P. S. Я всё ещё люблю тебя

О,  мой  бог!  Она  меня  заметила.  Сузив  глаза,  она  направляется  прямо
ко мне. Я хочу уехать, но не могу. Она встает прямо передо мной и злобно
показывает  мне  жестами  опустить  стекло.  Я  так  и  делаю,  но  мне  сложно
смотреть ей в глаза.
– Ты все видела? – выпаливает она.
– Нет, – мямлю я. – Я ничего не видела…
Лицо Женевьевы багровеет, она знает, что я лгу. На секунду я в ужасе
думаю,  что  она  сейчас  заплачет  или  ударит  меня.  Лучше  бы  она  меня
ударила.
– Давай! – говорит она. – Осаль меня. Ты же за этим приехала?
Я  качаю  головой,  и  вдруг  Джен  хватает  мои  руки  с  руля  и  кладет  их
себе на ключицы.
– Пожалуйста! Ты выиграла, Лара Джин! Игра окончена!
И она бежит к своей машине.
Есть одно корейское слово, которому научила меня бабушка. «Джунг».
Это  связь  между  двумя  людьми,  которая  не  может  быть  разорвана,  даже
когда любовь превращается в ненависть. У тебя остаются старые чувства, и
ты  никогда  не  сможешь  от  них  избавиться,  в  глубине  души  ты  всегда
будешь относиться к этому человеку с нежностью. Думаю, в какой-то мере
это  именно  то,  что  я  чувствую  к  Женевьеве.  Из-за  «джунга»  я  не  могу  ее
ненавидеть. Мы связаны.
И  тот  же  самый  «джунг»  не  дает  Питеру  отпустить  ее.  Они  тоже
связаны.  Если  бы  мой  папа  делал  то,  что  делает  ее  отец,  разве  бы  мне  не
хотелось  обратиться  к  единственному  человеку,  который  никогда  меня  не
подводил? Который всегда был рядом и любил меня больше всего на свете?
Для Женевьевы такой человек – Питер. Как я могу лишать ее этого?

53
Мы  прибираемся  на  кухне  после  беспорядка,  который  устроили,
готовя на завтрак блины, когда папа говорит:
– Кажется, еще у одной из сестер Сонг скоро день рождения.
Он поет: «Тебе шестнадцать, почти уж семнадцать…», и я испытываю
острый прилив любви к нему. Как же мне повезло с папой!
– Что это за песня? – вмешивается Китти.
Я  беру  Китти  за  руку  и  начинаю  кружиться  с  ней  по  кухне.  «Мне
шестнадцать,  почти  уж  семнадцать,  я  знаю,  что  я  наивна.  Парни  смотрят
мне вслед, говорят, я мила, и я им охотно верю».
Папа  забрасывает  полотенце  через  плечо  и  начинает  маршировать  на
месте. Глубоким баритоном он поет: «Тебе нужен кто-то старше и мудрее,
кто скажет тебе, что делать».
– Какая-то сексистская песня, – говорит Китти, когда я ее опускаю.
–  И  правда,  –  соглашается  папа,  шлепая  ее  полотенцем.  –  И  парень,
если  подумать,  был  вовсе  не  старше  и  мудрее.  Он  был  начинающим
фашистом.
Китти отбегает от нас обоих.
– О чем вы вообще говорите?
– Это же «Звуки музыки», – отвечаю я.
– Ты о том фильме про няню? Я его не смотрела.
–  Как  ты  могла  смотреть  «Клан  Сопрано»,  но  не  видеть  «Звуки
музыки»?
– Китти смотрела «Клан Сопрано»? – встревоженно спрашивает папа.
– Только рекламу, – спешит заверить его Китти.
Я продолжаю петь одна, кружась по кругу, как Лизль в беседке. «Мне
шестнадцать, почти уж семнадцать, я знаю, что я наивна… Парни смотрят
мне вслед, говорят, я мила, и я им охотно верю…»
–  С  чего  ты  так  охотно  веришь  первому  встречному  парню,  которого
даже не знаешь?
– Это же песня, Китти! А не я. Боже! – Я перестаю крутиться. – Хотя
Лизль и правда была дурочкой. Можно сказать, что это из-за нее всех чуть
не поймали фашисты.
–  Я  бы  рискнул  сказать,  что  это  была  вина  капитана  фон  Траппа,  –
выступает  со  своим  мнением  папа.  –  Рольф  и  сам  был  ребенком,  он
собирался  их  отпустить,  но  потом  Георг  его  испортил,  –  он  трясет

головой.  –  У  Георга  фон  Траппа  была  мания  величия.  Слушайте,  надо
устроить вечер «Звуков музыки»!
– Конечно! – восклицаю я.
– Какой-то ужасный фильм, – морщится Китти. – И что за имя такое,
«Георг»?
Однако ее вопрос так и остается без ответа.
– Сегодня? Я приготовлю такос аль пастор! – Спохватывается папа.
– Не могу, – отвечаю я. – Мне надо в Бельвью.
– Ну а ты, Китти? – спрашивает папа.
–  Мама  Софи  будет  учить  нас  готовить  картофельные  оладьи,  –
говорит  Китти.  –  Ты  знал,  что  если  сверху  положить  яблочное  пюре,
получается просто объедение?
Папа опускает плечи.
– Да. Я знал. Что ж, придется резервировать вас за месяц вперед.
– Или пригласи мисс Ротшильд, – предлагает Китти. – Ей по выходным
тоже одиноко.
Он смотрит на нее с насмешкой.
–  Уверен,  у  нее  есть  масса  куда  более  интересных  дел,  чем  смотреть
«Звуки музыки» с соседом.
–  Не  забывай  про  такос  аль  пастор,  –  быстро  вмешиваюсь  я.  –  Это
настоящая приманка. И ты, разумеется. Ты приманка.
– Ты точно приманка! – вскрикивает Китти.
– Девочки… – начинает папа.
–  Погоди,  –  перебиваю  я.  –  Дай  мне  только  одно  сказать.  Тебе  нужно
ходить на свидания, папа.
– Я хожу на свидания!
–  Ты  ходил  на  два  свидания  за  всю  жизнь!  –  говорю  я,  и  он
замолкает.  –  Почему  бы  не  пригласить  мисс  Ротшильд?  Она  милая,  у  нее
хорошая работа, Китти ее обожает. И живет она рядом.
–  Вот  именно  поэтому  мне  и  не  стоит  ее  приглашать,  –  возражает
папа.  –  Нельзя  встречаться  с  соседями  или  коллегами,  потому  что  потом
вам придется видеться, даже если ничего не получится.
Китти спрашивает:
– То есть, как говорится: «Не сри там, где ешь»?
Папа хмурится, и Китти быстро поправляется:
– В смысле: «Не какай там, где ешь». Ты об этом, да, пап?
– Да, именно это я и имел в виду, но, Китти, мне не нравится, когда ты
выражаешься.
–  Прости,  –  раскаивается  она.  –  Но  я  все  же  думаю,  тебе  нужно  дать

мисс Ротшильд шанс. Если ничего не получится, то не получится.
– Я просто не хочу внушать в вас ложные надежды, – говорит папа.
–  Такова  жизнь,  –  отвечает  Китти.  –  Не  все  всегда  получается.
Посмотри на Питера и Лару Джин.
Я бросаю на нее возмущенный взгляд.
– Ну, спасибо тебе.
– Я просто пытаюсь донести смысл, – говорит она.
Китти подходит к папе и обнимает его за талию. Похоже, она серьезно
настроилась добиться своего.
–  Просто  подумай  об  этом,  папа.  Такос.  Няни.  Фашисты.  И  мисс
Ротшильд.
– У нее наверняка есть планы, – вздыхает он.
–  Она  мне  сказала,  что,  если  ты  ее  пригласишь,  она  согласится,  –
выпаливаю я.
– Правда? – поражается папа. – Ты уверена?
– Абсолютно.
–  Что  ж…  тогда,  может,  я  ее  приглашу.  На  кофе  или  выпить.  «Звуки
музыки» слишком длинные для первого свидания.
Мы с Китти радостно вскрикиваем и хлопаем друг друга по ладони.

54
У  нас  с  марго  и  джошем  была  традиция  завтракать  в  мой  день
рождения  в  закусочной.  Если  день  рождения  выпадал  на  будний  день,  мы
вставали  пораньше  и  шли  перед  уроками.  Я  заказывала  черничные
блинчики, Марго вставляла в них свечки, и они с Джошем мне пели.
Утром  моего  семнадцатого  дня  рождения  Джош  присылает  мне
сообщение  «С  днем  рождения!»,  но  я  понимаю,  что  в  закусочную  мы  не
пойдем. У него теперь есть девушка, и это было бы странно, особенно без
Марго. Эсэмэски вполне достаточно.
На  завтрак  папа  готовит  яичницу  с  чоризо,  а  Китти  мастерит  мне
большую открытку с приклеенными на нее фотографиями Джейми. Марго
звонит мне по видеочату, чтобы поздравить с днем рождения и сказать, что
мой подарок должны прислать сегодня днем или завтра.
В школе Крис и Лукас вставляют свечку в пончики, которые купили в
автомате,  и  поют  мне  «С  днем  рождения»  в  коридоре.  Крис  дарит  мне
новую помаду: красную, на случай, если я захочу быть плохой, говорит она.
Питер ничего не говорит мне на уроке химии, думаю, он даже не знает, что
у меня день рождения, к тому же что он может мне сказать после того, как
все между нами кончилось? Тем не менее день получается хорошим, хоть и
не богатым на события.
Но потом, выходя из школы, я вижу на улице Джона. Он стоит у своей
машины  и  еще  меня  не  заметил.  В  ярком  дневном  свете  солнце  падает  на
золотистые  волосы  Джона  как  ореол,  и  внезапно  на  меня  накатывает
воспоминание о той поре, когда я любила его на расстоянии, так сильно и
пылко. Я так восхищалась его тонкими руками и изгибом его скул. Когда-то
я знала его лицо наизусть. Я запомнила его.
Я ускоряю шаг.
– Привет! – говорю я, махая ему. – Что ты здесь делаешь? Разве у тебя
нет уроков?
– Сбежал пораньше, – отвечает он.
– Ты? Джон Амброуз Макларен прогулял уроки?
Он смеется.
–  Я  тебе  кое-что  принес.  –  Джон  вытаскивает  из  кармана  куртки
маленькую коробочку и протягивает ее мне. – Вот.
Я беру коробочку, она тяжелая, ее вес ощущается у меня на ладони.
– Мне… открыть прямо сейчас?

– Если хочешь.
Я чувствую на себе его взгляд, когда срываю бумагу и открываю белую
коробочку. Джон весь в нетерпении. Я готовлю улыбку, чтобы он знал, что
мне понравилось, что бы это ни было. Один лишь факт, что он подумал и
купил мне подарок, уже для меня очень… дорог.
Из  белой  оберточной  бумаги  выглядывает  снежный  шар  размером  с
апельсин  на  медной  подставке.  Внутри  мальчик  и  девочка  катаются  на
коньках.  На  ней  красный  свитер  и  меховые  наушники.  Она  выписывает
восьмерку, а он ей улыбается. Это как мгновение, застывшее в янтаре. Одно
прекрасное  мгновение,  сохраненное  под  стеклом.  Как  та  ночь  снежным
апрелем.
– Мне очень нравится! – говорю я, и это правда.
Мне  нравится.  Лишь  тот,  кто  действительно  хорошо  меня  знает,  мог
подарить  мне  такой  подарок.  И  чувствовать,  что  кто-то  тебя  знает  и
понимает, настолько чудесно, что я готова расплакаться. Я хочу хранить это
вечно. Этот момент и этот снежный шар.
Я  приподнимаюсь  на  цыпочки  и  обнимаю  его,  и  он  крепко  обнимает
меня в ответ, а потом еще крепче.
– С днем рождения, Лара Джин.
Я собираюсь сесть в его машину, когда вижу Питера.
– Погоди секунду, – говорит он, на его лице милая полуулыбка.
– Привет, – осторожно отвечаю я.
– Привет, Кавински, – здоровается Джон.
Питер ему кивает.
–  Мне  так  и  не  представилось  возможности  поздравить  тебя  с  днем
рождения, Кави.
– Но ты видел меня на химии… – бормочу я.
–  Ты  так  быстро  ушла.  У  меня  для  тебя  кое-что  есть.  Протяни
ладошки. – Парень берет снежный шар у меня из рук и отдает его Джону. –
Вот, подержи пока.
Я перевожу взгляд с Питера на Джона. Теперь я нервничаю.
– Протяни руки, – просит Питер.
Я  смотрю  на  Джона  еще  раз,  прежде  чем  подчиниться,  и  Питер
вытаскивает что-то из кармана и кладет мне на ладони. Медальон в форме
сердца.
– Он твой.
– Я думала, ты вернул его в мамин магазин, – медленно говорю я.
– Нет. Ни на одной девушке он не будет смотреться так, как нужно.
Я моргаю.

–  Питер,  я  не  могу  его  принять.  –  Я  пытаюсь  отдать  кулон,  но  он
качает головой, отказываясь брать. – Питер, пожалуйста.
– Нет. Когда я верну тебя, я надену этот кулон тебе на шею. Это будет
твой  значок.  –  Он  пытается  удержать  мой  взгляд.  –  Как  в  пятидесятые.
Помнишь, Лара Джин?
Я открываю рот и закрываю.
–  Не  думаю,  что  значок  значил  то,  что  ты  думаешь,  –  пожимаю
плечами я, протягивая ему кулон. – Пожалуйста, забери его.
– Скажи, какое у тебя желание? – спрашивает Питер. – Пожелай о чем
угодно, и я дам это тебе, Лара Джин. Тебе нужно только попросить.
У  меня  кружится  голова.  Мир  вертится  вокруг  нас,  люди  выходят  из
школы,  идут  к  своим  машинам.  Джон  стоит  рядом,  а  Питер  смотрит  на
меня так, будто мы здесь одни. Будто мы одни на всем белом свете.
Голос Джона выводит меня из транса.
–  Что  ты  делаешь,  Кавински?  –  спрашивает  он,  качая  головой.  –  Ты
жалок. Ты обращался с ней, как с мусором, а теперь решил, что хочешь ее
вернуть?
–  Не  лезь  в  это,  Сандэнс  Кид,  –  отрезает  Питер.  А  мне  он  мягко
говорит:  –  Ты  обещала,  что  не  разобьешь  мне  сердце.  В  контракте  ты
подписалась, что не сделаешь этого, но разбила, Кави.
Я  никогда  не  слышала,  чтобы  он  говорил  так  искренне,  так
чувственно.
– Прости, – шепчу я тонким голосом. – Я просто не могу.
Я не оглядываюсь на Питера, когда сажусь в машину, но его кулон все
еще  зажат  у  меня  в  кулаке.  В  последнюю  секунду  я  оборачиваюсь,  но  мы
уже слишком далеко: я не могу видеть, там ли Питер или ушел. Мое сердце
бешено  стучит.  Что  для  меня  страшнее  потерять?  Реальность  с  Питером
или мечту о Джоне? Без кого я не смогу жить?
Я вспоминаю руки Джона на моих руках. Как я лежала рядом с ним в
снегу. То, как его глаза становятся еще более голубыми, когда он смеется. Я
не  хочу  от  этого  отказываться.  Но  и  от  Питера  я  отказываться  не  хочу.  В
них  обоих  есть  столько  всего,  за  что  их  можно  любить.  Мальчишеская
уверенность  Питера,  его  солнечное  отношение  к  жизни,  то,  как  он  добр  к
Китти.  То,  как  мое  сердце  делает  сальто  всякий  раз,  когда  его  машина
подъезжает к моему дому.
Несколько минут мы едем в тишине, а потом, глядя прямо перед собой,
Джон спрашивает:
– У меня хотя бы есть шанс?

– Я так легко могу в тебя влюбиться, – шепчу я. – Я уже на полпути.
Его адамово яблоко подскакивает в горле.
–  В  моих  воспоминаниях  ты  был  таким  идеальным,  и  ты  не  менее
идеален  сейчас.  Как  будто  я  сама  тебя  выдумала.  Из  всех  парней  я  бы
выбрала именно тебя.
– Но?
–  Но…  я  все  еще  люблю  Питера.  Ничего  не  могу  поделать.  Он  был
первым, и он… он никак не хочет уходить.
Джон обреченно вздыхает, от чего мое сердце разрывается.
– Черт тебя возьми, Кавински.
–  Прости.  Ты  мне  тоже  очень  нравишься,  Джон,  правда.  Если  бы
только…  вот  бы  тогда,  в  восьмом  классе,  мы  все-таки  пошли  с  тобой  на
танцы.
И  потом  Джон  Амброуз  Макларен  произносит  последнюю  фразу,  от
которой мое сердце разрывается от чувств:
– Думаю, тогда нам не суждено было быть вместе. И сейчас, видимо,
тоже.  –  Джон  смотрит  на  меня  уверенным  взглядом.  –  Но  может  однажды
наше время придет.

55
Я  стою  в  женском  туалете  и  поправляю  бант  на  своем  хвосте,  когда
входит  Женевьева.  У  меня  пересыхает  во  рту.  Она  застывает,  а  потом
поворачивается, чтобы зайти в кабинку. Тогда я говорю:
– Мы с тобой часто встречаемся в туалете.
Она не отвечает.
– Джен… я сожалею о том, что было в тот день.
Женевьева поворачивается и идет на меня.
– Мне не нужны твои извинения. – Она хватает меня за руку. – Но если
ты хоть кому-нибудь расскажешь, клянусь богом…
– Не расскажу! – кричу я. – Не расскажу. Я бы никогда так не сделала.
Она отпускает мою руку.
–  Потому  что  тебе  меня  жаль,  да?  –  Женевьева  горько  смеется.  –  Ты
маленькая обманщица. От этой твоей милой сладкой личины меня тошнит.
Ты всех обдурила, но я знаю, какая ты на самом деле!
Яд в ее голосе меня ошеломляет.
– Что я тебе сделала? За что ты меня так ненавидишь?
–  О  боже!  Хватит!  Не  веди  себя  так,  будто  не  знаешь!  Ты  должна
отвечать за все дерьмо, что ты мне сделала.
– Погоди-ка, – говорю я. – Что я  тебе  сделала?  Это  ты  выложила  мое
интимное  видео  в  Интернет!  Ты  не  можешь  менять  историю,  как  тебе
заблагорассудится! Я Эпонина, а ты Козетта! Не выворачивай все так, будто
я Козетта!
Ее рот изгибается.
– О чем ты, черт возьми, говоришь?
– Отверженные!
–  Я  не  смотрю  мюзиклы!  –  Женевьева  поворачивается,  будто
собирается уйти, но потом останавливается и говорит: – Я видела вас тогда
в седьмом классе. Я видела, как ты его поцеловала.

жүктеу/скачать 1,14 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: