Той ночью я не сомкнула глаз, снова и снова вспоминая слова старой
служанки. Впервые в своей жизни я смотрела в будущее со страхом.
На следующее утро к нам приехала Нура и сказала, что мне предстоит
выйти замуж за Карима — одного из наших кузенов. Когда я была еще
маленькой девочкой, мне приходилось встречаться с его сестрой, но я
ничего не помню из того, что она говорила о своем брате, разве что
упоминание о том, что он любит покомандовать. На тот момент ему было
двадцать восемь, и мне предстояло стать его первой женой. Нура сказала,
что видела его фотографию и он показался ей чрезвычайно
привлекательным. Он был образованным молодым человеком и даже
закончил юридический факультет в Лондоне. Нура сказала, что, в отличие
от остальных наших кузенов, он всерьез занимается бизнесом и обладает
реальным весом в деловом мире. Он был главой одной из крупнейших
юридических фирм в Эр-Рияде. Мне очень повезло, заметила Нура, так как
Карим сказал моему отцу, что хочет, чтобы я завершила образование до
того, как выйду замуж, так как ему неинтересна жена, с которой он не мог
бы общаться на должном уровне.
Ничто, однако, не могло улучшить моего настроения, и я, состроив
Нуре гримасу, с головой укрылась одеялом. Нура глубоко вздохнула, когда я
обиженно заявила, что повезло не мне, а Кариму, раз ему достанется такая
жена, как я!
После ухода Нуры я позвонила сестре Карима и заявила, что советую
ее брату хорошенько подумать, прежде чем жениться на мне. Я даже
пригрозила, что, если ему вздумается завести себе других жен, я отравлю
их всех при первой же возможности. Кроме того, сказала я, отцу было
весьма трудно подобрать мне мужа, так как в школьной лаборатории со
мной поизошел несчастный случай. Сестра Карима стала выпытывать у
меня, что же произошло, и я сказала, что уронила колбу с кислотой, в
результате чего лицо мое оказалось покрыто шрамами от ожогов. Бедняга
поспешила закончить разговор, чтобы поскорее сообщить брату ужасную
новость.
Тем же вечером на виллу примчался разъяренный отец в
сопровождении двух тетушек Карима. Меня заставили стоять по стойке
смирно, пока женщины рассматривали меня, пытаясь обнаружить
несуществующие изъяны. Процедура настолько меня возмутила, что я
открыла рот и предложила им посмотреть, в порядке ли мои зубы. В конце
концов я дошла до того, что бросилась на них с криком, как бы собираясь
вцепиться им в волосы. Они в панике ретировались, не рискуя даже
оборачиваться.
Отец долго стоял молча и смотрел на меня. Я видела, что он с трудом
сдерживается, но вдруг, к моему неописуемому удивлению, он тряхнул
головой и громко расхохотался. Я ждала чего угодно: крика, а может, и
удара, но только не смеха. Я почувствовала, что и сама начинаю улыбаться
и в конце концов расхохоталась вместе с ним. В комнату вбежали Сара с
Али и с удивлением уставились на нас.
Отец рухнул на софу, утирая слезы рукавом своей тобы. Наконец он
взглянул на меня и сказал:
— Султана, ты видела их лица, когда они решили, что ты собираешься
покусать их? Одна из них сама была похожа на лошадь! Дитя мое, воистину
ты неподражаема. Не знаю, завидовать Кариму или сочувствовать ему. —
Отец высморкался. — И в самом деле, жизнь с тобой вряд ли окажется
скучной!
Поведение отца воодушевило меня, и я присела на пол у его ног. Он
погладил меня по плечу, и сердце мое радостно забилось; мне хотелось,
чтобы это мгновение никогда не кончалось. Я спросила отца, нельзя ли
сделать так, чтобы я смогла увидеть Карима до свадьбы.
Отец обернулся и посмотрел на Сару; по-видимому, что-то в
выражении ее лица тронуло его. Он похлопал по софе, приглашая ее
присесть. Между нами в эти мгновения не было произнесено ни слова, но
мы говорили на языке крови. Али, видимо, пораженный тем, какое
внимание его обычно суровый отец уделяет женщинам, в изумлении
прислонился к дверному косяку, широко открыв рот — слов у него не
было!
Достарыңызбен бөлісу: |