Сборник научных трудов

 

240 

5. Валеев Ф.Т., Валеев Б.Ф. О реликтах доисламских верований в религиозном мировоззрении западно-

сибирских татар // Мировоззрение народов Западной Сибири по данным археологии и этнографии. – Томск. 

Изд-во Том. ун-та, 1985. – С. 38–40. 

6. Гринев А.В.  Индейцы  тлинкиты  в  период  Русской Америки (1741–1867 гг.). – Новосибирск:  Наука, 

1991. – 320 с. 

7.  Жуковская  Н.Л.  Кочевники  Монголии:  Культура.  Традиции.  Символика:  Учебное  пособие. – М.: 

Вост. лит., 2002. – 247 с. 

8.  Зеленин  Д.К.  Магические  функции  примитивных  орудий // Избранные  труды.  Статьи  по  духовной 

культуре. 1917–1934. – М.: Индрик, 1999. – С. 100–139. 

9. Кабакова Г. Запах смерти // Ароматы и запахи в культуре. – М.: Новое литературное обозрение, 2003. 

– Кн. 2.– С. 40–49. 

10. Кабакова Г. Запахи в русской традиционной культуре // Ароматы и запахи в культуре. – М.: Новое 

литературное обозрение, 2003. – Кн. 2. – С. 50–61. 

11. Левинсон А. Повсюду чем-то пахнет // Ароматы и запахи в культуре. – М., Новое литературное обо-

зрение, 2003. – Кн. 2. – С. 7–39. 

12. Левкиевская Е.Е. Славянский оберег. Семантика и структура. – М.: Индрик, 2002. – 336 с. 

13.  Ожередов  Ю.И.  Огонь  в  представлениях  сибирских  татар // Интеграция  археологических  и  этно-

графических исследований. – Омск: Изд-во Омск. ун-та; Изд. дом «Наука», 2008. – С. 147–150. 

14. Ожередов Ю.И. Уголь и зола в мифологии и ритуалах сибирских татар // Мировоззрение населения 

Южной  Сибири  и  Центральной  Азии  в  исторической  ретроспективе. – Барнаул:  Азбука, 2007. – Вып. 1. – 

С. 195–205. 

15. Содномпилова М.М. Доминантные символы бурятской традиционной культуры: дерево, лес // Ми-

ровоззрение  населения  Южной  Сибири  и  Центральной  Азии  в  исторической  ретроспективе. – Барнаул: 

Азбука, 2007. – Вып. 1. – С. 206–220. 

16. Фиельструп Ф.А. Из обрядовой жизни киргизов начала XX в. – М.: Наука, 2002. – 300 с. 

17. Фрезер Дж.Дж. Фольклор в ветхом завете. – М. Политиздат, 1990. – 542 с. 

18. Чвырь Л.А. Обряды и верования уйгуров в XIX–XX вв.: очерки народного ислама в Туркестане. – 

М.: Вост. лит., 2006. – 288 с. 

19. Щетько А.П. Шаман-фитотерапевт (на материале индейцев равнин) // Шаман и вселенная. – СПб.: 

Изд-во Музея антропологии и этнографии РАН, 1997. – С. 62–66. 

Ю.И. Ожередов 

Россия, Томск, государственный университет, Музей археологии и этнографии Сибири 

САКРАЛЬНАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ ПОМОЙНЫХ  

И ОТХОЖИХ МЕСТ У СИБИРСКИХ ТАТАР 

Многообразие элементов составляющих в традиционных культурах понятие «Дом и Храм» вклю-

чало все освоенные и обустроенные человеком пространства, обслуживающие утилитарные и сакраль-

ные  надобности  коллектива.  В  их  число,  безусловно,  входили  и  места  гигиенического  назначения – 

мусорные  ямы  или  помойки  и  туалеты  или  отхожие  места,  которые,  как  и  другие  соружения  и 

постройки,  получили  отражение  в  мифологии  сибирских  татар.  В  силу  того,  что  таких  примеров  в 

нашем  распоряжении  крайне  недостаточно  для  серьезных  обобщений,  сообщение  носит  предвари-

тельный  характер.  Вместе  с  тем,  по  аналогии  означенных  объектов  с  материалами  из  других  тради-

ционных  культур,  проводится  сравнительная  семантическая  реконструкция,  позволяющая  обозначить 

примерный смысловой круг изученных объектов.  

Данная сфера коллективной и индивидуальной жизни традиционных обществ фактически закрыта 

для  посторонних,  а  потому  и  мало  изучена.  В  нашем  распоряжении  имеется  всего  один  текст,  позво-

ляющий  провести  предварительный  анализ  затронутой  проблемы.  При  этом  полученный  текст 

настолько информационно насыщен, что стал вполне полноценным источником, освещающим обозна-

ченную тему в объеме, охватывающем одновременно оба ее аспекта. 

Карбаны Ярковского района Тюменской области: «Яман Чин. Плохой, вредный черт. Яман Чин – 

вредный, злой дух. Они обычно живут в уборных, в местах скопления нечистот, помойных ямах (чуп-

лек – свалка). Обычно в духов превращаются дети, от которых отказались матери или которых случай-

но убили родители. Яман Чин поселяются в заброшенных домах, если люди поселятся в дом, где живут 

Яман Чин, то один из домочадцев умрет. Также Яман Чин могут мучить скотину – останавливают ее 

так, что она дальше не может идти». 

Содержание текста сообщает не только о наличии у сибирских татар специально организованных 

туалетов  (уборных)  и  помойных  мест,  но  и  об  их  сакральной  стороне,  обусловленной  пребыванием  в 

означенных  пунктах  инаковых  обитателей,  местах  их  расселения,  магических  способностях  и  путях 

пополнения рядов таковой нечисти, а также об отношении последних к человеку.  

 

241

Еще  один  текст  имеет  непосредственное  отношение  к  первому,  не  указывая  при  этом  на  обо-

значенные объекты впрямую, но касаясь сакральной стороны интересующей темы. 

Кускуны  Тевризского  района  Омской  области: «Шайтаны  водятся  там,  где  люди  выливают 

грязную воду и там, где мусор. После заката солнца туда ходить нельзя». 

Немецкий  синолог  В.  Грубе  не  сильно  заблуждался,  когда  писал: «Насколько  мне  известно, 

китайцы единственный народ на земле, который может похвастать богиней покровительницей отхожих 

мест. Правда, мне удалось доказать ее существование только для Пекина, и я не могу сказать, известна 

ли она в остальных частях Китая. Поразительно то, что под именем Мао-гу-гу она почитается так же, 

как покровительница рукоделия. Поэтому там, в обыкновении, что девушки вешают в отхожем месте 

пару  вышитых  туфель  как  приношение  по  обету,  причем  произносят  или  выписывают  рифмованный 

заговор, характерный для интимных отношений, существующий в этой стране между людьми и богами. 

Вот текст его: «Если Мао-гу-гу поможет мне стать искусной, я сделаю для нее пару туфель, куда она 

вставит свои ноги. Если Мао-гу-гу не поможет мне стать искусной, я разрушу ее гнездо». [2, c. 213].  

Дополняет  данный  материал  китайская  же  легенда  о  туалетном  духе  Цзы-гу  (она  же  Цэ-гу,  Цэ-

шэнь,  Сань-гу,  Кэн  Сань-гу),  наложнице,  доведенной  до  самоубийства  в  отхожем  месте  ревнивой 

старшей женой. Как и в первом случае, данный дух пользовался почитанием со стороны живых, совер-

шавших ему поклонения и вызывавших его для предсказания будущего [1, с. 87]. 

Продолжает тему опасности японский мифологическо-летописный свод «Кодзики» («Записи о де-

лах древности», 712 г.) повествующий, что именно в туалете поплатился за обман отца один из сыновей 

удельного царька Кейко (I–II вв.). Младший брат подкараулил и убил его по наущению отца в момент 

отправления естественной надобности. 

Приведенные тексты китайских и японского источников в целом характеризуют туалет обществен-

ного  пользования  как  весьма  опасное  для  человека  место,  как  в  прямом  так  и  в  переносном  смысле. 

Находясь  в  нем  при  отправлении  естественных  надобностей  человек  на  некоторое  время  становится 

время  совершенно  беззащитным.  Очевидно  эта  незащищенность  обусловлена  сильным  сближением  с 

потусторонним миром, вход в который символизирует любая яма, расщелина и уж тем более туалетная 

или мусорная яма, через которую сбрасываются отходы реальной жизни в небытие. 

Опасность  другой  меры  скрывается  в  японском  предании  «Рассказывается,  что  великому  богу 

Омононуси понравилась одна девушка. Когда она отправилась в туалет, он обернулся красной стрелой, 

проплывающей  по  ручью,  над  которым  была  устроена  уборная.  Девушка,  конечно  же,  удивилась  и, 

несмотря  на  занятость,  подобрала  стрелу.  После  того  как  она  положила  ее  у  своей  постели,  у  нее 

родилась дочь…» [3, с. 61]. В этой истории в символической форме, определенно, усматривается та же 

тема незащищенности человека (в данном случае женщины) в местах интимного пользования.  

Почему  же  именно  здесь  происходят  необычные  события?  Ответ  на  данный  вопрос  одинаково 

находим в текстах сибирских татар, китайских и японском источниках. В каждом из них присутствуют 

инаковые существа, которые и определяют правила поведения в этих местах интимного пользования. В 

соответствии с такой формой инаковой жизни люди выстраивают собственный свод поведения, изоли-

рующего и охранительного свойства. Особенно выпукло последнее выведено в татарской мифологии, 

которая не достигла той высоты и изящества, которые демонстрирует китайская и японская культурная 

традиция, выстроившая в этой части культурные мосты, дающие определенные дивиденты. 

Список литературы 

1. Алимов И.А. Китай: туалеты и урны. Полевые заметки. – // Сосуды тайн: туалеты и урны в культурах 

народов мира. – СПб.: «Азбука-классика», «Петербургское востоковедение», 2002. – С. 78–95. 

2.  Грубе  В.  Духовная  культура  Китая:  литература,  религия,  культ / пер.  с  нем.  П.О.  Эфрусси. – СПб.: 

Брокгауз-Ефрон, 1912. – 237 с. 

3.  Мещеряков  А.Н.  Японские  туалеты  и  урны // Сосуды  тайн:  туалеты  и  урны  в  культурах  народов 

мира. – СПб.: «Азбука-классика», «Петербургское востоковедение», 2002. – С. 51–77. 

Е.В. Перевалова, А.А. Арефьева 

Россия, Екатеринбург, Институт истории и археологии УрО РАН, 

Салехард, Ямало-Ненецкий музейно-выставочный комплекс 

КУКЛЫ-ИГРУШКИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОЙ СИБИРИ 

(АРХЕОЛОГО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ АНАЛОГИИ) 

Археологические  раскопки  Сайгатинского VI могильника  (Среднее  Приобье, V–VI вв.,  вторая 

половина IX – XI вв.), городища Усть-Войкарское I (Нижнее Приобье, XIV–XVIII вв.) и поселения Ярте 

VI (Средний  Ямал,  рубеж XI–XII вв.)  на  территории  Северо-Западной  Сибири  дали  уникальную 

 

242 

коллекцию кукол-игрушек из бересты, ткани и меха*. Сохранившиеся благодаря медленному процессу 

разложения  органики  в  мерзлоте  или  залеганию  предметов  рядом  с  изделиями  из  бронзы  находки 

имеют прямые аналоги в традиционных культурах обских угров и самодийцев.  

В 2004 г.  в  детском  погребении  № 110 Сайгатинского VI могильника  была  найдена  берестяная 

кукла (№ СГ0401/502; 10,7×1,5×0,7 см). Она представляет собой круглый рулон из узких полос бересты, 

поверх  которого  навернуто  еще  несколько  длинных  полос.  Под  рулоном  полосы  прихвачены  нитью, 

таким  образом,  что  сам  рулон  образует  голову  куклы,  а  свободно  свисающие  концы  полос – ее 

туловище  (рис. 1.1). Кукла  была  положена  на  грудь  погребенного  вместе  с  бронзовой  пронизкой, 

которая, возможно, являлась частью игрушки или ее костюма. Под куклой лежали бронзовая пряжка с 

фрагментом  кожаного  ремешка  и  бронзовая  подвеска  (вероятно,  обе  висели  на  шее  ребенка),  что 

обеспечило хорошую сохранность бересты. По сопровождающему инвентарю автором раскопа, К.Г. Ка-

рачаровым,  погребение  датировано  второй  половиной IX–Х  вв. [4, с. 41–44]. По  форме  и  размерам 

сайгатинская берестяная кукла идентична охо – головке куклы из коллекции Тобольского государствен-

ного  историко-архитектурного  музея-заповедника  (Тм  кп 7114). Единственное  их  отличие – первая 

выполнена из бересты, а вторая – из хлопчатобумажной ткани. По данным книги поступлений, кукла-

охо была привезена в 1925 г. с р. Югана (Сургутское Приобье) и изначально была облачена в одежды, 

которые в дальнейшем были утеряны. Отметим, что в Среднем Приобье традиция изготовления основ 

кукол в виде скрутки из ткани сохраняется до сегодняшнего дня.  

В 2004 и 2006 гг.  при  обследовании  и  раскопках  городища  Усть-Войкарское I (Войкарский 

городок) были найдены три берестяных куклы. Находка 2004 г. (УВ-04/39; 4,7×1,1×0,55 см) изначально 

не была идентифицирована как игрушка, т.к. обнаружена среди многочисленных фрагментов бересты. 

При  детальном  изучении  артефакта  выяснилось,  что  это  основа  куклы.  Она  представляет  собой 

свернутые  в  круглый  рулон  узкие  полоски  бересты,  свободные  концы  которых  сжаты  в  области  шеи 

(рис. 1.2а).  Точных  данных  о  датировке  объекта  не  имеется [12, с. 26–27]. Вторая  войкарская  кукла 

(ЯНМ-14212/628; 7,0×2,5×1,0 см)  была  найдена  в 2006 г.  Основа  куклы  выполнена  из  полос  бересты, 

сложенных и свернутых таким образом, что круглая петля образует голову, а длинные концы – тулови-

ще. Вероятно, что часть головы куклы – берестяной рулон, вкладываемый между длинными полосами 

бересты, – утрачен. На куклу-основу надета одежда распашного кроя без рукавов, выполненная из Шер-

стяной ткани коричневого (полочки) и темно-зеленого (спинка) цветов. Полы сшиты между собой. По 

вороту  одежды  фрагментарно  сохранился  мех,  в  области  талии  имеется  небольшое  углубление, 

вероятно,  след  от  пояса  (рис. 1.2б).  Датировка  находки  затруднена.  Третья  войкарская  кукла  (ЯНМ-

114212/613; 4,5×0,8×0,7 см)  была  обнаружена  в  том  же  году  при  раскопках  каркасно-столбовой 

постройки у подножья городища. Это свернутая из полос бересты основа (голова и тулово) куклы. От 

первой войкарской куклы ее отличает только более вытянутая форма головы (овальная, а не круглая) и 

более  многослойная  берестяная  накладка  (рис. 1,2в).  Н.В.  Фёдорова,  датировала  постройку XIII–

XIV вв.,  а  по  стратиграфии  и  планиграфии  предположительно  отнесла  к  подсобным  помещениям  или 

мастерской,  которая  размещалась  рядом  с  такой  же  по  конструкции  жилой  постройкой.  В  подсобном 

помещении детская игрушка могла быть забыта или утеряна в ходе игры [11, с. 55]. 

Две  берестяные  куклы  были  найдены  в 1990–1991 и 1993 гг.  при  раскопках  поселения  Ярте VI. 

Обе игрушки утрачены при реставрации, сохранились только полевые описания и рисунки. По словам 

Н.В. Фёдоровой, одна яртинская кукла (6,0×4,2 см) была обнаружена на полу жилища. Основа ее вы-

полнена  из  тонких  полос  бересты:  круглый  берестяной  рулон  с  сердцевидной  серединой,  поверх 

которого наложены длинные сжатые в области шеи полосы бересты образует голову, а свисающие кон-

цы – тулово. Наряд куклы – кусок ткани, скорее всего, шерстяной, обернутый вокруг тулова (рис. 1.3а). 

Возможно,  одежды  были  оторочены  мехом.  Вторая  яртинская  кукла (6,9×1,5 см)  найдена  в 

перемешанном слое рядом с жилищем. Она также выполнена из тонких полос бересты. Основа куклы – 

берестяной овальный рулон, обрамленный длинными полосами бересты, перевязанными в области шеи 

и  талии  веревочками  (рис. 1.3б).  Обе  куклы  датированы,  как  и  весь  культурный  слой  памятника, 

рубежом XI–XII вв. [1, с. 33; 12, с. 5–7]. 

У  коренного  населения  Среднего  и  Нижнего  Приобья  кукла-игрушка  (тунд.  ненец.  ңухуко,  лесн. 

нен. нуху, манс. акань, хант. акань, пакы/пакыт) распространена повсеместно [о куклах см.: 2, 186–196; 

3,  с. 393–400; 8, с. 58–65; 9, с. 88–89; 13, с. 64–65; 14, с. 205–206; 15, с. 203–205; и  др.].  Существует 

несколько вариантов исполнения кукольных голов-основ (рис. 2):  

(1)  надклювие  водоплавающей  птицы  с  покрывающей  его  шкуркой  и  пришитым  к  ней  куском 

сукна или ровдуги;  

(2) сложенный вдвое жгут из ткани;  

(3) набранный из узких полос разноцветной ткани и скрученный определенным образом свиток.  

                                                 

* Авторы выражают огромную признательность К.Г. Карачарову и Н.В. Фёдоровой за предоставленную 

возможность  использования  неопубликованных  материалов  раскопок  Сайгатинского VI могильника,  горо-

дища Усть-Войкарское I и поселения Ярте VI. 

 

243

Первая традиция в значительной мере сохраняется в основном в северной части Северо-Западной 

Сибири:  куклы  из  надклювия  водоплавающих  птиц  (назовем  ее  традиция-ңухуко)  распространены  у 

тундровых ненцев, приуральских хантов, встречаются у сынских, войкарских, куноватских, казымских, 

а  также  васьюганских  хантов.  Вторая  традиция  известна  в  западной  части  Северо-Западной  Сибири: 

изготовление  жгута-основы  (традиция-акань)  характерно  для  сосьвинско-ляпинских  манси,  сынских, 

войкарских, куноватских, казымских, березовских, а также салымских хантов. Третья традиция бытует 

в  восточной  части  Северо-Западной  Сибири:  скручивание  многослойного  свитка-основы  (традиция-

пакы) свойственно всем группам восточных хантов, а также лесным ненцам.  

Кроме  общих  типологических  отличий  у  различных  групп  обских  угров  и  самодийцев  сущест-

вовали  локальные  конструктивные  особенности  в  изготовлении  основ  кукол.  Например,  у  восточных 

хантов  скручивание  основы  выполнялось,  таким  образом,  что  перетянутый  в  верхней  части  свиток 

моделировал «лицо» куклы, которое могло быть круглым (скрученные в плотный рулон полосы ткани – 

рр.  Пим,  Юган),  овальным  (сложенные  вдвое  полосы  ткани – рр.  Юган,  Тромъеган)  или  в  виде  «сер-

дечка» (свернутые сердечком полосы ткани – р. Аган) (рис. 2.3а, б, в). Эти традиции достаточно устой-

чивы.  По  исполнению  кукольной  головы-основы  и  ее  одежде  можно  определить  принадлежность 

игрушки  той  или  иной  этнотерриториальной  общности.  В  то  же  время  в  игровых  наборах  нередко 

оказываются  куклы,  представляющие  людей  других  локальных  групп  и  этносов.  Как  правило,  они 

выполняются в соответствии с традицией того региона, который представляют. Например, в комплекте 

аганских хантов могут находиться «невеста, взятая с Тромъегана» или «ненец-оленевод».  

Возвращаясь  к  археологическим  сюжетам,  отметим,  что  по  способу  скручивания  все  шесть 

описанных  в  статье  экземпляров  берестяных  кукол  аналогичны  куклам  восточных  хантов  и  лесных 

ненцев.  Две  из  них  можно  отнести  к  куклам  с  овальным  лицом  (яртинская  и  войкарская),  четыре 

(сайгатинская, две войкарских и яртинская) – с круглым. Хотя, это деление весьма условное, т.к. берес-

тяные  куклы  деформированы,  и  точно  определить  исходную  форму  затруднительно.  Отметим  также, 

что сайгатинская берестяная кукла аналогична куклам традиции-пакы как по способу скрутки, так и по 

размерам;  войкарские  куклы  более  миниатюрны.  Для  изготовления  сайгатинской  куклы  использована 

очень  тонкая  береста,  свиток  скручен  очень  плотно.  Войкарские  куклы  выполнены  из  более  толстой 

бересты, при небольших размерах изделия скрутка не тугая. 

У самодийцев и обских угров существует ряд запретов по отношению к кукле. У кукол-игрушек в 

отличие от изображений богов и вместилищ душ умерших нельзя было изображать глаза, рот и нос, чаще 

всего  у  них  отсутствовали  руки  и  ноги.  Запрещалось  создавать  персонажи  «похожие  на  конкретных 

людей»,  оставлять  кукол  без  присмотра,  разыгрывать  похоронный  обряд.  По  клюву  водоплавающей 

птицы или варианту скрутки, одежде и ее орнаментации можно установить социальный статус персонажа, 

воплощенного в кукле. Облаченная в платье, халат или меховую шубу, платок, пояс кукла выступала в 

роли женщины, одетая в малицу или сокуй – мужчины. Например, у тундровых ненцев кукла с головой из 

клюва лебедя могла обозначать шамана, большого гуся – мужчину, маленького гуся – взрослую женщину, 

утки – девушку, а из клюва с наростами – старуху. Наличие у куклы длинных кос и множества украшений 

определяло  ее  как  невесту,  молодую  сноху  или  вторую  (младшую)  жену.  К  сожалению,  облачение 

большинства  берестяных  кукол  с  археологических  памятников  не  сохранилось,  поэтому  установить  их 

статус  не  возможно.  Судя  по  остаткам  одежды  одной  яртинской  и  одной  войкарской  игрушек,  они, 

вероятнее всего, представляли кукол-женщин (рис. 1.2б, 3а). Возможно, находки берестяных кукольных 

основ  без  одежды  не  случайны.  В  этнографической  литературе  встречается  информация  о  «временном 

характере»  куклы,  а  также  существовании  особых  норм  хранения  такой  игрушки.  В  игровой  практике 

обских угров кукольные одежды составляют общий инвентарь, т.е. могут быть надеты на другой объект. 

Тромъеганские  ханты  считают,  что  по  окончанию  игры  кукла  должна  быть  непременно  разобрана,  т.е. 

одежды сняты, а головка и туловище распущены, чтобы игрушка не начала «самостоятельную жизнь» [3, 

с. 396–400]. Казымские  ханты  перед  сном  убирают  кукол  в  специальный  мешочек  или  коробку.  Укла-

дывая кукол, ребенок легонько покусывает их головки, чтобы ночью куклы не кусали своего маленького 

хозяина или хозяйку за большой палец ноги [5, с. 33–36].  

Находки  средневековых  вариантов  кукол-игрушек  из  бересты  опровергают  высказанное 

А.Н. Рейнсон-Правдиным и поддерживаемое некоторыми исследователями положение об архаичности 

кукол-основ из птичьих клювов, их изначальном широком бытовании на территории Северо-Западной 

Сибири, а затем замене основами из ткани [6, с. 122–123]. Сторонниками данной точки зрения подчер-

кивается,  что  конструктивная  особенность  кукол  из ткани – это вертикаль-основа,  которая  выполняет 

«формообразующую  функцию»  и,  по  сути,  имитирует  головку-клюв.  Со  ссылкой  на  фольклорные  и 

этнографические  материалы  такая  кукла  приравнивается  к  семантическому  образу  водоплавающей 

птицы и связывается с представлениями о душе человека [14, с. 205–206].  

На  наш  взгляд,  кукла  с  головой  из  птичьих  клювов  и  кукла  со  скрученный  из  бересты  головой-

основой  могли  бытовать  на  территории  Северо-Западной  Сибири  одновременно,  по  крайней  мере,  со 

второй  половины IX в.  Отсутствие  среди  археологических  находок  на  средневековых  памятниках 

Северо-Западной Сибири кукольных основ из клюва птиц не позволяет отрицать их архаичности. Даже 

 

244 

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: