Сборник научных трудов

 

179

8.  Буряков  Ю.Ф.  Археологические  материалы  к  этнической  истории  бассейна  средней  Сырдарьи  в 

древности  и  средневековье // Материалы  к  этнической  истории  населения  Средней  Азии. – Ташкент:  Фан, 

1986. – С. 50–67. 

9. Вайнберг Б.И. Этногеография Турана в древности. – М.: Вост. лит-ра, 1999. – 359 с. 

10. Востров В.В., Захарова И.В. Казахское народное жилище. – Алма-Ата: Наука, 1989. – 181 с.  

11.  Гуревич  Л.В.  К  интерпретации  пенджикентских  «капелл» // Культурные  связи  народов  Средней 

Азии и Кавказа. Древность и средневековье. – М.: Наука. Гл. ред. вост. лит-ры, 1990. – С. 67–89.  

12. Егоров В.Л. Жилища Нового Сарая // Поволжье в средние века. – М.: Наука, 1970. – С. 172-194.  

13. Егоров В.Л., Жуковская Н.Л. Типы традиционного сельского жилища Юго-Восточной, Восточной и 

Центральной Азии. – М.: Наука, 1979. – 323 с. 

14.  Егорова  Н.П.  Жилые  дома  Отрара XVI–XVII вв. // Национальное  своеобразие  зодчества  народов 

СССР. – М.: Центр. науч.-исслед. и проект. ин-т град-ва, 1979. – С. 90–93. 

15. Ерзакович Л.Б. Жилище Отрара и некоторые этнокультурные и хозяйственные процессы на юге Ка-

захстана  в XIII–XVIII вв. // Средневековая  городская  культура  Казахстана  и  Средней  Азии. – Алма-Ата: 

Наука, 1983. –С. 89–97. 

16.  Ерзакович  Л.Б.  Жилище  позднесредневекового  Отрара  как  источник  для  реконструкции  этнокуль-

турных процессов на юге Казахстана // Средневековые города южного Казахстана. – Алма-Ата: Изд-во Каз. 

ун-та, 1986. – С. 100–110. 

17. Ерзакович Л.Б. О южноказахстанском компоненте в материальной культуре городов Золотой Орды 

// По следам древних культур Казахстана. – Алма-Ата: Наука, 1970. – С. 60–68.  

18. Жилина А.Н. О некоторых древних чертах жилища оседлого населения Средней Азии // Всесоюзное 

археолого-этнографическое  совещание  по  итогам  полевых  работ 1972 года:  тез.  докл.  и  сообщений  по 

этнографии. – Ташкент: Фан, 1973. – С. 54–55. 

19.  Жилина  А.Н.,  Томина  Т.Н.  Народы  Средней  Азии.  Традиционное  жилище  народов  Средней  Азии 

(XIX – начало XX вв. Оседло-земледельческие районы). – М.: Наука, 1993. – 273 с.  

20. Жилище народов Средней Азии и Казахстана. – М.: Наука, 1982. – 240 с.  

21.  Завьялов  В.А.  Кушаншахр  при  Сасанидах: (по  материалам  раскопок  городища  Зартепа). – СПб.: 

Факультет филологии и искусства Санкт-Петерб. ун-та, 2008. – 293 с. 

22.  Зиливинская  Э.Д.  Усадебные  дома  в  городах  Золотой  Орды // Этнокультурное  взаимодействие  в 

Евразии. – М.: Наука, 2006. – Кн. 1. – С. 364–377. 

23. Кочевое жилище народов Средней Азии и Казахстана. – М.: Наука, 2000. – 367с.  

24. Материалы Тохаристанской экспедиции. – Ташкент: Sanat, 2000. – Вып. 1: Археологические иссле-

дования Кампыртепа. – 144 с.  

25. Мухамадиев А.Г. Раскопки двойного дома на Водянском городище в 1970 г. // Города Поволжья в 

средние века. – М.: Наука, 1974. – С. 80–88. 

26.  Назилов  Д.А.  Зодчество  горных  районов  Средней  Азии. – Ташкент:  Изд-во  Ташкент.  тех.  ун-та, 

1999. – 232 с. 

27.  Нечаева  Л.  Г.  О  жилище  кочевников  юга  восточной  Европы  в  железном  веке (I тыс.  до  н.э. – пер. 

пол. II тыс. н.э.) // Древнее жилище народов Восточной Европы. – М.: Наука, 1975. – С. 7–49. 

28.  Ольховский  В.С.  Поминально-погребальная  обрядность  населения  степной  Скифии (VII–III вв.  до 

н.э.). – М.: Наука, 1991. – С. 256. 

29.  Павлов  Н.Л.  Алтарь.  Ступа.  Храм.  Архаическое  мироздание  в  архитектуре  индоевропейцев. – М.: 

Прогресс-Традиция, 2001. – 496 с. 

30.  Раскопки  в  Пайкенде  в 1999–2007гг. – СПб.:  Изд-во  Гос.  Эрмитажа, 2000–2008. – (Материалы 

Бухарской экспедиции, вып. I-IX). 

31.  Распопова  В.И.  Жилище  Пенджикента  (Опыт  историко-социальной  интерпретации). – Л.:  Наука, 

1990. – 205 с.  

32.  Смагулов  Е.А.  К  вопросу  об  этнической  атрибуции  культуры  позднесредневекового  Отрара // 

Позднефеодальный город Средней Азии. – Ташкент: Фан, 1990. – С. 211–215. 

33.  Смагулов  Е.А.  К  вопросу  об  этнической  принадлежности  позднесредневековой  культуры  древних 

городов  Южного  Казахстана // Тез.  докл.  науч.-практ.  конф.,  посв. 70-летию  организации  Чимкент.  обл. 

историко-краевед. музея. – Алма-Ата, 1990. – С. 47–50. 

34. Смагулов Е.А. К разработке системы понятий фиксации массового материала при раскопках «широ-

кими  площадями» // Средневековая  городская  культура  Казахстана  и  Средней  Азии. – Алма-Ата:  Наука, 

1983. –С. 148–157. 

35.  Смагулов  Е.А.  Новые  данные  к  реконструкции  комплекса  культовых  атрибутов  на  средней  Сыр-

дарье // Известия АН КазССР. Сер. обществ. наук. – 1991. – № 5. – С. 23–31. 

36. Федоров-Давыдов Г.А., Вайнер И.С., Гусева Т.В. Исследование трех усадеб в восточном пригороде 

Нового Сарая (Царевского городища) // Города Поволжья в средние века. – М.: Наука, 1974. – С. 89–131. 

37. Харузин Н.Н. История развития жилища у кочевых и полукочевых тюркских и монгольских народ-

ностей России. – М., 1896. – 124 с. + IV. 

 

 

180 

 

 

 

Рис. 1. Эволюция жилища отрарского типа 

1–3 – типичные планировки домов позднесредневекового времени (Отрар, XVI–XVIII вв.);  

4 – типичная планировка жилой ячейки (Древний Сауран, XII–XIII вв.);  

5 – типичная планировка домов VIII–X вв. (Отрарский оазис);  

6–7 – планировки домов раннесредневекового времени (Алтынтобе, Коныртобе, Отрарский оазис). 

 

181

Л.В. Татаурова 

Омск, филиал Института археологии и этнографии СО РАН,  

государственный университет  

ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ МАТЕРИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ РУССКИХ  

XVII–XIX 

вв

. ПО АРХЕОЛОГИЧЕСКИМ ИСТОЧНИКАМ 

Археология  русских,  как  и  любой  раздел  археологической  науки,  призвана  наполнять  историче-

ские  исследования  дополнительной  информацией  и  фактами.  Кроме  того,  это  и  получение  самостоя-

тельных источников по различным аспектам в изучении культуры русского населения. Последнее осо-

бенно  важно  в  исследовании  русского  населения  Сибири  в  период XVII–XIX вв.,  потому  что  это 

направление достаточно молодое [9, с. 12–14

].  

Основные тенденции археологических исследований памятников истории освоения русскими Си-

бири и Дальнего Востока проанализированы в статье А.Р. Артемьева [1, с. 7–28

]. В рамках этих направ-

лений прослеживается ряд проблем в изучении, прежде всего, материальной культуры русских XVII–

XIX вв., на которых хотелось бы остановиться особо. 

Одной из главных проблем я бы назвала малочисленность исследований сельских поселенческих 

комплексов времени расселения русских в Сибири. 

К  сожалению,  пока  нет  ни  одной  археологической  карты  русских  населенных  пунктов,  которая 

представляла  бы  существующие  и  поныне  сельские  поселения  (например,  село  Бергамак  и  археологи-

ческий памятник Бергамакский острог), основанные первыми переселенцами, и селения, которые имеют 

бесспорный статус археологического объекта, как, например, несуществующие ныне деревни Ананьино, 

Изюк  (археологические  комплексы  Ананьино-I,  Изюк-I).  Многие  из  них,  бывшие  и  нынешние,  мы 

находим в наследии у С.У. Ремезова и на административных картах последующего времени. Кроме того, 

заброшенные русские деревни долгое время вообще не считались археологическими памятниками, и их 

сохранность  не  контролировалась  государственной  охраной  памятников  истории  и  культуры.  Хотя 

составление  подобных  историко-археологических  карт  позволит  не  только  определить  местоположение 

русских комплексов, но и заново проследить этапы заселения и освоения территорий русским населением, 

рассмотреть  их  вместе  с  расселением  и  населенными  пунктами  аборигенного  населения.  Это  даст 

возможность  полнее  оценить  культурные  взаимовлияния,  заимствования,  исторические  события.  Важ-

ность и необходимость подобной работы наглядно видна в работе Л.Д. Макарова по Удмуртскому При-

камью [3, с. 70–85

]. Картографирование и археологическое исследование сельских комплексов позволило 

бы подойти к выделению комплексов материальной культуры городского и сельского населения, которые 

при определенном сходстве, все же различаются – в селе комплексы более подчинены главенствующим 

формам хозяйства, существованию определенных промыслов и ремесел.  

Определенный опыт работ на сельских памятниках имеется в Омском Прииртышье, где в разном 

объеме было исследовано пять поселенческих комплексов, материалы которых характеризуют культуру 

и произошедшие в ней изменения за весь период освоения русскими Среднего Прииртышья, начиная с 

XVII  в. (поселения  Ананьино-I,  Изюк-I,  Бергамак-I),  культуру XVIII в. – поселение  Локти-I, XIX в. – 

поселение Розановка-I [6, с. 272–291; 8, с. 485–487

]. Но это материал небольшого региона. 

Другой проблемой можно считать систематизацию археологического материала, полученного при 

раскопках  русских  комплексов.  Как  и  в  археологии  ранних  периодов  истории,  эта  проблема  имеет 

место, хотя, казалось бы, назначение и применение предметов материальной культуры для этого перио-

да времени должно быть хорошо известно и разложить их по типам не составит труда. Такой подход не 

всегда, к сожалению, работает. Например, керамические изделия, прежде всего посуду, которая дожила 

до  середины XX в.,  ее  формы,  технологию  изготовления,  назначение  и  применение  можно  изучить 

этнографическими методами и получить «работающую» типологию [7; 10

]. А к некоторым категориям 

инвентаря, таким как изделия из камня, в том числе для добывания огня, приходится подходить чисто с 

археологическими методами исследования. Определенные коллекции артефактов для проведения типо-

логических  построений  требуют  применения  методов  естественных  наук  для  понимания  техники  и 

технологи  их  изготовления,  например,  стеклянные  бусы  и  вставки [2, с. 37–45

];  морфологических  и 

структурных признаков, например, медные кресты-тельники. Тем не менее, для решения этой проблемы 

необходимо  выработать  единые  критерии,  основанные  на  назначении  и  применении  предметов  мате-

риальной культуры, технологии изготовления. 

Еще  одной  проблемой  можно  считать  датировку  предметов  материальной  культуры,  особенно 

важную для поселенческих и погребальных комплексов. Письменные источники, если таковые имеют-

ся,  позволяют  выяснить  даты  основания  сел.  Археологические  материалы,  прежде  всего  стратигра-

фическая последовательность формирования сельского культурного слоя, не может решить проблемы 

хронологии, в отличие, например, от стратиграфии городских слоев, которые можно датировать еще и 

 

182 

документально.  Пожалуй,  для  погребений  единственным  хронологическим  материалом  могут  высту-

пать нательные крестики, которые по форме и семантике изображений можно разделить на несколько 

хронологических  периодов [4, с. 34–45

].  В.И.  Молодин  считает,  что  подобные  источники  сложно 

датировать  более  точно,  чем  в  пределах  одного  века [5, с. 28

]. С этим тезисом нельзя не согласиться 

хотя  бы  потому,  что  крест  мог  передаваться  по  наследству  и  необязательно  попасть  в  погребение  в 

короткий срок после его изготовления. Датирующим материалом может выступать монетный комплекс, 

но  монеты  не  столь  частые  находки  и  датирование  по  ним  возможно  тоже  в  пределах  периода  их 

бытования  и  хождения.  Подводя  итог  сказанному,  можно  лишь  добавить,  что  датировка  крестов  и 

монет лишь указывает на время существования деревни или кладбища, а к периодам их истории мало 

что добавляет. Наверное, более точным будет дендрохронологическое датирование памятника, если для 

этого будет возможным получить необходимые образцы. 

На  сегодняшний  день  представленные  проблемы  являются  наиболее  острыми.  Прежде  всего, 

потому, что системное изучение сельских комплексов сравняет грань «между городом и деревней» по 

степени их изученности. 

Соглашаясь отчасти с мнением М.П. Черной, что «русская археология Сибири – это, прежде всего, 

городская археология» [11, с. 507

], можно сказать, что это связано с самой историей заселения Сибири. 

По  мере  продвижения  русского  населения,  освоения  территорий  начиналось  строительство  острогов, 

городов,  оборонительных  линий  и  закрепление  государственной  власти.  Вокруг  «пашенных  городов» 

[12,  с. 15

]  складывалась  система  сел  и  деревень,  которая  обеспечивала  город  всем  необходимым. 

Поэтому,  хочется  надеяться,  что  в  дальнейшем  вокруг  «городской  археологии»  выстроится  система 

изученных раскопками сельских поселений XVI–XIX вв.  

Решение  второй  проблемы  позволит  систематизировать  археологический  материал,  полученный 

при  археологических  исследованиях  русских  памятников  не  только  Сибири,  но  и  европейской  части 

России  в  рамках  и  границах  единой  и  общероссийской  (русской)  культурной  традиции  и  понять  его 

целостность и различия, появившиеся в других условиях и при взаимодействиях с другими народами. 

Решение проблем хронологии и датировок позволит проследить динамику развития материальной 

культуры в XVII–XIX вв. 

Список литературы 

1. Артемьев А.Р. Основные направления археологических исследований памятников истории освоения 

русскими Сибири и Дальнего Востока // Культура русских в археологических исследованиях – Омск: Изд-во 

Омск. Ун-та, 2005. – С. 7–28. 

2.  Довгалюк  Н.П.,  Татаурова  Л.В.  Стеклянные  бусы  из  слоев  сельских  поселений  Среднего  Приир-

тышья  как  источник  для  реконструкций  торговых  связей  русских  переселенцев XVII–XVIII вв. // Архео-

логия, этнография и антропология Евразии. – 2010. – № 2 (42). – С. 37–45. 

3.  Макаров  Л.Д.  Русские  в  Удмуртском  Прикамье:  материалы  к  историко-археологической  карте // 

Культура русских в археологических исследованиях. – Омск: Изд-во «Апельсин», 2008. – С. 272–291. 

4. Макаров Л.Д. Язычество и христианство в духовной жизни населения Камско-Вятского междуречья в 

период развитого и позднего средневековья // Финно-угроведение [Йошкар-Ола]. 

− 1996. − № 2. − С. 23–49. 

5. Молодин В.И. Кресты-тельники Илимского острога. 

− Новосибирск: «ИНФОЛИО», 2007. − 248 с. 

6.  Татаурова  Л.В.  Десять  лет  археологии  русских  в  Омске // Этнографо-археологические  комплексы: 

проблемы культуры и социума. – Омск: Издат. дом «Наука», 2009. – Т. 11. – С. 272–291. 

7. Татаурова Л.В. Керамическое производство Нижней Тары в XVII–XX веках (по данным археологии и 

этнографии): дисс. … канд. ист. наук. – Омск, 1997.  

8.  Татаурова  Л.В.  Памятники  русских XVIII–XIX вв.  как  этноархеологический  источник // Проблемы 

археологии, этнографии, антропологи Сибири и сопредельных территорий: Материалы Годовой сессии Ин-

та археологии и этнографии Сиб. отд-ния РАН. – Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО 

РАН, 2007. – С. 485–487. 

9.  Татаурова  Л.В.  Погребальный  обряд  русских  Среднего  Прииртышья XVII–XIX вв.  По  материалам 

комплекса Изюк-I. – Омск: Изд-во «Апельсин», 2010. – 284 с. 

10.  Татаурова  Л.В.  Типология  русской  керамики  (по  этнографическим  материалам) // Этнографо-

археологические комплексы: проблемы культуры и социума. Новосибирск: Наука, 1998. – Т. 3. – С. 88–123. 

11.  Черная  М.П.  Русская  археология  как  новое  направление  в  сибиреведении // Московская  Русь: 

проблемы археологии и истории архитектуры: к 60-летию Л.А. Беляева. – М.: Изд-во Ин-та археологии РАН, 

2008. – С. 482–515. 

12. Черная М.П. Русский город Сибири конца XVI–XVIII вв. в археолого-исторической ретроспективе: 

автореф. дисс. … д-ра ист. наук. – Новосибирск, 2007. – 42 с. 

 

183

М.Н. Тихомирова, К.Н. Тихомиров 

Россия, Омск, филиал института археологии и этнографии СО РАН 

ОХОТНИЧИЙ ПРОМЫСЕЛ ЯСКОЛБИНСКОЙ (ЗАБОЛОТНОЙ)  

ГРУППЫ ТАТАР ЗАПАДНОЙ СИБИРИ В 1930–1940-

х

 

гг

.* 

 

Согласно литературе, архивным документам такие промысловые виды деятельности как рыболов-

ство, охота у ясколбинских татар в последней трети XIX в. – начале XX в. играли первостепенную роль 

в  жизнеобеспечении  и  были  основными  хозяйственными  занятиями.  Однако  источники  отмечали 

неуклонное  снижение  «звериного  промысла»,  вследствие  экологических  и  экономических  причин. 

С.К. Патканов писал, что «…это занятие дает здешнему населению около половины доходов, и лишь в 

южной части волости – менее» [1, с. 25; 3, л. 19–21; 7, с. 46].  

В настоящее время охота у этой группы утратила свое промысловое значение, она носит подсоб-

ный характер, являясь дополнительным источником добывания мяса. В начале XXI в. рассматриваемый 

вид деятельности представляет собой сложный комплекс традиций и новаций, отражающий в себе осо-

бенности истории и природных условий территории.  

Современное  состояние  охоты  как  традиционного  вида  хозяйственной  деятельности  у  ясколбин-

ских татар уже становилась объектом исследования Р.Х. Рахимова [8 и др.]. Автором были рассмотрены 

объекты и способы охоты, инвентарь.  

В  настоящее  время  остается  открытым  вопрос  о  состоянии  охоты,  ее  роли  в  жизнеобеспечении 

рассматриваемой  группы  в  первой  половине XX в.  Это  связано  с  тем,  что  основная  информация  о 

традиционной  культуре  ясколбинских  татар  собиралась  в 1980-х  и 2000-х  гг.,  когда  в  этих  районах 

наиболее активно проводились исследования. Поэтому сведения об охоте жителей этих мест начала – 

первой половины XX в.  не  нашли  отражения  в  полученных  материалах  или  были  крайне  отрывочны. 

Однако в архивах сохранилось немало любопытных сведений, прежде всего об охотничьем промысле, в 

том  числе  об  организации  охоты,  о  социальном  и  этническом  составе  охотников,  их  образованности, 

оснащенности. Вместе с устными сведениями они позволяют составить более полное представление о 

данном  виде  деятельности,  и  в  первую  очередь  о  социальных  аспектах  охоты,  специализации,  коли-

честве  и  составе  инвентаря.  А  это  как  раз  те  сведения,  которые  не  получается  получить  при  сборе 

информации, или получить очень отрывочные. Это делает особенно ценной такую информацию.  

В 1930-е  гг.  охотники,  проживающие  в  населенных  пунктах  ясколбинских  татар,  относились  к 

Вармахлинскому  охотничьему  хозяйству,  состоящему  из  четырех  опорных  пунктов.  Лайтамакский, 

Рыньинский,  за  исключением  д.  Рынья,  где  проживали  русские  и  небольшой  процент  вогул  (ханты – 

авт.), Яманаульский опорный пункты составляли шестнадцать населенных пунктов татар этой группы. 

К последнему – Кумскому – относилось четыре населенных пункта (проживавшие там татары не входят 

в ясколбинскую группу – авт.), где проживали русские и небольшой процент татар.  

В 1935 г.  согласно  «Ведомости  учета  охотничье-промыслового  населения….»  в  Вармахлинском 

охотничьем  хозяйстве  зафиксировано 215 охотников  из  татар  ясколбинской  группы (159 чел.),  татар, 

проживающих в русских населенных пунктах (4 чел.), русских (48 чел.) и вогулов (4 чел.).  

Большинство  охотников было объединено в колхозные бригады – 137 чел., и лишь 22 чел. были 

единоличники. В каждом из татарских населенных пунктов было по одной охотничьей бригаде. Едино-

личники  промышляли  самостоятельно  или  как  записано  в  документе  «неорганизованно».  Проанали-

зировав соотношение колхозников и единоличников по отдельным населенным пунктам мы получили 

следующие  данные.  В  Ишменево  колхозников  и  единоличников  было  примерно  равное  количество 

(6 единоличников  и 7 колхозников),  в  Лайтамаке – 7 единоличников  и 18 колхозников,  в  Иземети – 

3 единоличника и 15 колхозников, в Носкинбаш – 2 единоличника.  

В отличие от татарских юрт, в населенных пунктах Кумского опорного пункта и д. Рынья едино-

личники  также,  как  и  колхозники,  объединялись  в  бригады [5, л. 48, 54]. Следует  указать,  что  среди 

охотников, проживающих в населенных пунктах, относимых к Кумскому опорному пункту и в д. Рынья 

были единоличниками – 54 чел., 1 чел. колхозник, 1 чел. служащий [5, л. 48]. 

В документах охотники-колхозники и единоличники во всех населенных пунктах указаны бедня-

ками или середняками [5, л. 44–45].  

Промысловый стаж большинства охотников 5 лет и выше. Все охотники из татар Вармахлинского 

охотничьего  хозяйства  были  беспартийными  и  только  один  человек  был  членом  ВЛКСМ  в  юртах 

Нэптатар.  

                                                 

* Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ, проект № 09-01-00520 а/Р. 

 

184 

Согласно  архивным  документам,  в  охотничьем  промысле  в 1930-х  гг.  преобладала  добыча  пуш-

нины. Промысловая специализация большинства охотников записана как «бельчатник». Некоторые из 

них  еще  охотились  на  колонков,  горностаев.  Вызывает  интерес  и  то,  что  часть  охотников  Вармах-

линского охотничьего хозяйства указала двойную специализацию «бельчатник» (158 чел. татар яскол-

бинской  группы)  и  «колонок,  гороностай  и  пр.» (132 чел.),  а  часть  возможно  и  тройную,  добавляя  к 

перечисленным «лось, олень и пр.» (24 чел.). 

О  доминировании  пушного  промысла  также  свидетельствует  и  то,  что  охотники  использовали 

много мелких капканов (№ 0-2). Такие капканы в настоящее время используются для добычи мелких 

животных.  В  пользу  этого  предположения  выступает  и  распространение  петлей,  пастей,  которые  в 

основном использовали для добычи мелких зверьков [5, л. 48].  

Таким  образом,  согласно  документам  в  охоте  ясколбинских  татар  в  довоенное  время  домини-

ровало два направления: 1 – промысловая (пушнина) охота и 2 –добыча продуктов питания.  

Первое направление поддерживало государство, организовывая охотников в бригады, и формируя 

спрос  на  пушнину,  закупая  ее  у  населения.  Однако,  согласно  исследованиям  проведенным  по  мате-

риалам  соседних  территорий  в  целом  снабжение  охотников  здесь  оставалось  довольно  слабым [2, 

с. 167].  У  ясколбинских  татар,  как  и  на  соседних  территориях,  отсутствовали  качественные  ружья.  О 

чём  свидетельствует  то,  что  среди  оружия  промысловиков  в  «Ведомости…»  присутствуют  винтовки 

системы Х. Бердана и шомпольные ружья (гладкоствольные и нарезные). В пользу этого вывода может 

также свидетельствовать широкое распространение самодельных ловушек (пасти, петли и т.д.) и недос-

таточное распространение охотничьих собак (135 собак у 159 охотников) [5, с. 48].  

К вышеизложенному добавим, что в пушной охоте промысел белки зимой играл большую роль и в 

последней трети XIX в. Чиновники не раз отмечали важность этого промыслового зверька для жизне-

деятельности этого населения [3, л. 20а–21]. Схожая ситуация была и в первые годы советской власти. 

В одном из документов 1924 г. писалось: «имея мало пашни […] и большая часть существует в летнее 

время исключительно только рыбьим промыслом, а зимой «урманным промыслом», т.е. осенью стреляя 

белку. И если у них сейчас отобрать оружие, то это значит лишить их возможности […] обеспечить себя 

на зиму хлебом [4, л. 11].  

Среди населенных пунктов некоторые особенно славились своими охотниками. По устным свиде-

тельствам информаторов, проживающих в населенных пунктах Лайтамак, Вармахли, Топкины и пр. (в 

1930-х гг. – это Лайтамакский опорный пункт – авт.) д. Янгутумы ранее выделялись своей охотничьей 

специализацией  на  фоне  других  населенных  пунктов.  Не  раз  сообщалось,  что  в  Янугутумах  самые 

лучшие охотничьи собаки. Охотничья специализация данного населенного пункта в некоторой степени 

подтверждается  названием  колхоза,  который  здесь  существовал  в  довоенное  и  послевоенное  время – 

«Красный охотник» [5, л. 54].  

Однако цифры из документов 1930-х гг. заметного преимущества янгутумских охотников не фик-

сируют. В такой же степени охотою занимались, например в Лайтамаке. Вероятно, можно говорить о 

лучшей сохранности охотничьей направленности д. Янгутум в конце XX в. – начале XXI в., в отличие 

от других населенных пунктов, расположенных в южной части территории проживания ясколбинских 

татар.  

Второе направление охоты, как мы уже писали, было больше направлено на самообеспечение про-

дуктами  питания.  Возможным  подтверждением  этого  тезиса  может  служить  превалирование  ружей 

мелкого калибра (№ 32, 28, 24), которые в основном использовались для добычи мелкой дичи, которая 

являлась  важным  источником  получения  мясной  пищи.  В  пользу  этого  же  говорит  и  факт  специа-

лизации  некоторых  охотников  на  лося  или  оленя,  которые  мало  ценились  государством,  зато  были 

ценным источником питания.  

Их промыслом больше всего занималось в д. Ачиры (12 чел. указало «лось, олень», для сравнения: 

25 чел. – «бельчатник», 18 чел. – «колонок, горностай»). И еще для сравнения: в русском по составу жи-

телей Верхнеуральском пос. (Кумской опорный пункт) – 6 чел. – «лось, олень», 7 чел. – «бельчатник», 

2 – «колонок, горностай» [5, л. 48].  

К  сожалению,  в  документах 1930-х  гг.  слабо  отражается  второе – мясное  направление  в  охоте 

местного населения,  поскольку  оно  добывалось  преимущественно  для  личных  нужд.  Советская  адми-

нистрация проявляла интерес к этой стороне охоты, например, в случаях угрозы снижения численности 

зверя, птиц. В 1934 г. «Уралпушнина» требовала от Вармахлинского сельского совета принять меры по 

борьбе  с  браконьерством  местного  населения.  Отмечалось,  что  по  причине «…ежегодной  незаконной 

охоты весной на лосей и оленей по насту, на тетеревов и глухарей на токах и сетями зверей и птиц…» 

происходит их сокращение [5, л. 11]. 

В  заключении  можно сказать,  что  приведенные  данные  в основном источнике,  который мы  про-

анализировали – «Ведомость учета охотничье-промыслового населения и его всетехнической укомплек-

тованности  Вармахлинского  охотничьего  хозяйства»  по  состоянию  на 1935 год,  являясь  ценным 

историческим  источником,  но  не  в  полной  мере  отражает  охотничий  промысел  татар  ясколбинской 

группы.  Так,  за  ее пределами остались  такие важные аспекты, как  снабжение охотников  патронами  и 

 

185

порохом, ловушками, вспомогательными орудиями (ножами, топорами и т.д.), цены на пушнину, спи-

сок организаций осуществляющих закупку и т.д.  

Охотничий  промысел  у  ясколбинских  татар  по  нашему  мнению  был  существенно  подорван 

Великой  Отечественной  войной,  поскольку  охотниками  были  мужчины,  преимущественно  старше 35 

лет.  В 1948 г.  на 1 августа  согласно  данным  В.В.  Храмовой  в 10 колхозах  (Ачиры,  Вармахлинские, 

Иземетские, Лайтамакские, Носкинбашские (выселились к тому времени), Топкинбашево, Топкинские, 

Янгутумы, Яшменевские; Верхнее-Уральский пос., Кумской пос.) было 680 колхозников, достигших 16 

лет (262 муж., 418 жен.). Из них – 170 рыбаков и только 22 охотника [6, л. 148–149].  

В 1935 г. если посчитать количество охотников только в вышеупомянутых В.В. Храмовой татар-

ских населенных пунктов – 120 чел., а в 16-ти населенных пунктах как мы писали – 159 чел. [5, л. 48]. 

Таким образом, наблюдается уменьшение числа охотников.  

Таким образом в 1930–1940-е годы в охоте у рассматриваемой группы преобладал пушной промы-

сел.  Доминантой  этого  промысла  были  белка,  горностай,  колонок.  При  этом  следует  отметить,  что 

несмотря  на  то,  что  государство  стремилось  упорядочить  добычу  пушины,  организовывая  бригады 

охотников,  тем  не  менее  оно  в  недостаточной  мере  снабжало  промысловиков  всем  необходымим 

(ружья,  порох,  ловушки  и  т.д.).  В  тоже  время,  охота  на  белку  как  основной  пушнины,  не  могла  пол-

ностью  обеспечить  всем  необходимым  промысловика.  Об  этом  свидетельствует  двойная  (белка+ 

колонок,  горностай)  а  может  быть  даже  и  тройная  (белка+колонок,  горностай+лось,  олень)  специали-

зация охотников. В целом же охотна имела вспомогательный характер в хозяйстве ясколбинских татар, 

так  как  не  могла  обеспечить  выживание,  о  чём  свидетельствует  небольшое  количество  охотников  по 

сравнению с общим количеством населения.  

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: