Сборник научных трудов

 

164 

Соотнести нашу  находку с  конкретной категорией онгонов  трудно.  Ее очертания, наличие женского 

полового  органа,  размещение  в  погребении  взрослой  женщины  позволяет  определить  ее,  как  индиви-

дуальный женский онгон. С другой стороны, расположение пластины вплотную к черепу, возможно, связа-

но с лечебной функцией онгона, предназначенного для лечения болезней головы. Открытие в погребении 

басандайской культуры Новосибирского Приобья такой категории инвентаря, как антропоморфная фигурка, 

наряду  с  другими  известными  сибирскими  археологическими  реалиями  половецких  каменных  изваяний 

[12],  ставит  по  сомнение  тезис  о  монгольском  происхождении  металлических  фигурок  золотоордынского 

времени из погребений и поселений Поволжья и Южного Урала [14, с. 276]. Как можно заметить, традиция 

помещения в погребение изображения человека из разных материалов существовала у кочевников Южной 

Сибири и Северного Алтая с эпохи раннего железа. Судя по каменным изваяниям, половцы носили на теле 

антропоморфные изображения. Скорее всего, широкое распространение металлических фигурок в культуре 

населения  Нижнего  Поволжья XIII–XIV вв.  связано  с  миграцией  кочевников  юга  Сибири  в  предшеству-

ющую домонгольскую эпоху или в период монгольских завоеваний. 

Список литературы 

1. Бородовский А.П. Археологические памятники Искитимского района Новосибирской области. – Но-

восибирск: Научно-производственный центр по сохранению историко-культурного наследия, 2002. – 208 с. 

2. Дьяконова В.П. Большие курганы-кладбища на могильнике Кокэль (по результатам раскопок за 1963, 

1965  гг.) // Труды  Тувинской  комплексной  археолого-этнографической  экспедиции. – Л.:  Наука, 1970. – 

Т. III. – С. 210–238. 

3. Дьяконова В.П. Поздние археологические памятники Тувы // Труды Тувинской комплексной архео-

лого-этнографической экспедиции. – М.; Л.: Наука, 1966. – Т. II. – С. 349–362. 

4. Зеленин Д.К. Культ онгонов в Сибири. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936. – 436 с. 

5.  Иванов  В.А.,  Кригер  В.А.  Курганы  кыпчакского  времени  на  Южном  Урале  (ХII–ХIV  вв.). – М.: 

Наука, 1988. – 89 с. 

6.  Иванов  С.В.  Материалы  по  изобразительному  искусству  народов  Сибири XIX – начала XX в. 

Сюжетный рисунок и другие виды изображений на плоскости. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954. – 839 с.  

7. Иванов С.В. Скульптура алтайцев, хакасов, и сибирских татар (XVIII – первая четверть XX в.). – Л.: 

Наука, 1979. – 196 с. 

8. Иванов С.В. Скульптура народов Севера Сибири XIX – первой половины XX в. – Л.: Наука, 1970. – 

296 с.  

9.  Молодин  В.И.,  Новиков  А.В.,  Черемисин  Д.В.  Археологические  памятники  долины  Майнак  и  бли-

жайших  окрестностей  (Горный  Алтай,  плоскогорье  Укок) // Археология  вчера,  сегодня,  завтра. – Новоси-

бирск: Изд-во Новосиб. пед. ун-та, 1995. – С. 121–160. 

10. Плетнева С.А. Половецкие каменные изваяния. – М.: Наука, 1974. – 200 с. – (Свод археологических 

источников. Вып. Е 4–2). 

11. Полякова Г.Ф. Изделия из цветных и драгоценных металлов // Город Болгар. Ремесло металлургов, 

кузнецов и литейщиков. – Казань: Ин-т яз., лит. и истории АН РТ, 1996. – С. 154–268. 

12. Савинов Д.Г. Сибирские реалии половецких каменных изваяний // Археология юга Сибири и Даль-

него Востока. – Новосибирск: Наука, 1984. – C. 115–122. 

13. Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. – М.: Наука, 1992. – 493 с. 

14. Федоров-Давыдов Г.А. Бронзовые фигурки человека из средневековых памятников Поволжья // Но-

вое в советской археологии. – М.: Наука, 1965. –– С. 275–277. – (Материалы и исследования по археологии 

СССР. Вып. 130). 

15. Федоров-Давыдов Г.А., Вайнер И.С., Гусева Т.В. Исследование трех усадеб в восточном пригороде 

Нового Сарая (Царевского городища) // Города Поволжья в средние века. – М.: Наука, 1974. – С. 89–131. 

16. Финно-угры и балты в эпоху средневековья. – М.: Наука, 1987. – 512 с. 

17.  Шалобудов  В.Н.  Позднекочевнический  могильник XIV в.  у  с.  Котовка // Древности  степного  По-

днепровья (III–I в. до н.э.). – Днепропетровск: Изд-во Днепропетр. ун-та, 1982. – С. 60–68. 

18. Шульга П.И., Уманский А.П., Могильников В.А. Новотроицкий некрополь. – Барнаул: Изд-во Алт. 

ун-та, 2009. – 329 с. 

Г.Х. Самигулов 

Россия, Челябинск, Южно-Уральский государственный университет 

НЕКОТОРЫЕ СВЕДЕНИЯ О РАССЕЛЕНИИ МИШАРЕЙ  

И ЯСАШНЫХ ТАТАР В ЗАУРАЛЬСКОЙ БАШКИРИИ В XVIII 

в

. 

Практически  в  любой  книге – монографии,  или  учебнике – по  истории  Башкирии,  или  южного 

Урала, можно встретить констатацию факта о проживании на этих территориях, помимо башкир, также 

и пришлого населения – татар, мишарей (мещеряков), удмуртов (вотяков), марийцев (черемисы), чува-

шей. Однако более-менее реальной картины расселения небашкирского населения в Южном Зауралье 

 

165

до сих пор нет. Собственно, истории и карты расселения башкир на этих территориях также нет (те что 

есть – вряд  ли  можно  считать  адекватными  ситуации).  Даже  в  целевых  исследованиях,  как  то:  моно-

графия  З.М.  Давлетшиной  «Татарское  население  Башкортостана» [3] или  книга  У.Х.  Рахматуллина  о 

формировании  небашкирского  населения  Башкирии [11], практически  отсутствует  конкретная  инфор-

мация о тех же татарах, чувашах или мишарях на территории сегодняшней Челябинской области. Меж-

ду тем, это вопрос полноты исторической картины. Поскольку ситуация довольно парадоксальна – мы 

практически не знаем истории основной территории Южного Зауралья XVIII в., а история XVII в. темна 

вовсе,  кроме  жалких  обрывков  информации,  известных  из  документов  связанных  с  башкирскими 

восстаниями, либо ногайской и калмыцкой угрозой.  

В  исследованиях  рассматривается  история  горнозаводской  промышленности,  крепостей,  крес-

тьянского  заселения,  но  почти  полностью  игнорируется  история  «инородческого»  населения,  кроме 

констатации факта его существования в рассматриваемый период. Это несколько утрированный вывод, 

но попробуйте найти исследования, посвященные изучению истории местных башкирских, удмуртских 

или  татарских  деревень  и  сел,  истории  башкирских  волостей  и  у  вас  будет  возможность  оценить 

степень  достоверности  моих  высказываний.  Работы,  посвященные  истории  башкирских  населенных 

пунктов  в  последнее  время  все  же  появляются,  но  расселение  «инородцев»  небашкирского  проис-

хождения  остается  вне  зоны  изучения.  Притом,  что  вопросы  формирования  локальных  этнических 

групп  важны  как  для  понимания  процессов  в  целом,  так  и  при  проведении  археологических  иссле-

дований памятников позднего времени. Корректное этническое соотнесение изучаемых объектов может 

уберечь от ошибок в объяснении характера находок и истории формирования материальной культуры 

этносов региона.  

В  течение  последних  лет,  при  работе  в  архивах,  удалось  выявить  ряд  документов,  которые,  в 

сочетании  с  опубликованными  источниками,  проясняют  историю  нескольких  населенных  пунктов 

Челябинской области. К сожалению, не могу сказать, что проследил историю этих деревень со времени 

их основания, однако, если повезет, то сделаю это в будущем. А пока надо публиковать то, что добыто. 

По ходу рассказа я чаще использую название «мещеряки» чем «мишари», поскольку это исторически 

сложившийся на то время этноним. 

1736  г.,  разгар  башкирского  восстания,  вызванного  деятельностью  Оренбургской  экспедиции 

И. Кирилова.  Служилые  мещеряки  и  ясашные  татары,  проживавшие  в  северо-восточной  части 

тогдашней  Уфимской  провинции,  обратились  к  майору  Енисейского  пехотного  полка  Шкадеру  с 

просьбой.  До  них  дошли  сведения,  что  восставшие  башкиры  перебили  служилых  мещеряков  и  татар, 

живших по рекам Аю и Юрюзани, что вызывало опасения аналогичного развития событий и в восточ-

ных  районах  провинции.  Поэтому  они  просили,  чтобы  им  было  дозволено,  в  случае  возникновения 

опасности,  уйти  с  семьями  жить  в  ближайшие  русские  слободы [2, л. 126–127]. Кроме  изложения 

просьбы  мещеряков  и  татар  в  деле  содержатся  также  «реэстры»,  т.е.  списки  ясашным  татарам  и  слу-

жилым мещерякам, обратившимся к Шкадеру, составленные по деревням [2, л. 128–133 об.].  

Вполне  возможно,  что  реестры  неполны – по  характеру  их  заполнения  видно,  что  составлялись 

они  довольно  сумбурно,  дается  список  жителей  деревни,  затем,  после  описания  населения  еще 

нескольких селений, вставлен еще кто-нибудь из первой деревни, забытый первоначально. Но в целом 

списки видимо верны. Часть деревень была со смешанным населением – Алчаева, Новая, Улугуш. Три 

деревни с чисто татарским населением (по крайней мере о проживании в этих деревнях кого-либо еще, 

кроме ясашных татар, в документе не упоминается). 11 мещеряцких деревень, из которых в 4 было по 

одному двору, в 1 – два двора, в остальных – от шести до одиннадцати дворов. Кроме этих деревень в 

этом же районе Зауралья имелись и другие населенные пункты, населенные мещеряками и ясашными 

татарами, так в Усть-Багаряцкой деревне в 1736 г. проживали мещеряки, 22 двора, хотя возможно, что 

население было смешанным [2, л. 585]. В другом документе упоминается три Усть-Багаряцких юрта, то 

есть деревни, в которых жили ясашные татары. В приведенном там же списке обозначено 40 человек 

мужского  пола.  Список  далеко  не  полон,  поскольку  указаны  лишь  взрослые  мужчины,  у  которых, 

прикрываясь  вымышленным  указом,  русская  вольница,  набранная  для  подавления  башкирского 

восстания,  реквизировала  оружие  и  конскую  упряжь [2, л. 594–595 об.].  Кроме  того,  была  деревня-

однодворка на озере Терикуль, на землях Теченской слободы, где проживал мещеряк по имени Ибрай 

[12,  л. 153]. Таким  образом,  понятно,  что  список  деревень  и  персоналий,  представленный  в  выше-

упомянутом  «реэстре»  неполон,  и  мы  на  сегодняшний  день,  не  можем  даже  приблизительно  указать, 

сколько населенных пунктов осталось за рамками этого списка. Тем не менее, мы имеем возможность, 

определить хотя бы некоторые небашкирские деревни на 1736 г. 

Сложно сказать, когда реально, после обращения к майору Шкадеру, сложилась ситуация, выну-

дившая  мещеряков  и  ясашных  татар,  а  также  остальное  небашкирское  население,  уйти  в  русские 

слободы,  но  насколько  можно  судить,  это  случилось  весной-летом 1736 г.  Об  уходе  небашкирского 

населения из своих деревень и о разорении их прежних жилищ свидетельствуют некоторые документы. 

В  августе 1736 г.  В.Н.  Татищев  послал  в  Сибирское  губернское  правление  промеморию,  где  конста-

тировал,  что  башкиры  повинились  и  «мещерякам  прежния  жилища  в  покое  оставлены» [1, л. 26]. В 

 

166 

начале того же августа, В.Н. Татищев писал А.И. Тевкелеву: «Месчеряки и ясашные как вам известно, 

что  оставя  домы  свои  жили  в  русских  деревнях  лето  все  противо  воров  служили  и  во  отлучение  их 

домы  от  воров  позжены,  кони  скот  и  пожитки  пограблены,  жалованье  же  им  дано  от  меня  толко  по 

полтора рубли, и более без указа дать не смею, того ради они все отпусчены в домы чтоб могли есче что 

либо посеять и сен приготовить, а в поход их без крайней нужды не требовать» [14, л. 187]. В этом же 

августе  он,  очевидно,  передал  Тевкелеву  рекомендацию  генерал-поручика  А.И.  Румянцева,  рядом  с 

новопостроенными крепостями селить «черемис, мещеряков и протчих», на что Тевкелев отвечал, что 

«на  оное  покорно  доношу  при  мне  означенных  иноверцов  ныне  никого  нет,  да  и  за  нынешним  их 

разорением сей осени никак им строением управится не уповаю». Сомнение полковника было вполне 

понятно, поскольку письмо он получил 20 августа и возможности отстроиться у помянутых мещеряков 

и марийцев на самом деле не было, а учитывая, что они были разорены и снабжать их продовольствием 

никто не собирался, особого смысла немедленно селить их у крепостей не было [13, л. 563 об.].  

Надо  немного  остановиться,  чтобы  пояснить,  что  автор  не  имеет,  на  сегодняшний  день,  точного 

представления  о  том,  кто  подразумевается  в  упомянутых  документах  под  «ясашными  татарами», 

точнее,  какую  именно  группу  (группы)  населения  в  то  время  относили  к  этой  категории  в  восточной 

части  Уфимской  провинции.  Имели  ли  все  «ясашные  татары»  одно  происхождение,  или  же,  как 

башкиры, включали в себя выходцев из разных мест. Возможно, это были выходцы из Поволжья, либо 

сибирские  татары,  или  осколки  местного  тюркоязычного  населения,  не  вошедшие  еще  в  состав 

башкирского  этноса,  либо  же  все  это  вместе.  Равным  образом,  сложно  сегодня  точно  сказать,  что  же 

стало с этой группой потом – возможно, что часть ее смешалась с башкирами, часть с мишарями. Еще 

более  вероятно,  что  значительная  часть  этой  группы  вошла  в  состав  сословия  «тептярей  и  бобылей». 

Увы, наши познания об этнической ситуации в Южном Зауралье, мягко выражаясь, неполны. 

Итак,  мещеряки  в 1736 г.  вернулись  к  прежним  своим  жилищам,  точнее  к  руинам.  Поскольку 

башкирское восстание продолжалось, проблемы мишарей также не закончились. Между тем, согласно 

п. 1 указа  «Ея  Императорскаго  Величества»  от 11 февраля 1736 г. «Служилым  Мещерякам,  от  Баш-

кирцев  быть  отдельно,  и  за  их  верность  и  службу…  земли  угодьи  те,  коими  они  по  найму  у  Башкир 

владели, а те Башкирцы были в воровстве, в бунте: те дать им вечно безоброчно, указныя дачи, первому 

Старшине 200, Ясаулам, писарю, Сотникам по 100, рядовым по 50 четвертей, и за претерпенной убыток 

от  воров  Башкирцев,  обещать  награждение» [9, с. 742]. Однако,  как  справедливо  отмечал  В.Э.  Ден, 

позиция  правительства  вскоре  претерпела  изменения [4, с. 273]. В  указе  от 17 марта 1838 г.,  адресо-

ванном В.Н. Татищеву, тогда руководившему Оренбургской экспедицией, говорилось следующее: «3) 

…а  по  здешнему  мнению  кажется,  что  Мещеряки  могли  б  довольны  быть,  ежели  прежними  своими 

землями впредь безоброчно владеть станут, а Башкирцамъ достальныя оставить; однако ж понеже здесь 

о  тамошнем  дел

 

состоянии  совершенное  известиe  не  имеется:  того  ради  оставляется  cиe  больше  на 

общее ваше тамошнее разсуждение. 

4) … а о межевании же пожалованных Мещерякам земель, и о посылке для того нынешним летом 

и  сделания  чертежей  Геодезистов,  ежели  cиe  с  добрым  порядком  ныне  учинено  быть  может,  то  оное 

весьма апробуется, и велеть оным Геодезистам притом описать, ежели возможно весь тот дистрикт, в 

котором  те  Мещеряки  живут  с  деревнями,  означивая,  которыя  пустыя,  и  которыя  еще  жилыя;  а 

переводом Мещеряков в другия места и особливыя деревни обождать,

 

пока по ycмотрении той описи, 

основательное о том определение учинено быть может» [10, с. 444–445].  

Для  прояснения  дальнейшей  истории  служилых  мещеряков  может  послужить  ряд  документов, 

обнаруженных  в  фонде  Челябинской  уездной  Нижней  расправы  Объединенного  архива  Челябинской 

области. Первый документ, сохранившийся в копии в деле 1785 г., датирован 20 мая 1742 г. Это указ 

Исетской  провинциальной  канцелярии  об  отводе  земель  служилым  мещерякам  Исетской  провинции. 

Как  большинство  документов  такого  рода,  указ  содержит  подробное  описание  истории  вопроса, 

которую я вкратце постараюсь воспроизвести. В документе, в частности, рассказывается о содержании 

11-го пункта наказа, данного тайным советником Татищевым полковнику и воеводе Татищеву в 1735 г. 

[5,  л. 15 об.].  В  приведенном  выше  фрагменте  из  Высочайшего  указа  от 17.03.1738 г.  четко  сказано  о 

том, чтобы мещерякам пока довольствоваться теми землями, которые они занимали. В.Н. Татищев, под 

предлогом  того,  что  «понеже  за  Уралом  мещеряков  (и)  ясашных  малое  число  и  жили  между  башкир-

цами а не особливыми деревнями и для того оных мещеряков и ясашных велено перевесть и поселить 

за крепостми к Тоболу в удобных местах немалыми деревнями» [7, л. 15 об.].  

Как  видим,  В.Н.  Татищев  несколько  лукавил,  поскольку  из  цитированного  в  начале  статьи 

документа видно, что мещеряки и ясашные татары жили отдельными от башкир деревнями. Но даль-

нейшее проживание на прежних местах фактически лишало их возможности получить все обещанные в 

указе 1736 г. (и заслуженные с точки зрения нормального местного администратора) возмещения поне-

сенного  ущерба  и  награды  за  службу.  Поэтому  господин  тайный  советник  изобретает  незатейливую 

уловку, позволяющую обойти прямую рекомендацию Анны Иоанновны. Вся беда в том, что за конец 

восстания  зачастую  принимали  затишья,  как  это  иллюстрирует  приведенный  выше  фрагмент  из  про-

мемории Татищева августа 1736 г. Реально восстание закончилось лишь в 1740 г. и переселить меще-

 

167

ряков  к  Тоболу  было  в  этих  условиях  далеко  не  лучшим  выходом  из  положения.  Да  и  позже,  до 

окончания обустройства Уйской и Сибирской линий крепостей, и вплоть до конца XVIII в. территории 

по Тоболу оставались самыми опасными, в силу пограничного положения.  

В 1739 г.  В.Н.  Татищев  направляет  в  Кабинет  ЕИВ  представление,  где  оговаривает  и  необхо-

димость наделения землей мещеряков, татар и чувашей. И уже преемнику Татищева на посту началь-

ника  Оренбургской  комиссии,  в  «указе  присланном  из  кабинета  к  нему  генералу  лейтенанту  князю 

Урусову  от 20-го  августа  того  ж  году  между  протчим  в 10-м  пункте  написано  о  взятых  у  башкирцов 

землях  и  об  отдаче  мещерякам  за  их  верности  и  чтоб  оными  землями  им  мещерякам  впредь  владеть 

вечно  без  платежа  ясака  и  о  поселении  мещеряков  татар  и  чюваш  особыми  деревнями  быть  по 

представлению  оного  тайного  советника  Татищева:  И  ТОГО  РАДИ  ПО  ЕЯ  ИМПЕРАТОРСКАГО 

ВЕЛИЧЕСТВА  УКАЗУ  генералом  лейтенантом  князем  Урусовым  определено  чтоб  по  прошению 

мещеряков  старшины  Муслюма  с  товарищи  о  поселении  их  внутрь  от  крепостей  по  лежащей  к 

Оренбургу дороге по речке Тече вверх по обе стороны с таким от крепости расстоянии чтоб не захва-

тить  подлежащих  крепостям  земель  и  угодей» [7, л. 15 об.].  В  начале 1780-х  гг.  на  этой  территории 

насчитывалось 100 дворов мещеряков.  

На новые земли переселились не все служилые мещеряки, да и само переселение происходило не 

сразу.  По  крайней  мере,  в  указе  Исетской  провинциальной  канцелярии 15 апреля 1747 г.  цитируется 

прошение Каслинского заводчика Якова Коробкова, что он «имеет от башкирцов немалое опасение по 

их поступкам и запасают доволно стрел и угрожают по прежнему войну иметь отчего де находитца в 

великом  страхе  и  заводу  ево  жители  и  мещеряки  деревни  Тюбук  и  протчие  намерены  разъехатца  в 

русские жилища» [6; 15, с. 67–68]. То есть в это время Тюбук еще мещерятская деревня, возможно, что 

ее жители перебрались на земли по Тече именно в 1747 г., после того, как убедились, что лучше жить в 

своем  анклаве,  чем  «на  отшибе»,  постоянно  ожидая  нападения  (уже  в  третьей  четверти XVIII в.  это 

владельческое  село  с  русским  населением).  А  жители  деревни  Карабулак,  название  которой  в  более 

привычном  для  нас  варианте  звучит  как  Караболка,  если  не  полностью,  то  в  значительной  части 

остались на прежнем месте. Согласно заявлению представителя мещеряцкой Караболки при проверке 

межевых границ территорий, Мустафы Аликеева: «от оной же речки Тургаку начнетца их Караболское 

владение, уступленное им от Мякотинской волости башкирцов, вечное владение из оброку, по указу из 

Исетцкой провинциалной канцелярии 1744-го году марта 20-го числа. По пройдении же от межи руской 

Караболки  по  оному  мещерятскому  владению  девять  верст  до  сосны  Янгис  Тырки  и  до  межи  ныне 

владеющих Улукатайской волости башкирцов…» [6, л. 28; 16, с. 71]. 

Усть-Багаряк  и  мещеряцкая  Караболка  (сегодня  называется  Татарская  Караболка),  существуют  и 

сегодня,  правда  последней  пришлось  (и  приходится)  очень  тяжело – она  оказалась  в  шлейфе 

радиоактивного выброса, произошедшего на комбинате «Маяк» в 1947 г. Мещеряки, поселившиеся по 

р. Тече в середине XVIII в., со временем основали несколько новых сел и деревень, в середине XIX в. в 

составе  Челябинского  уезда  существовала  Мещерятская  волость,  в  которую  входили  деревни: 

Мансурова, Аджитарова, Сафанкулева, Сюлюклино и Исмаилова (Карасева тож), Какчерлина, Яны (Но-

вая)  она  же  Бахарева [5, л. 21–70 об.].  Часть  деревень  после  деления  Исесткой  провинции  на  уезды, 

отошли  в  Далматовской  округе  (уезду) – Муслюмово,  Султаево.  Население  этих  деревень  положило 

основу  формирования  двух  групп  татар  Южного  Зауралья,  которые  выделяются  сегодня – Сафа-

кульских и Кунашакских. 

В предложенной заметке предложены лишь некоторые материалы к изучению истории расселения 

небашкирского  населения  Зауральской  Башкирии.  Грешит  она  сочетанием  чрезмерной  подробности  в 

деталях и «умолчанием» о развитии ситуации в целом. Надо признать, что проблема «сплошных белых 

пятен»  характерна  для  современного  состояния  этнической  истории  Зауральской  Башкирии  в  целом. 

Достаточно сказать, что нет ни одной реконструкции границ башкирских волостей, хотя бы для какого-

то  хронологического  среза,  в  лучшем  случае  на  картах  показаны  примерные  места  локализации  этих 

волостей.  А  волостное  деление  отражало  распределение  территорий  между  различными  родами 

башкир. Даже на этом уровне реконструкции мы «плаваем». Адекватное изучение различных вопросов 

этнической  истории,  этно-демографической  ситуации  Южного  Зауралья XVII–XVIII вв.  невозможно 

для  одного–двух  отдельно  взятых  народов.  Необходимо  брать  материал  в  комплексе.  Возможно, 

пришло  время  не  рисовать  картину  истории  широкими  мазками,  а  тщательно  прописывать  детали, 

поскольку за широкими мазками истории зачастую и не разглядеть. Чем больше белое полотно будет 

заполнено мелкими фактами, тем полнее будет наше знание, представление о прошлом. 

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: