У тебя ее имя, а у нее – мое.
– Да кого волнует эта идиотская игра? Кави, мы говорим о нас с тобой.
– Меня волнует эта идиотская игра!
В первую
очередь Питер верен ей, и лишь потом мне. Сначала
Женевьева, а я потом. Такие дела. И так было всегда. И меня это достало. В
моей голове что-то щелкает. Внезапно я его спрашиваю:
– А что Женевьева делала рядом с джакузи в тот вечер? Все ее друзья
были в комнате отдыха.
Питер моргает.
– Какая разница?
Я вспоминаю тот вечер в горах. Как он удивился, увидев меня. Даже
испугался. Он меня не ждал. Он ждал
ее. И сейчас ждет.
– Если бы я тем вечером не пришла извиниться, ты бы поцеловал ее?
Он отвечает не сразу.
– Не знаю.
Эти слова подтверждают мои догадки. Лишают меня воздуха.
– Если я выиграю… знаешь, что я хочу пожелать?
Не
говори этого, не говори. Не говори того, чего не сможешь вернуть.
– Я хочу пожелать никогда тебя больше не видеть.
Слова эхом отдаются у меня в голове, в воздухе.
Он резко вдыхает, его глаза сужаются, губы сжимаются. Я причинила
ему боль. Я этого хотела? Думаю, да,
но теперь, глядя на его лицо, я не
уверена.
– Тебе не обязательно побеждать в игре, чтобы твое желание
исполнилось, Кави. Ты можешь получить его прямо сейчас, если захочешь.
Я наклоняюсь и кладу две руки ему на грудь. В глазах у меня слезы.
– Ты убит. Кто у тебя был?
Я уже знаю ответ.
– Женевьева.
Я встаю.
– Пока, Питер.
Затем я захожу домой и закрываю дверь. Я не оглядываюсь, ни разу.
Мы расстались так просто. Будто все было игрой.
Будто мы были
никем. Значит ли это, что между нами изначально ничего не должно было
быть? Что это была случайность? Будь мы созданы друг для друга, разве
мы смогли бы так просто расстаться?
Думаю, ответ прост: нам не суждено было быть вместе.
42
Наша с Питером любовь,
как и расставание, – это так по-школьному. Я
хочу сказать, что это мимолетно. Даже боль со временем закончится,
пройдет. А шрам от его предательства я должна хранить, помнить и
лелеять, потому что это мой первый настоящий разрыв. Это неотъемлемая
Достарыңызбен бөлісу: