Сборник научных трудов

 

344 

Хотим обратить внимание на расхожий тезис, пользующийся популярностью в научно-археологи-

ческой  среде: «За  некий  хронологический  период  на  конкретном  памятнике  не  было  обнаружено 

археологических находок органического происхождения. Это говорит о сложившихся условиях сохран-

ности  археологического  материала  органического  происхождения».  Однако,  по  нашему  убеждению, 

ситуация может быть несколько иной. 

Хорошо  ее  иллюстрируют  находки 2003–2004 гг.  археологической  органики  на  могильнике  сал-

товской  эпохи  у  села  Нетайловка  Волчанского района  Харьковской области  (Украина). Нетайловский 

могильник салтовского времени традиционно радовал и радует археологов находками текстиля. Именно 

на  этом  уникальном  памятника  и  было  решено  (совместно  с  коллегой  А.В.  Крыгановым,  много  лет 

исследовавшим  этот  памятник  и  хорошо  знающим  его  специфику)  несколько  изменить  привычную 

методику изъятия материала из вскрытого погребения.  

Суть этой небольшой коррекции заключалась в том, чтобы при малейшем подозрении на наличие 

любой  археологической  органики  извлекать  предполагаемый  материал  грунтовым  монолитом.  После 

этого все полученные монолиты передавались нам для дальнейшей работы с ними. Уже в лабораторных 

условиях  мы  производили  дальнейшую  расчистку  (рис. 1). Отметим,  что  такой  подход  дал  весьма 

положительные результаты.  

В результате нашей расчистки мы смогли выделить несколько образцов археологической органики 

фактически в каждом погребении. Часто эти образцы были очень маленькими фрагментами текстиля: 

несколько  квадратных  сантиметров  трудно  различимого  конгломерата,  которые  и  были  нами  иссле-

дованы (рис. 2, 3). 

Таблица 1 

Находки органики в погребениях Нетайловского могильника 

 

Номер погребения и год раскопок 

Тип органических остатков 

Погребение 388 (раскопки 2003 года) 

Войлок и дерево. 

Погребение 391 (раскопки 2003 года) 

Войлок, кожа, береста и ткань (шелк, окрашенный мареной 

красильной). Как изделие, найден кожаный пояс с серебря-

ными бляшками на шелковой подкладке. 

Погребение 394 (раскопки 2003 года) 

Ткань (шерсть). 

Погребение 396 (раскопки 2003 года) 

Нити (шелк), войлок, ткань (шелк, окрашенный мареной 

красильной). 

Погребение 397 (раскопки 2004 года) 

Ткань шелковая четырех видов, шерстяная ткань, шелковая 

нить шва. Одна из шелковых тканей окрашена в желтый 

цвет резедой (Reseda luteola). 

Погребение 398 (раскопки 2004 года) 

Ткань. 

Погребение 399 (раскопки 2004 года) 

Березовая кора и ткань четырех видов. 

Среди них: фрагмент шарфа из тончайшего 

гофрированного шелкового газа, окрашенный в желтый 

цвет резедой (Reseda luteola). 

Погребение 407 (раскопки 2004 года) 

Кожа, дерево, ткань (шелк).  

 

Подчеркнем, размеры таких находок не являются определяющими. Все они способны дать инфор-

мацию  о  многих  аспектах  жизни,  быта  и  заупокойных  традиций V–X вв.  В  нашем  случае  был  обна-

ружен в подавляющем большинстве погребений шелк китайской технологии изготовления. 

Процесс  исследования,  по  нашему  убеждению,  начинается  с  момента  обнаружения  и  изъятия 

археологического материала, в т.ч. и текстиля. 

Трудно не согласится с Е.В. Кабановой, что очень важно привлекать к полевым археологическим 

исследованиям  реставраторов.  Исследовательница  отмечает,  что  наибольшее  разнообразие  мнений  о 

привлечении в состав экспедиции тех или иных специалистов наблюдается тогда, когда руководитель 

решает, кого именно из специалистов смежных специальностей стоит привлекать для работы. И далее 

уточняет, что ответ на этот вопрос во многом определяется не только материальными возможностями 

той или иной экспедиции, но и сложившимися традициями и стереотипами [1, с. 125]. Один из таких 

стереотипов мы привели выше. 

Принимая во внимание особенности общепринятой (?) стандартной (?) методики раскопок погре-

бений, мы уверены, что в обычных полевых условиях они бы не позволили либо обнаружить подобные 

находки, либо их сохранность была бы под вопросом. Возможность потери этих маленьких фрагментов 

уникального археологического материала была бы значительной: слившись с грунтом, текстиль бы мог 

быть выброшен в отвал или, в виду специфичной реакции на резкие перепады температуры, влажности 

и освещения, просто рассыпаться в руках археолога. 

Подводя  итог  выше  сказанному,  отметим,  что  некоторые  коррективы  методики  археологических 

раскопок  (в  части  извлечения  артефактов  из  грунта)  и  полноценные  возможности  лабораторных  рас-

 

345

чистки  и  изучения  значительно  расширяют  представления  исследователей  о  погребальном  инвентаре 

могильника. 

Полученный в результате небольшой коррекции методики археологических полевых исследований 

массовый материал из раскопок Нетайловского могильника в 2003–2004 гг. вводит в научный обиход 

новый «редкий» археологический материал и позволяет поставить вопрос об источниках поступления 

такого количества шелка на территорию Придонечья [2, с. 343–358].  

Благодаря введению в научный оборот массовых материалов раскопок Нетайловского могильника, 

мы получили возможность наработать хорошо датированную статистическую базу текстиля VIII–X вв., 

что  в  будущем  позволит  более  точно  датировать  единичные  находки  текстиля  этого  времени,  иссле-

довать и датировать многие текстильные технологии VIII–X вв. мы также надеемся, что в перспективе 

исследователи  получат  возможность  расширить  свои  представления  о  шелковом  текстиле  этого 

времени за счет изучения подобных «редких» новых находок археологического текстиля. 

Список литературы 

1. Кабанова Е.В. О необходимости привлечения реставраторов к проведению полевых археологических 

исследований // Археология и древняя архітектура Левобережной Украины и смежных территорий / под ред. 

С.Д. Крыжицкого. – Киев, 2000. – С. 114–126. 

2. Крупа Т.Н. Текстиль и органика салтовского времени из Нетайловского могильника // Степи Европы 

в эпоху средневековья / под ред. А.В. Евглевского. – Донецк, 2009. – С. 343–358. 

 

 

 

 

Рис. 1. Конгломерат археологической органики и 

грунта на момент передачи (погребение 407). 

Рис. 2. Очистка фрагмента ткани (шелка) из 

погребения 391 (бинокулярный микроскоп «МБС-

10», увеличение в 8 раз в отраженном свете). 

Рис. 3. Исследование шелка из погребения 391 

(бинокулярный микроскоп «МБС-10»,  

увеличение в 32 раза в отраженном свете). 

 

 

 

 

 

 

 

 

346 

О.В. Кузьмина 

Россия, Великий Новгород 

ДЕТСКИЙ КОСТЮМ РУССКОГО СРЕДНЕВЕКОВОГО ГОРОДА 

В последнее время в отечественной исторической науке повышается интерес к истории русского 

средневекового  костюма. И  это  неудивительно, ведь  костюм – это  полноценный исторический  источ-

ник, несущий важную информацию о различных областях деятельности человека. В меньшей степени 

внимание  исследователей  привлекает  детский  костюм  Древней  Руси.  Данная  статья – это  попытка 

восполнить данный пробел и на основе археологических, письменных и изобразительных источников с 

привлечением  данных  этнографии  выяснить,  какие  элементы  включал  в  себя  детский  древнерусский 

костюм и какую смысловую функцию (кроме функциональной) он выполнял. 

Еще М. Г. Рабинович верно заметил, что «мнение исследователей о том, что единственной одеж-

дой  детей  обоего  пола  в  средние  века  на  Руси  была  длинная  рубаха,  основано  на  этнографических 

материалах  о  крестьянской  одежде  и  на  одном  высказывании  Адама  Олеария» [8, с. 96]. Этот  путе-

шественник побывал в Ладоге в 1634 г. и отметил, что все дети от четырех до семи лет «и девочки и 

мальчики – были со стрижеными волосами, с локонами, свешивающимися с обеих сторон, и в длинных 

рубахах, так что нельзя было отличить мальчиков от девочек» [6, с. 298]. Впрочем, Олеарий в данном 

случае имел в виду детей из небогатых семей. Еще в начале XX в. в России в крестьянских семьях дети 

выглядели точно так же, как в описании Олеария. Этнографический детский костюм Русского Севера 

прекрасно  описан  в  книге  «Твой  русский  костюм» [11]. Одинаковой  одеждой  (рубахой)  крестьяне 

определяли  статус  младенца – существа,  еще,  по  понятиям  крестьян,  не  явлющегося  еще  настоящим 

человеком, бесполого, неразумного, т.е. не вошедшего в разум, не осознающего своего места в жизни. 

Одевали  малышей  в  одну  рубашку,  сшитую  из  старой  отцовской  или  материнской  рубахи.  Шили 

рубашку  с  круглым  воротом,  длинными  рукавами,  подолом,  спускавшимся  до  щиколоток,  подпоясы-

вали  веревочкой  или  тоненьким  пояском.  Праздничной  одежды  малышам  в  крестьянских  семьях  не 

полагалось,  так  же  как  и  зимней  и  осенней.  Если  нужно  было  вынести  на  улицу  ребенка  в  холодное 

время, заматывали его в старые шали и надевали верхнюю одежду старших детей. Волосы стригли и у 

мальчиков и у девочке одинаково коротко, чтобы не лезли в глаза, не болтались по спине. 

Таким  образом,  данные  этнографии  по  детскому  крестьянскому  костюму  в  целом  совпадают  с 

рассказом Олеария. Однако в городах средневековой Руси, в домах горожан существовало иное отно-

шение к маленьким детям. В Москве, Новгороде, Пскове, Старой Ладоге и других городах в слоях IX–

XV  вв.  археологи  во  множестве  находят  миниатюрную  детскую  обувь,  в  том  числе,  нарядные  баш-

мачки,  украшенные  вышивкой,  и  даже  сапожки.  При  раскопках  в  Новгороде  встречаются  обрывки 

старой взрослой обуви, из которой выкраивали детскую. Например, передняя часть голенища большого 

мужского сапога, из которого вырезана маленькая детская подошва. В семьях победнее дети, вероятно, 

носили  поршни  или  черевички.  Олеарий  пишет,  что  в  Нарве  он  «видел,  как  русские  и  финские 

мальчишки лет 8-ми, 9-ти или 10-ти, в тонких простых холщовых кафтанах, босоногие, точно гуси, с 

полчаса  ходили  и  стояли  на  снегу,  как  будто  не  замечая  нестерпимого  мороза» [6, с. 345]. Но  здесь 

опять же речь идет о бедных детях. 

Представление о костюме детей из боярских и княжеских семей дают сохранившиеся одежды из 

детских  погребений  конца XVI–XVII вв.  некрополя  Вознесенского  собора  в  московском  Кремле. 

Детские  погребения  составляют  половину  общего  числа  захоронений  этого  комплекса.  Прекрасно 

сохранился  длиннополый  кафтанчик  (ферезея)  из  саркофага  двухлетней  царевны  Марии,  дочери  царя 

Ивана Алексеевича (умерла в 1692 г.). Он выполнен из объяри (ткани с серебряной нитью) малинового 

цвета  и  украшен  золотым  и  серебряным  кружевом.  Длинные  узкие  рукава  кафтанчика  доходили  до 

пола. По манжетам, вырезу и краю одежда была украшена вышивкой. 

Особенно интересно платье малолетней Софьи (умерла в 1636 г.), сшитое на живую нитку, «через 

край»,  без  тщательной  заделки  швов.  При  этом  одежда  была  сшита  из  дорогой  ткани – итальянского 

шелка.  Показательно,  что  традиция  шить  погребальную  одежду  «на  живую  нитку»  сохранилась  в 

русских землях до XX в. Погребальный комплекс традиционно шили только стежком вперед иголку – 

«чтобы  с  того  света  не  ворачивался».  Вырезы  горловины,  разрезы  на  груди,  проймы  обшивали  косым 

стежком «через край» [7]. 

В письменных источниках XVII в. встречаются упоминания специальной детской одежды: «руба-

шечки  ребячьи»  или  «детинные», «два  кавтанца  дорогильных  детинных», «тафтейка  ребячья  сукно 

красное» [8, с. 96]. 

Детскую  одежду  не  только  шили  в  семьях,  но  и  покупали  готовую: «масло  себе  купи,  а  детям 

порты»  говорится  в  новгородской  берестяной  грамоте  № 687 (60–80 гг. XIV в.) [3, с. 577]. То  есть, в 

Новгороде ремесленники-портные шили на продажу не только взрослую одежду, но и детскую. 

 

347

Судя  по  археологическим  находкам  и  изобразительным  источникам,  своим  покроем  детская 

средневековая  городская  одежда  не  отличалась  от  взрослой.  Одевая  маленького  человека  подобно 

взрослому, родители верили, что тем самым придают ребенку и взрослые качества – силу, крепость, ум. 

Костюм  детей  в  средневековой  Руси  копировал  взрослую  одежду  и  напрямую  зависел  от  статуса  и 

богатства их родителей, их положения в обществе. Глядя на ребенка, можно было сказать, из какого он 

рода,  особенно  это  правило  касалось  князей.  Судя  по  изобразительным  источникам  и  археологическим 

находкам – от изображения княжеской семьи в «Изборнике Святослава» до находок княжеских одежд в 

некрополе  Вознесенского  собора,  княжичей  и  княжен  одевали  в  точные  копии  одежды  родителей.  На 

московской иконе конца XV в. «Митрополит Алексий с житием» боярский сын одет точно так же, как его 

отец. С этой же целью – подчеркнуть социальное положение семьи, к которой принадлежит ребенок – на 

иконе «Молящиеся новгородцы» дети бояр изображены в красных сапожках, таких же, как на взрослых. 

На  изобразительных  источниках  исследуемого  периода  дети  изображались  в  разной  одежде,  но 

непременно с  голыми ногами и  с  непокрытой  головой.  Только  на одной  миниатюре  Радзивилловской 

летописи (XV в.) на совсем маленьких детях-княжатах изображены княжеские шапочки, как символ их 

высокого рода. 

Исключительный интерес для понимания исследуемой темы представляют собой иконы «Въезд в 

Иерусалим» – новгородская икона XIV в. и псковская икона XVI в. На них изображены дети, стелящие 

под  ноги  Христу  свои  одежды – рубахи  и  свитки.  При  этом,  не  смотря  на  несколько  слоев  нарядной 

одежды, дети изображены с голыми ногами, а на псковской иконе – босыми. 

Боярские  дети,  изображенные  на  новгородской  иконе  «Молящиеся  новгородцы»,  одеты  в  наряд-

ные  вышитые  рубашки  и  сапожки,  но  при  этом  ноги  у  них  голые.  Видимо,  шить  штаны  на  детей  до 

определенного возраста в Средневековой Руси было не принято у всех слоев населения. Обувь одевали 

либо на босые ноги, либо на носки, чулки. Зафиксированное этнографами на Русском Севере прозвище 

маленьких детей – «бесштанники» – видимо, соответствует и реалиям древнерусского быта. 

Ценные сведения о детском костюме предоставляет «Домострой» – источник XVI–XVII вв., сохра-

нивший в себе и более ранние реалии древнерусской жизни. В «Домострое» рекомендуется шить дет-

скую одежду на вырост: «А коли лучитца какое платно кроити молоду сыну или дочери, или молодой 

невестке, какое платно ни буди мужское и женское, и что ни буди доброе, и кроячи загибати, вершка по 

два и по три, и на подоле и по краем, и по швом и по рукавом; и как выростет годы в два или в три, и в 

четыре,  и,  роспоров  то  плате,  и  загнутое  оправити,  опять  платно  хорошо  станет  лет  на 5 и  на 6. Кое 

плате не всегда носить, то так кроити» [3, с. 31]. 

Учитывая, что замуж в то время выдавали и девочек-подростков 13–16 лет, наказ кроить одежду 

«молодой невестке» с запасом, вполне понятно – ведь молодой жене еще предстояло подрасти. Обратим 

внимание, что так экономно рекомендуется шить только лучшее платье, которое не носится ежедневно. 

Следовательно, повседневную детскую одежду состоятельные горожане все же могли шить и по росту 

для удобства ребенка. 

Примером кроя рубашки для ребенка из знатной семьи может служить реконструированная Е.С. Ви-

доновой детская рубашка начала XVI в. из Суздаля [1, с. 68–75]. Рубашка была сшита из плотной шел-

ковой  и  украшена  нашивками  из  серебряных  нитей.  Первоначально  рубашка  была  червчатого  цвета,  а 

ластовицы, подкладка с выпушками и подоплека были синего цвета. Принадлежала рубашка мальчику в 

возрасте 3–5 лет.  Вместе  с  рубашкой  сохранился  плетеный  поясок  из  червчатой  шемахани  с  пряденым 

серебром. Поясок был завязан на одну петлю с двумя концами. Концы пояска в свое время оканчивались 

кисточками,  украшенными  бусинками  и  жемчужинами.  Отделка  рубашки,  как  доказали  последние 

исследования, свидетельствует о принадлежности ребенка к княжескому роду [2, с. 165–166]. 

В погребении мальчика 3–5 лет из саркофага усыпальницы рода Романовых были найдены детали 

нарядно украшенной рубахи [2, с. 161]. Рубашка завязывалась у ворота на плетеный шнурок, декоратив-

ные  элементы  украшены  сложной  вышивкой.  Судя  по  размерам  декоративных  элементов,  они  были 

перешиты со взрослой рубахи. Датировка погребения – конец XV–XVI вв. 

Судя  по  русским  изобразительным  источникам,  маленькие  дети  ходили  непременно  подпоясан-

ными, но на поясе ничего не носили. Однако в Новгороде в слоях XIV–XV вв. во множестве находят 

очень маленькие кожаные сумочки, которые по форме аналогичны одновременным им большим пояс-

ным  сумкам.  Некоторые  из  миниатюрных  сумочек  снабжены  кожаными  длинными  шнурками  для 

подвешивания и застежками – узелками. Археологи считают, что это были футляры для миниатюрных 

гребней – для расчесывания усов и бороды. Действительно, такие гребни находят. Но ведь маленькие 

гребни могли служить и для расчесывания коротких волос маленького ребенка. Кроме того, маленькие 

футляры могли служить детскими игрушками – подражаниями взрослым сумкам. И, следовательно, их 

могли  носить  на  поясках  ребятишки,  играя  во  взрослую  жизнь.  На  реалистичных  и  очень  подробных 

европейских миниатюрах XIV–XV вв.  часто  можно  увидеть  изображения  детей  разного возраста – от 

малышей  до  подростков – с  футлярами  и  сумочками  на  поясе.  По  форме  и  назначению  многие  из 

европейских футляров совпадают с аналогичными новгородскими. Поэтому можно предположить, что 

и в Новгороде дети носили на поясах маленькие футлярчики с разнообразным содержимым. 

 

348 

Судя по археологическим находкам, костюму девочек уделялось меньше внимания, чем внешнему 

виду  взрослых  женщин.  Для  археологического  детского  комплекса  характерно  либо  отсутствие  укра-

шений вообще, либо наличие простеньких перстнеобразных височных колец, иногда колечко вдевали в 

одно ухо. Археологические данные подтверждает Адам Олеарий, который писал, что «у детей моложе 

10  лет – как  девочек,  так  и  мальчиков – стригут  головы  и  оставляют  только  с  обеих  сторон  длинные 

свисающие локоны. Чтобы отличить девочек, продевают им большие серебряные или медные серьги в 

уши» [6, с. 336]. Интересно отметить, что порой в захоронениях девочек височные кольца не входят в 

состав костюма – они положены умершим в ноги, на груди, вероятно, в качестве «погребального дара». 

Из  украшений  детского  платья  чаще  всего  присутствует  лишь  несколько  бусин.  Но  нельзя  со  всей 

уверенностью  утверждать,  что  прижизненный  городской  детский  костюмный  комплекс  был  так  же 

скуден  украшениями,  как  погребальный.  В  Новгороде  археологи  находят  миниатюрные  перстеньки  и 

браслеты, по размеру подходящие для детей 5–7 лет. Состоятельные новгородцы могли позволить себе 

заказать такие украшения для маленьких детей, видимо, традиция не запрещала этого. 

В Новгороде так же находят детские бусы из вишневых косточек. Такое простенькое украшение не 

только было доступным и не требующим особого труда в изготовлении, но и несло обережный смысл. 

Косточка вишни несет в себе зародыш будущего дерева. Этот символ развивающейся жизни как нельзя 

кстати подходил для украшения ребенка. 

Особо следует сказать об оберегах, без которых немыслим средневековый костюм. Главным обе-

регом  человека  от  рождения  до  смерти  был  пояс.  Согласно  данным  этнографии,  свой  первый  пояс 

ребенок получал во время крещения. Дети, как правило, носили очень простые, плетеные из цветных 

шерстяных  или  льняных  нитей,  пояса,  украшенные  маленькими  кисточками.  Завязывали  пояса  обыч-

ным  узлом,  оставляя  концы  свободными,  длина  концов  пояса  не  опускалась  ниже  колен.  Эти  этно-

графические данные вполне применимы для средних веков. Доказательство тому – изображение детей 

на  иконе  «Молящиеся  новгородцы».  Дети  изображены  в  рубахах,  подпоясанных  красными  тонкими 

поясками с кисточками. Образцом пояса для ребенка из боярской или княжеской семьи может служить 

плетеный  пояс  из  Суздальского  музея  с  серебряным  узором  и  кисточками,  украшенными  бусинами  и 

жемчужинами.  Более  простым  был  пояс,  найденный  в  Пскове  при  раскопках  у  церкви  Богоявления  с 

Запсковья в 2000 г. в детском погребении XVI в. Пояс был сделан из полоски холста, вышитый красной 

шерстяной  нитью  в  прикреп.  Узор  представлял  из  себя  простую  волну  из  толстой  нитки.  Ширина 

пояска 1,5 см, длина около 30 см. Подпоясан ребенок была на один оборот. 

На  иконе  «Молящиеся  новгородцы»  на  детях  одеты  опояски  с  узлами – по  два  узла  на  концах 

поясов  выше  кисточек.  Можно  предположить,  что  это  были  колдовские  наузы,  призванные  усилить 

действие  красного  пояса-оберега  и  защитить  детей  от  болезни  и  порчи.  Надевание  на  себя  опоясок  с 

наузами было в Древней Руси распространенным магическим способом защиты или лечения. 

К детским оберегам можно отнести еще, вероятно, бубенчики и веточки коралла. Коралл на Русь 

попадал с другими средиземноморскими товарами. Веточка коралла, оформленная как подвеска, была 

обнаружена  в  Новгороде  в  слое  конца XII – начала XIII в. [10, с. 45–46] На  картинах  итальянских 

мастеров  не  раз  встречаются  изображения  Мадонны  с  младенцем  Христом,  на  шее  которого  висит 

коралловый амулет. В Италии в народе бытует поверье, что коралловый амулет охраняет «от дурного 

глаза».  Называются  эти  амулеты  «джетаторе».  На  Руси  веточки  коралла  вешали  над  люлькой  или  на 

шею ребенку с той же целью. 

Бубенчики, судя по археологическим находкам, преобладали в женском наряде, но изредка встре-

чаются  и  в  детских  погребениях,  в  случаях,  когда  были  захоронены  девочки [5, с. 133]. Бубенчики  в 

основном  подвешивались  к  поясам  при  помощи  шерстяных  нитей,  тонких  кожаных  ремешков  или 

посредством металлических колец. В одном из детских погребений из Залахтовья (Псковская обл.) была 

найдена  подвеска  из  обломка  браслета  с  подвешенными  к  нему  на  льняной  нитке  бубенчиками [4, 

с. 199–208].  Иногда  бубенчики  использовались  как  пуговицы.  Подвешенные  к  поясу,  бубенчики  при 

малейшем  движении  приходили  в  колебание  и  издавали  звон.  Согласно  верованиям  того  времени 

бубенчики  и  другие  шумящие  предметы  считались  оберегами,  охранявшими  людей  от  злых  духов, 

прогонявшими от них нечистую силу. Кроме того, звон бубенчиков прекрасно сигнализирует матери, 

где находится ее ребенок. 

Подросших детей в крестьянских семьях одевали иначе, чем малышей. На Русском севере, где до 

середины XX в. этнографы находили и архаичный русский костюм, и сохранившиеся древние обычаи и 

традиции,  еще  в  начале  прошлого  века  одевали  на  детей  одежду,  определяющую  их  пол,  только  в 

шесть-семь лет. Это вполне согласуется с записями Адама Олеария. Момент переодевания малышей в 

костюмы  мальчиков  и  девочек  был  свидетельством  их  более  взрослого  состояния,  нового  статуса – 

ярицы  и  недоросля.  Отныне  их  начинали  учить  ремеслам,  доверять  домашние  дела.  Переодевание 

малышей  проходило  торжественно,  считалось,  что  с  этого  момента  ребенок  уже  «вошел  в  разум». 

Девочке  заплетали  отросшие  волосы  в  косу,  а  мальчика  стригли  «под  горшок».  Девочку  при  этом 

сажали  на  донце  прялки,  чтобы  она  была  хорошей  пряхой,  а  мальчика – на  топор,  чтобы  он  овладел 

хорошим  ремеслом.  Переодетым  в  новую  одежду  детям  разрешали  вместе  со  взрослыми  быть  за 

 

349

обеденным  столом.  Одежда  недоросля  и  ярицы  повторяла  одежду  взрослых  парней  и  девушек  по 

покрою и набору основных вещей. 

Древнерусские погребения подростков, по данным археологии, выделяются особыми находками. В 

таких погребениях обнаруживают поясные наборы с пряжками и поясными кольцами, с подвешенными 

к  поясу  ножами  и  оселками.  Таким  образом,  можно  утверждать,  что  подростки  были  захоронены  в 

одежде,  характерной  для  взрослых  мужчин,  воинов.  Смерть  детей  воспринималась  средневековыми 

людьми как их переход в другую социально-возрастную категорию, что и отражалась в погребальном 

костюме. Девочек-подростков порой хоронили в свадебном костюме, с височными кольцами и другими 

женскими украшениями, мальчиков – в костюме взрослого воина. К XVI в. статусные украшения исче-

зают из погребений как взрослых, так и детей. В некрополе Вознесенского собора в московском Кремле 

из  саркофага  внучки  Евфросиньи  Старицкой  Евдокии,  умершей  в 13 лет,  были  извлечены  небольшие 

разрозненные фрагменты шелкового платья. Длинные (160 см) рукава одежды были декорированными 

двумя полосами золотого шитья с растительным орнаментом [7]. Не смотря на явно парадный костюм 

никаких украшений в погребении не было. 

Особо стоит сказать об осенней и зимней одежде детей. В крестьянских семьях Русского Севера на 

детей  надевали  тулупчик  или  шубку,  одинаковые  по  покрою  как  для  мальчиков,  так  и  для  девочек. 

Зимой  девочки  надевали  на  голову  толстый  шерстяной  платок,  а  мальчики  меховую  или  валяную 

шапку.  Вероятно,  в  городах  средневековой  Руси  дети  носили  то  же  самое.  Ориентируясь  на  много-

численные находки вязаных и войлочных деталей одежд, можно предположить, что детский костюм в 

холодное  время  года  включал  в  себя  вязаные  иглой  вещи – варежки,  носки,  чулочки,  возможно, 

шапочки. В сапожки или поршни вкладывались для тепла войлочные стельки, как и во взрослую обувь. 

Возможно, детской была вязаная шапка в форме шлема, найденная на Троицком раскопе в слое XIII в. 

[9, с. 36] 

В крестьянских семьях каждому ребенку своего комплекта верхней одежды не полагалось. В доме 

на  всех  детей  был  один  зипун  и  одна  шубейка.  Их  надевали  по  мере  надобности  все  дети,  как  ма-

ленькие,  так  и  постарше.  Но  можно  предположить,  что  состоятельные  горожане XIV–XVI вв.  могли 

себе позволить сшить для своих детей верхнюю одежду по размеру. В письменных источниках XVII в. 

находим упоминание специально пошитой детской шубы – «шуба баранья децкая новая» [8, с. 96]. 

В  заключении  хочется  еще  раз  отметить,  что  детский  костюм  в  исследуемый  период,  как  и 

взрослый, был «говорящим». Глядя на одежду ребенка, можно было определить его возраст и статус его 

родителей в обществе. Сыну князя полагалась хоть и маленькая, но княжеская шапка, его рубашка была 

определенным  образом  декорирована,  копирую  взрослую  княжескую  рубаху.  Ребенок  из  боярской 

семьи не мог ходить на людях босиком, его обували в нарядные сапожки. Возрастные различия прояв-

лялись,  вероятно,  в  первую  очередь  в  аксессуарах  и  ювелирном  уборе.  Так,  девочки  даже  из  самых 

богатых  семей  до  вступления  в  брачный  возраст  не  могли  носить  женских  оберегов  и  богатых  укра-

шений,  иначе  предметы  эти  потеряли  бы  смысл,  поскольку  испокон  веков  служили  не  только  для 

красоты, но и для охраны женщины, в первую очередь, в репродуктивном возрасте. Кроме того, многие 

женские украшения были символами плодородия, то есть, опять же имели смысл только для девушки 

на выданье и молодой женщины.  

Понимание  смысла  всех  элементов  средневекового  костюма  необходимо  для  его  удачной  ре-

конструкции, и детский костюм в этом смысле не исключение. Автор будет очень рад, если работа по 

поиску и трактовке источников для детского средневекового русского костюма будет продолжена. 

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: