Рассказы о вещах Избранные произведения в трех томах

В рукописной книге каждую картинку должен был вырисовывать художник. В

печатной книге вместо картинок, нарисованных от руки, появились гравюры.

Станок-писец оказался и станком-художником, которому ничего не стоило в

несколько часов "нарисовать" сотню картинок-гравюр.

Все это делало книгу дешевой, доступной если не всем, то многим.

Богатым людям эти новшества не нравились: они смотрели на печатную книгу как

на "книгу для бедных". Купив ее, они отдавали ее художнику, чтобы он

раскрасил гравюры красками, сделал книгу побогаче.

С каждым годом в книге появлялось все больше и больше новшеств.

Сейчас, когда вы раскрываете книгу, вы ничуть не удивляетесь, увидев

заглавный лист или оглавление. Вам кажется естественным, что у каждой

страницы есть номер. И при виде запятой вы не спрашиваете с изумлением: что

это за новость?

А между тем было время, когда и заглавный лист, и оглавление, и

запятая, и номер страницы были новинками типографского дела.

Можно даже точно сказать, когда и как они появились.

Заглавный лист, например, появился около 1500 года и вот по каким

причинам.

Раньше, когда книги не печатали, а переписывали, их делали большей

частью не на продажу, а на заказ. Поэтому переписчику незачем было особенно

рекламировать книгу. Он скромно помещал свою подпись в конце рукописи вместе

с годом и местом выпуска.

Совсем в другом положении оказался типограф. Книги он печатал сотнями и

тысячами экземпляров и притом не на заказчика, а на покупателя. А как найти

покупателя? Надо его заманить в книжную лавку интересным заглавием,

напечатанным крупными буквами на первой же странице.

И вот появляется заглавный лист, из которого читатель узнает во всех

подробностях, о чем говорится в книге, и кто ее написал, и по какому случаю

написал, и где книга издана, и какой типограф ее отпечатал.

Одно только название книги занимало пять-шесть строк. Вот откуда

взялись широковещательные названия, по которым всегда можно узнать старинную

книгу.

о выходе книги.

Ну, а запятая, кто ее изобрел?

Запятую ввел на рубеже XV и XVI веков венецианский типограф Альд

Мануций. До того в книгах было только два знака: точка и двоеточие. Тот же

Альд Мануций стал прилагать к книгам оглавление.

А нумеровать страницы начали только в XVI веке.

Так менялась книга. Менялся и ее покупатель. Бывало, раньше приходил к

переписчику аббат и заказывал требник. Знатная дама присылала слугу за

сделанным по особому заказу молитвенником в сафьяновом переплете.

Ученый-богослов отдавал в переписку огромный фолиант творений отцов церкви.

Печатная книга нашла себе тысячи покупателей совсем другого вида и

звания. В книжных лавках толпились горожане и студенты. Покрывались пылью на

полках огромные богословские фолианты, зато, не залеживаясь, переходили в

руки покупателей небольшие книжки с сочинениями греческих и римских

писателей, с рыцарскими романами, с историческими хрониками, с острыми

политическими памфлетами.

Конечно, толстому богословскому фолианту жилось на свете легче, чем

тоненькому, но бойкому памфлету. В то время как фолиант мирно лежал на

полке, за памфлетом нередко охотились, как за дичью. Особенно плохо

приходилось книге, если она имела несчастье попасть в список сочинений,

запрещенных "его святейшеством", римским папой. Такие книги истреблялись без

всякой пощады.

Чтобы обмануть цензоров, типографы прибегали ко всяким уловкам.

Например, издавали книгу "вольного" содержания, иной раз даже с нападками на

религию, а в предисловии писали, что сам святой Иоанн Златоуст хранил эту

книгу у себя под подушкой, не желая расстаться с ней даже на ночь.

У нас в России первым печатникам тоже пришлось выдержать бой с одетыми

в рясы гонителями просвещения.

Первая типография была построена в Москве при Иване IV.

Москве штанбу, сиречь дело печатных книг, ко очищению и ко

исправлению ненаученных и неискусных в разуме книго-

писцев.
Близ Кремля и торговых рядов, между Никольским греческим монастырем и

двором немчина Белоборода, было построено высокое здание с башней,

украшенной двуглавым орлом, и с большими решетчатыми воротами.

Устроение типографии было поручено Ивану Федорову и его товарищу Петру

Тимофееву Мстиславцу. Иван Федоров был образованный человек. Он хорошо

разбирался в книгах,

знал литейное дело, был и столяром, и маляром, и резчиком, и

переплетчиком.

Десять лет работали Иван Федоров и Петр Мстиславец над устроением

Печатного Двора и только в 1563 году приступили к изготовлению первой книги.

Иван Федоров сам строил печатные станки, сам отливал формы для букв,

сам набирал, сам и правил. Книга называлась "Деяния Апостолов".

Ее делали целый год. После первой книги появились и другие.

Неспокойно шла работа на Печатном Дворе. У печатной книги были сильные

союзники, но немало было у нее и врагов.

Союзником и покровителем был сам царь Иван Грозный, который основал

Печатный Двор почти одновременно с опричниной. Иван Грозный понимал, какое

это сильное оружие -- печатное слово,-- и хотел направить его против своих

врагов -- бояр.

Врагами печатной книги были бояре и духовенство. Бояре противились всем

начинаниям царя. А монахи не хотели упускать из рук переписку книг, боясь,

что печатный станок сделает грамоту доступной всему народу. Англичанин

Джильс Флетчер, побывавший тогда в Москве, писал, что "монахи, будучи сами

невежественны во всем, стараются всеми средствами воспрепятствовать

распространению просвещения... По этой причине они уверяют царя, что

всякий успех в образовании может произвести переворот в государстве".

Тот же Флетчер рассказывает, чем кончилась борьба:

"Вскоре дом (в котором находилась типография) подожгли ночью. Станки с

буквами сгорели, о чем, как говорят, постаралось духовенство".

А что стало с Иваном Федоровым и его товарищем? Им пришлось бежать за

границу.

земли и отечества и от рода нашего изгнала и в иные страны незнаемые

переселила".

Но печатное слово не так-то легко было победить.

Через несколько лет в Москве уже опять печатались книги.

Заговорив о типографиях, мы забыли о героине этой главы -- о бумаге.

Для печатания книг понадобилось так много бумаги, что можно даже

сказать: не будь бумаги, не было бы и книгопечатания.

Правда, книги сначала пробовали печатать и на пергаменте. Но

пергаментные книги, стоили втрое дороже бумажных. Поэтому бумага и здесь без

труда одержала победу над пергаментом.

У нас в XVII веке бумага уже расходовалась в большом количестве. На ней

печатали книги, которые продавались в книжном ряду в Китай-городе. На ней в

приказных канцеляриях писали и переписывали бесконечные выписки и отписки,

памяты и указы, челобитные и розыски. Вместе с бумагой появилась, словно ее

тень, и бумажная волокита. Нередко какое-нибудь "сыскное дело о чародействе

и порче" тянулось годами.

"А дела клеили в столбцы и сбирали в годовые большие столпы, которые,

лежа в палатах, от сырости расклеивались и гнили, и мыши их портили. И от

того многие старые дела, докладные выписки и указы, валяясь по разным местам

в небрежении, терялись и вовсе пропадали".

Так говорится в одной старой "грамоте" 1700 года.

Один путешественник оставил нам описание московской канцелярии XVII

века:

комнаты. Они все под сводами, с маленькими окнами и похожи на темницы. На

сей раз тут находились одни лишь канцеляристы, которые сидели по два

человека на ящиках, стульях и скамейках, иные выше, другие ниже, без всякого

порядка. Я даже видел одного, стоявшего на коленях. Они все занимались

письмом или перебиранием свитков бумаг, которые развивали и свертывали с

большой ловкостью. Сии свитки суть длинные полосы, составленные из листов

бумаги, вдоль разорванных и склеенных".

Бумага шла к нам в это время главным образом из Голландии. Петр Первый

велел в 1716 году построить бумажную мельницу около Дудергофа, а в 1720 году

была построена вторая мельница -- за Галерным Двором.

Бумагу этих мельниц можно узнать по водяному знаку: как и на гербе

Петербурга, на ней были изображены якоря. Был издан указ о том, что бумага

будет продаваться в Адмиралтействе, и об этом объявлено было во всеуслышание

с барабанным боем.

С каждым годом из типографии привозили в книжные лавки все больше и

больше книг. В конце концов оказалось, что старого тряпья уже не хватает на

выделку всей необходимой бумаги. Стало ясно, что нужно найти какой-нибудь

другой материал. После многих опытов нашли, что бумагу можно делать из

дерева.

оберточную бумагу делают из дерева.

С виду бумага совсем не похожа на тряпку или полено. Но на самом деле

между ними большое сходство. Рассмотрите хорошенько надломленную спичку или

нитку, выдернутую из тряпки. Вы увидите, что они состоят из очень тоненьких

волоконцев. Из таких же волоконцев сделана и бумага. В этом легко убедиться,

если оторвать от листа бумаги небольшой клочок и рассмотреть его края на

свет.

или полено на отдельные волоконца, очистить эти волоконца от смолы, грязи,

пыли и потом расположить их, разместить в ровный и тоненький слой -- лист

бумаги.

Начнем рассказ с самого начала. Много лет жила рубашка на свете и под

старость совсем разлезлась. Вместе с другим утильсырьем свезли рубашку на

склад. Там тряпки разобрали: холст -- в одну сторону, ситец -- в другую,

мешочную ткань -- в третью. Запаковали рубашку в мешок и отправили на

фабрику.

горячим паром, чтобы убить всякую заразу: ведь тряпки на фабрику попадают

отовсюду -- из помойных ям, из больниц, из мусорных куч.

Потом тряпье просушили и принялись из него пыль выколачивать. Для этого

на фабрике есть особая машина, которая очищает в сутки сотни пудов тряпья.

Какие столбы пыли поднялись бы, если бы это делали вручную -- палками!

Очищенное тряпье бросили в тряпкорубку. Миг один -- и нет больше нашей

тряпки: вся она разрублена на мелкие кусочки.

Теперь надо тряпье освободить от всяких ненужных примесей. Для этого на

фабрике есть большой котел, в котором тряпье варят со щелоком или известью.

Вареное тряпье белят и размалывают на особой машине в кашицу.

Первая половина работы сделана: тряпье превращено в кашицу, состоящую

из крошечных волоконцев.

Остается самое трудное -- отлить из бумажной кашицы бумагу. Это делает

большая бумагоделательная машина.

Собственно говоря, это не машина, а ряд машин, соединенных вместе.

Бумажная кашица вливается в один конец, а из другого выходит готовая бумага.

Сначала кашица попадает в песочник -- ящик с перегородочками на дне.

Пока кашица пройдет ящик, весь песок, случайно в нее попавший, сядет на дно.

Потом кашица попадает в узлоловитель -- барабан с прорезами, который

все время сотрясается. Узлы и комки остаются в барабане, а чистая кашица

проходит через прорезы и выливается на сетку машины.

Эта сетка напоминает ту, какую мы видели в китайской кустарной

мастерской. Только трясут ее не руками: сетка натянута на два вала, словно

приводной ремень, и все время движется вокруг валов, перенося бумажную

кашицу вперед.

Сырой бумажный лист попадает в конце концов с сетки на суконную

подстилку, которая подводит его к целому ряду валиков. Одни из этих валиков

отжимают воду, другие, обогреваемые изнутри паром, высушивают окончательно

еще сырую бумагу. В конце машины имеются ножи, которые режут бумагу на листы

нужного формата.

Может быть, все это описание бумажной фабрики показалось вам скучным,

но, если бы вы сами видели, как делают бумагу, вы забыли бы о скуке.

Представьте себе машину, которая одна тянется из конца в конец

огромного зала. Людей почти не видно, а между тем работа не стоит, а идет

полным ходом. Есть машины, которые делают в день сотни тонн бумаги. Сетка

такой машины проходит в сутки путь, равный расстоянию от Ленинграда до

Москвы.

первой половине работы. Ведь дерево -- не тряпка. Чтобы разбить его на

волоконца и освободить от примесей, нужны совсем другие машины, другие

способы.

Росла в лесу елка. Зимой спилили ее под корень, обрубили зеленые лапы и

острую верхушку и свезли по санному пути к речке.

Пришла весна, речка вздулась и подняла бревна. Понеслись бревна из

маленькой речки в большую. Там их связали в плот, и веселые люди --

плотовщики -- пустились на них в плавание.

Проходит день, другой. Вот вдали задымили трубы бумажной фабрики. Здесь

бревна вытащили на берег.

На фабрике бревно попадает сразу в переделку. Сначала корообдирка

сдирает с него кору, потом дроворубка рубит его в щепки. Дальше --

сортировка на ситах и, наконец, варка. Варят дерево не со щелоком, как

тряпку, а с кислотой. Очищенная варкой древесина промывается, разбивается на

волокна, очищается от сучков и в конце концов попадает на сетку

бумагоделательной машины.

Так, переходя из машины в машину, елка превращается в бумагу.

Всем хороша наша бумага -- одно только плохо: уж очень она непрочная. А

виновата в этом отбелка. Белят бумагу, вымачивая ее в растворе белильной

извести. А белильная известь -- это очень едкая штука. Незаметно для глаза

бумага разрушается. Дойдут ли наши книги до людей, которые будут жить через

тысячу лет? Может быть, рукописи, написанные на пергаменте каким-нибудь

средневековым монахом, переживут наши книги, отпечатанные в самых

усовершенствованных типографиях.

Впрочем, способ вечного хранения книг и документов уже найден. В 1935

году в одной из наших лабораторий была изготовлена первая вечная страничка.

Сделана она не из бумаги, а из специального небьющегося стекла. Буквы из

особого стойкого металла не написаны на страничке, а вплавлены в нее. Размер

странички -- всего один квадратный сантиметр, но, несмотря на это, на ней

поместилась целая полоса "Правды". Читать такую газету можно только с

помощью микроскопа, зато места она занимает немного.

Важнейшие исторические документы, запечатленные на "вечных пластинках",

будут храниться в архиве при Академии наук. Через тысячи лет историки узнают

по ним о событиях нашей эпохи.

Наша бумага мало похожа на бумагу первых печатных книг. Но наши перья

еще меньше похожи на те, которыми писали в старину. Сохранилось только

название. Это бывает часто: слова живут дольше тех вещей, для которых они

придуманы. Перочинный нож не чинит больше перьев, и нет такой птицы, у

которой в хвосте росли бы стальные перья.

В 1826 году Мазон придумал машинку для штамповки стальных перьев. С тех

пор они стали быстро входить в употребление, вытесняя старое гусиное перо,

прослужившее человеку добрых десять веков.

Странно подумать, что еще наши прадеды писали гусиными перьями. В

петербургских канцеляриях были чиновники, занимавшиеся с утра до вечера

чинкой перьев для "их превосходительств". Занятие это было довольно

утомительное и требовало большого навыка. Перо надо было срезать наискосок,

заострить, расщепить; это потруднее, чем очинить карандаш.

Исписав страницу, ее посыпали, для просушки песком. Когда письмо

запечатывали, в конверт попадал и песок. Стоило потрясти конверт, чтобы

услышать, как перекатываются в нем песчинки.

Письменный прибор состоял из песочницы с воткнутым в нее гусиным пером.

Один изобретатель незадолго до появления стальных перьев выпустил в

продажу маленькие перышки, сделанные из гусиного пера, но вставлявшиеся в

ручку. Значит, ручка появилась раньше стального пера, а не одновременно с

ним, как можно было бы предположить.

Карандаш старше стального пера. В старину писали свинцовыми

карандашами. Француз Жак Конте первый приготовил карандаш из смеси

графитового порошка и глины. Глину примешивают для того, чтобы сделать

карандаш менее ломким. Отпрессованные палочки графита кладут в желобки,

сделанные в небольшой дощечке. Сверху кладут другую дощечку, тоже с

желобками. Обе дощечки склеивают. Получается странный карандаш -- в виде

доски с шестью графитовыми палочками. Этот карандаш пропускают сквозь

строгальную машину, которая делит его на шесть отдельных карандашей.

Остается их отполировать и упаковать в коробку.

Карандаш и стальное перо проживут, кажется, не так долго, как их

предшественники -- стиль и гусиное перо. Пишущая машинка уже давно вытеснила

перо из учреждений. Когда-нибудь и у каждого школьника будет своя карманная

пишущая машинка.

часто бывает удивительнее человеческой судьбы.

Вот, например, сборник стихов греческого поэта Алкмана. Этот папирусный

свиток дошел до нас самым странным образом. Он давно погиб бы, если бы его

не похоронили. И похоронили по-настоящему, как хоронят людей.

У древних египтян был обычай: в гробницу вместе с мумией --

набальзамированным трупом человека -- класть все его бумаги и книги. На

груди мумий пролежали до нашего времени и письма, и ученые сочинения, и

стихи людей, живших много тысяч лет тому назад.

Египетские могилы сохранили множество книг, которые не могли сохранить

библиотеки. Самая большая из египетских библиотек -- Александрийская --

сгорела во время взятия Александрии легионами Юлия Цезаря.

Сколько замечательных рукописей погибло среди этого миллиона сгоревших

свитков! До нас дошли только отрывки из библиотечного каталога. От книг,

которые когда-то заставляли читателей смеяться и плакать, остались одни

названия, словно имена, высеченные на могильных памятниках давно истлевших и

забытых людей.

Но еще удивительнее судьба книг, спасшихся только потому, что их

пытались уничтожить. Вернее, пытались уничтожить не самую книгу, а

написанный на ней текст.

В средние века, когда пергамент был очень дорог, случалось, что, найдя

древнюю рукопись, соскабливали ножом старый текст и на месте "нечестивой"

греческой поэмы или сочинения римского историка писали жития святых. Были

настоящие специалисты по соскабливанию -- истреблению книг.

Множество книг погибло бы от рук этих палачей, если бы в наше время не

нашли способа оживлять погубленные книги, или, как их называют, палимпсесты.

Чернила так глубоко проникали в пергамент, что самое жестокое скобление

не могло изгладить следов текста. Достаточно бывает иногда смочить рукопись

тем или другим химическим составом, чтобы выступили на поверхность

голубоватые или красноватые очертания старого текста. Но не торопитесь

радоваться: очень часто рукопись после этого начинает быстро темнеть, и в

конце концов текст становится таким неясным, что его невозможно прочесть.

Это бывает тогда, когда для оживления палимпсеста пользуются дубильной

кислотой, добываемой из чернильных орешков. В каждой большой библиотеке есть

несколько таких дважды умерших рукописей.

Об одном ученом, занимавшемся восстановлением палимпсестов, говорили

даже, что он нарочно портил рукописи, чтобы скрыть ошибки, сделанные им при

разборе письмен.

Вместо дубильной кислоты в недавнее время стали пользоваться другими

составами, которые заставляют текст появляться на короткое время. В этот

момент надо его быстро сфотографировать и потом поскорей смыть состав.

По последним известиям, научились фотографировать такие рукописи с

невидимым текстом без всякой химической обработки. Для этого рукописи

освещают особыми -- инфракрасными-- лучами и пользуются такими пластинками,

которые к этим лучам чувствительны.

Попробовали снять в инфракрасных лучах старую испанскую книгу, в

которой когда-то инквизиторы вычеркнули густыми черными чернилами несколько

строк. На фотографии

чернила получились почти незаметными, и вычеркнутые строчки удалось

прочесть.

А инквизиторы-то думали, вероятно, что приложили к книге свою черную

печать на веки вечные!

Но если у книг были враги, то немало было у них и друзей, которые

разыскивали их в египетских гробницах, и под пеплом Геркуланума и Помпеи, и

в архивах монастырей.

Любопытен рассказ одного из таких друзей книги, Сципионе Маффеи, о том,

как он нашел Веронскую библиотеку.

О Веронской библиотеке, содержащей ценные латинские рукописи, упоминали

в своих записках путешественники, побывавшие в Вероне за много лет до

Маффеи. Единственное, что он знал об этой библиотеке, было то, что

знаменитые ученые Мабильон и Монфокон искали ее и не могли найти. Маффеи не

смутила неудача его предшественников. Несмотря на то что он не был

ученым-палеографом, знатоком рукописей, он с жаром принялся за поиски. В

конце концов он нашел библиотеку там, где ее безуспешно искали,-- в

книгохранилище Веронского капитула. В шкафах этого книгохранилища книг не

было. Но никто до Маффеи не догадался вскарабкаться на лестницу и посмотреть

на шкафах, где все эти драгоценные рукописи пролежали в пыли и беспорядке

много лет. От восторга Маффеи чуть не потерял сознание: перед ним были самые

старые латинские рукописи, какие только существуют.

Можно было бы еще много интересного рассказать о приключениях книг.

Каждая дошедшая до нас старая книга -- это бумажный кораблик,

переплывший бурное море истории.

Сколько опасностей на пути у такого кораблика! Сделан он из самого

непрочного материала. Не то что огонь -- любой книжный червь может его

уничтожить.

В наше время, когда книги печатаются тысячами, всегда есть надежда, что

из многих экземпляров-близнецов хоть один переживет века. А в старину, когда

книги не печатались, а переписывались, гибель рукописи была нередко

окончательной гибелью, смертью того произведения, которое она содержала.

Поэтому так мало сохранилось древних рукописных книг.

У нас, в старой Москве, немало книг уничтожил огонь. Москва горела не

раз. Возникнув на одном краю города, огонь быстро охватывал город целиком --

дома ведь были деревянные.

Много книг погибло и от вражеских нашествий. Летописец пишет, что в

1382 году, когда татары разгромили Москву, "книг множество снесено было со