Сахалин и Курильские острова в литературе indd

23
тельности находится перед читателями. До-
стойный герой, однажды совершивший роковой 
поступок, преступив законы нравственности? 
Истинный преступник, бесконечный карьерист, 
стремящийся даже на каторге занять высокое 
положение? Преображенный, раскаявшийся че-
ловек, осознавший свое злодеяние, но не нахо-
дящий даже по истечении многих лет душевного 
и духовного успокоения? 
Еще в большее затруднение ставит Дороше-
вич своих читателей в психологически глубоком 
и эмоциональном очерке «Герой 
“
Преступления 
и наказания
”
» (1909). Эта работа, опубликован-
ная на страницах газеты «Русское слово», по-
священа уходу Ландсберга из жизни. В очерке 
дается несколько купюр о Ландсберге из книги 
«Сахалин (Каторга)». Одновременно с этим До-
рошевич, размышляя на тему «преступления 
и наказания», выходит за жанровые границы 
обычной статьи – некролога или близкого ему 
уведомления о происшествии. Автор столь про-
никновенно пишет о бывшем сахалинском ка-
торжнике, что вначале создается чувство сопе-
реживания смерти Ландсберга и вместе с тем 
ощущение личного поиска того, что толкнуло 
Ландсберга на совершение преступления, что 
позволило ему выжить в суровых условиях без-
жалостной каторги. 
Вместе с этим в очерке Дорошевич вводит 
читателя в одно безусловное заблуждение, ког-
да пишет, что история Ландсберга легла в осно-
ву романа «Преступление и наказание» Досто-
евского (к моменту создания этой книги Ланд-
сбергу было всего лишь 13 лет), что именно из 
Ландсберга Достоевский создал Раскольникова. 
Не думается, что тем самым Дорошевич обна-
руживает незнание времени написания рома-
на и обстоятельств совершения преступления 
Ландсбергом. Автор поступает так сознательно. 
История Раскольникова в начале XX века была 
знакома всем просвещенным читателям. Досто-
евский убедительно нарисовал, что привело ге-
роя к преступлению и каким тяжким эхом откли-
калось осознание греховности убийства двух лю-
дей в душе Раскольникова. Мог ли Дорошевич, 
пользуясь тем, что «Русское слово» считалось 
самой востребованной у читателей газетой, ска-
зать что-то точнее и глубже, чем это сделал рус-
ский классик? Наверное, не мог. И в этом случае 
читатели просто столкнулись с мистификацией 
(газетный этикет позволяет себе иногда такие 
формы привлечения внимания аудитории). 
Одновременно с этим Дорошевичу нельзя 
отказать в художественном мышлении, он пре-
образовывает историю Ландсберга сообразно 
тому, чего ждут от этого обыватели, и в соот-
ветствии с тем, что должны знать образованные 
читатели. В очерке возникают, кроме образа 
Раскольникова, литературно-философские ал-
люзии. Так, Дорошевич называет бывшего гвар-
дейского офицера «пушкинским Германном» 
(по аналогии с героем из «Пиковой дамы» (1834) 
Александра Пушкина (1799–1837)). Как известно, 
пушкинский Германн был военным инженером 
и немцем по происхождению (это почти в точ-
ности повторяет детали биографии Ландсберга). 
Однажды Германн ставит все свое состояние на 
очередной кон карточной игры, желая преуспеть 
в жизни. И Ландсберг, мечтая избежать сканда-
ла в своей финансовой несостоятельности, со-
вершает противоестественное деяние, нарушая 
заведомый сценарий развития событий. 
Сравнение Ландсберга с Германном из «Пи-
ковой дамы» не случайно. Пушкинский герой, 
«блестящий офицер», как и Ландсберг, идет на 
преступление ради денег. Ландсберг совершает 
убийство ради будущей жизни. Еще одно неяв-
ное сравнение Дорошевича связано с образом 
«сверхчеловека» (из книги Фридриха Ницше 
(1844–1900) «Так говорил Заратустра» (1883–
1885)). Вводя образы разных героев, Дорошевич 
может быть и ненамеренно, но показывает, как 
близки литература и действительность, в каком 
сложном переплетении может быть то, что на-
писано, и то, что случается в реальной жизни. 
В этом очерке Дорошевич уже не обращается к 
описательному «qui pro quo», но использует та-
кие слова, как «одно из наизарание обдуманных 
убийств», «зрелое, холодное, 
“
головное
”
убий-
ство». Автор открыто говорит о том, что обще-
ство с его установкой на оправданность и спра-
ведливость войны (насилия одних людей над 
другими) порождает людей, подобных Ланд-
сбергу, толкает их на осознание своей правоты 
и вседозволенности. 
По словам Дорошевича, из пушкинского Гер-
манна Ландсберг перерождается в Раскольни-
кова (с его «Наполеоном» и «насекомым»). И 
это не единичные литературные ассоциации. В 
очерке звучат и слова Гамлета о равнодушии к 
смерти у могильщика («Привычка сделала его 
равнодушным»). Фактом смерти Ландсберга 
Дорошевич пытается показать все «ужасы», 
«кровавый кошмар» уже прошедших войн, рево-
люций, иных локальных конфликтов в мире. И 
если Достоевский писал о «болезни общества», 
допускающего преступления, подобные делу 
Ландсберга, то Дорошевич убежден в том, что 
эта болезнь приобретает характер эпидемии. 
Смерть Ландсберга – это очередной повод при-
влечь внимание общества к вопросам падения 
нравов, к недопущению вознесения человека 
над социально несвободными людьми, к пре-
дотвращению восприятия жизни «маленьких» 
людей как ненужной и бесцельной. Дорошевич 
говорит о том, что должно после войн и револю-
ций пройти время затишья и только это может 
способствовать «вздорожанию» жизни, повы-
шению ее ценности.
Пожалуй, Дорошевич стал единственным 
русским литератором, всесторонне проанали-
зировавшим причины преступления Ландсбер-
га и его отношение к наказанию каторгой, к ис-
пытанию Сахалином в статусе каторжанина, а 
потом ссыльнопоселенца. В период знакомства 
с Ландсбергом (и это отчетливо прописывается 
в книге «Сахалин (Каторга)») Дорошевич не 
смог до конца понять этого человека (вполне 
возможно, что тоже произошло и с Чеховым), 
но, несомненно, что Ландсберг волновал во-
ображение автора очерка. И все эти пережи-
вания, длительные осмысления Дорошевич в 

24
полной мере изложил в очерке «Герой “Престу-
пления и наказания
”
». 
Ландсберг – герой литературного формата, 
но в реальной жизни он – преступник, его созна-
ние основывается на бесконечной вере в соб-
ственный ум, в собственную уникальность. По 
представлению Дорошевича, идя на убийство, 
гвардейский офицер полагается исключительно 
на математический расчет, этим же расчетом 
(верой в свой «ум», верой в себя, в «логику») он 
пользуется, живя уже в свободном состоянии на 
Сахалине. В собственно «сахалинском» очерке 
приводятся следующие слова Ландсберга на 
вопрос Дорошевича о том, не хочется ли быв-
шему офицеру вернуться в Россию. «…Должен 
я с этого острова что-нибудь взять»
14
, – говорит 
Ландсберг своему собеседнику. Эта же мысль, 
правда, в несколько иной, но довольно близкой 
к первому варианту формулировке, звучит и в 
очерке, посвященном смерти Ландсберга: «Ка-
рьеру потерял. Сюда попал. Надо хоть из Са-
халина пользу извлечь». Эти слова Дорошевич 
предписывает не самому Ландсбергу, но голосу 
ума, от которого пребывает в зависимости герой 
очерка. Финальные части газетной публикации 
«Герой “Преступления и наказания
”
» свидетель-
ствуют о том, что «наказание» каторгой не изме-
нило Ландсберга. 
Он по-прежнему живет одолеваемый движе-
нием собственного ума, и свидетельством этого 
становятся не только глаза Ландсберга, но и его 
речь, его внешность, его салонные манеры, его 
отношение к сахалинским порядкам. «…Он вол-
нуется, тяжело дышит и на лице его написана 
злость. А когда он говорит о каторжанах, вы чув-
ствуете в его тоне такое презрение, такую нена-
висть. Он говорит о них, словно о скоте. С этими 
негодяями не так следует обращаться. Их рас-
пустили теперь. Гуманничают»
15
, – такой цитатой 
характеризует Дорошевич Ландсберга. 
Достоевский показал один вариант преобра-
жения совершившего преступление человека, 
этот вариант связан с духовным восприятием 
мира, с пониманием греховности убийства. До-
рошевич демонстрирует иную сторону аналогич-
ной жизни. Ландсберг, как и прежде, полагается 
исключительно на собственный ум, именно он 
и помогает бывшему офицеру занять несвой-
ственное другим преступникам положение на 
острове. Пытливость ума, рассудочное отноше-
ние к жизни, попытки извлечь пользу и сделать 
карьеру даже в условиях каторги становятся 
ведущими мотивами биографии Ландсбер-
га на Сахалине. И как итог этого: относительно 
устойчивое положение в среде сахалинских чи-
новников, умение находить общий язык с ка-
торжанами, собственный, прибыльный бизнес, 
образованная жена, званые вечера с новыми 
музыкальными композициями и прочее. Одно 
только «но» – смерть собственных детей, «умер-
ших от дифтерита»
16
, отсутствие продолжения 
жизни. Только это вызывает «молчание» Ланд-
сберга, только это он воспринимает «словно на-
казание»
17
. 
Кроме того, очерк «Герой “Преступления и 
наказания
”
» – это и своеобразный ответ Дороше-
вича лаконичным упоминаниям о Ландсберге в 
других печатных изданиях России первого деся-
тилетия XX века. Средства массовой информа-
ции не слишком подробно оповещали читателей 
о событиях прошлого (применительно к престу-
плению Ландсберга и его мотивам). Так, в газете 
«Новое время» от 27 (14) апреля 1909 года под 
рубрикой «Разные известия» сообщалось, что 
«Ландсбергу Государем Императором дано пол-
ное помилование с восстановлением его в дво-
рянском достоинстве и чине. Ландсберг бывший 
офицер, был сослан за убийство». Никаких иных 
комментариев, объясняющих восстановление 
Ландсберга в прежде утерянных правах, в газе-
те не приводится. А на то были свои основания. 
Имя Ландсберга и детали судебного процесса 
над ним были памятны многим людям того вре-
мени. Но было ли до конца осознано свидетеля-
ми прошлого и новыми читателями российских 
газет деяние Ландсберга? 
Своим очерком Дорошевич отвечает на тот 
вопрос, который намеренно замалчивался во 
время суда над Ландсбергом и уже более нигде 
не поднимался. Как известно, еще до начала 
судебных действий Ландсберг был отправлен в 
отставку, его поступок «марал честь мундира». 
Тем самым, по представлению Дорошевича, во-
енное сообщество сняло с себя ответственность 
за преступление офицера. А между тем на суде 
были явлены все свидетельства того, что Ланд-
сберг с Власовым вел себя как солдат, стоящий 
на защите своего будущего, своей безмятежной 
жизни. Власов покусился на будущее офицера, 
и тот применил по отношению к своему креди-
тору приемы исключительно военной тактики. С 
такой позиции очерк Дорошевича кажется до-
статочно понятным и объяснимым. 
Воспоминания о Ландсберге оставил и Ана-
толий Кони (1844–1927), который председатель-
ствовал в Петербургском окружном суде по 
делу гвардейского офицера. В собрание со-
чинений Кони обязательно включается очерк 
«Ландсберг» (1908), написанный еще при жизни 
знаменитого каторжника. Но этому очерку хро-
нологически предшествует другая работа Кони, 
статья «Федор Михайлович Достоевский» (1881), 
в которой приведен подробный анализ романа 
«Преступление и наказание». В одной из частей 
этого очерка, посвященного феномену русского 
писателя, его умению предугадывать и пред-

жүктеу/скачать 1,98 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: