Ранняя поэзия олжаса сулейменова в контексте лирики шестидесятников

В лирике Олжаса Сулейменова сквозным образом является образ кочевника. Образ кочевника показан им в таких стихах, как «Аргамак», «Бетпак Дала», «Хромой кулан», «Кочевье перед зимой…», «Песня кумана», «Кочевник», «Мы – кочевники». «Необходимо отметить, что Олжас Сулейменов еще в своем раннем творчестве всем сердцем воспринял поэзию Махамбета Утемисова как близкую своей поэтической стихии», - говорит поэт Бахытжан Канапьянов [4, 22]. Поэзия Махамбета оказала влияние на творчество и духовную высоту наших современников: О. Сулейменова, М. Шаханова, также на творчество русских поэтов А. Вознесенского и В. Рождественского. Но именно Олжас Омарович Сулейменов уделил немало внимания и времени изучению и пропаганде творчества Махамбета. В своих стихах он говорит о духовном родстве со своим предшественником, поэтом-бунтарем, агитатором и трибуном Махамбетом и утверждает новые задачи поэзии. Именно Олжас Омарович познакомил многих современных русских поэтов через себя и свои произведения с именем и творчеством Махамбета. Он также ориентировал их на переводы стихов Махамбета и созданию стихов о нём как о герое-борце за свободу своего народа и о великом поэте. Именно по его предложению и настойчивому напоминанию Андрей Вознесенский создал уникальный цикл «Зачитываюсь Махамбетом»:

Его цикл состоит из четырех стрел, поэтически посланных на четыре стороны света: стрела первая - «Черные верблюды», стрела вторая - «Отставший лебедь», стрела третья - «Мольба», или «Песня акына», и стрела четвертая - «Свобода». Этот цикл – это один из тех уникальных случаев в истории поэзии, когда один поэт не переводит, а именно передает дух и образ мыслей другого поэта.

Проблема творческих перекличек Олжаса Сулейменова и Андрея Вознесенского уходит своими корнями в конец 60-ых – начало 70-ых годов. В 1973 году, за 2 года до выхода книги «Аз и Я», Олжас Сулейменов пишет стихотворение, посвященное поэту Андрею Вознесенскому. В нем можно обнаружить истоки созвучия творчества двух поэтов, а также историю их обращения к творческому наследию Махамбета Утемисова, определить, что их духовно связывает с образом и мировосприятием Махамбета. Позже А. Вознесенским будет написано стихотворение «АТЕ 36-70» или «2 секунды, 20 июня 1970», посвященные Олжасу Сулейменову и автоаварии, в которую они попали под Алма-Атой:

Мы живы, Олжас. Мы вечно

будем в седле!

Мы дети «36-70»,

не сохнет кровь на губах,

из бешеного семени

родившиеся в свитерах [6, 202].

В этом произведении чувствуется дружеская и духовная связь двух поэтов разных культур. Андрей Вознесенский прочувствовал дух свободного кочевого народа, который испокон веков, являлся номадом. Это отразилось в строках: «Мы вечно будем в седле!». Сулейменов в стихотворении «Это кажется мне…» назвал своего друга кочевником, с которым он кочует «по разным маршрутам, сквозным и реликтовым».

Другим своеобразным и интересным другом Олжаса Омаровича был советский поэт Роберт Рождественский. О дружбе двух поэтов свидетельствует стихотворение, написанное Р. Рождественским «О друзьях», где оно начинается с таких строк, как: « Олжас, Мумин, Виталий…», в котором Рождественский мечтает о том, что было бы хорошо собраться вместе всем, казаху, таджику, русскому и украинцу – и порадоваться, что все так хорошо дружат. Это является свидетельством того, что они были друзьями не только на литературном поприще, но и в бытовом плане.

Свидетельство духовного и поэтического родства поэтов того периода звучит в стихотворении Риммы Казаковой, посвященном Олжасу Сулейменову «Люблю тебя, товарищ мой Олжас». Ранние стихи этой поэтессы принадлежат поколению шестидесятников и наряду со стихами Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Р. Рождественского стали появляться в печати с 1955 года, а в 1958 году вышел первый сборник её стихов под названием «Встретимся на Востоке». Для нее Олжас дорог « точным твоим талантом», она любит его «За то, что так свободен, так раскован,/ За то, чем дарит жизнь, взамен утрат./ За чувство локтя, нет — за чувство сердца [7, 37].

Поэты-шестидесятники, в ряду которых Олжас Сулейменов занимал не последнее место, особые чувства испытывали к Пушкину и пушкинской теме. Особое место занимал Пушкин-учитель в творческой судьбе Беллы Ахатовны Ахмадулиной: «Через всё творчество Ахмадулной проходит пушкинская тема. Наибольшая часть «пушкинской» лирики поэта приходится на 70-80 гг. – период ожидании, так называемый «промежуток». В это время литераторы с особой силой утверждали свое право на диалог с предшественниками. Ощущение в потребности в великих собеседниках было характерным для многих поэтов и прозаиков. Память поэтического слова и отношение к традиции входят в круг важнейших проблем этого времени. Впервые Пушкин стал объектом изображения у Ахмадулиной в начале 60-х гг., когда были написаны стихотворения «Свеча» (1960), «И снова, как огни мартенов…» (1962). Пушкин является своеобразным божеством-покровителем поэтов для Ахмадулиной. Стих Ахмадулиной ориентирован на постоянный цитатный диалог с классическими текстами. Её произведения пронизаны аллюзиями и реминисценциями.

Олжас Сулейменов также не стал исключением, в его стихах постоянно чувствуются явные переклички с русскими классиками и, в первую очередь, с А.С. Пушкиным. В 1963 году он написал стихотворение «Чем порадовать сердце?», где поэт пытается ответить на свой поставленный вопрос: как погибли его города. Для поэта гибель города – это гибель человеческой культуры: гибнут города, горят книги, « по которым потом затоскует несчастный Восток», пересыхают каналы и бассейны, умирают «измученные, гордые» женщины – всё это является прерыванием нити развития культуры. Кульминационным моментом этого стиха является мысль о Пушкине. История написания этого произведения нам неизвестна, но понятно, что оно является одним из программных в творчестве Олжаса Сулейменова 60-70-ых годов: для него Пушкин – нравственный ориентир в его противостоянии Степи, которая «не любила высоких гор»: «А вот Пушкин стоит». «Высокое» в степи в сознании казахского поэта теперь ассоциируется с великим русским поэтом, Пушкин назван «высоким» и вписан в контекст борьбы Степи со всем, что не отвечало ее требованиям: