Часть III. Альтернативное видение: создание истории

Часть III. Альтернативное видение: создание истории

Против теории развития: современная критика

Опровержение «историцизма»: Карл Р. Поппер

Карл Р. Поппер сформулировал свою классическую критику того, что он называл «историцизмом», в 1957 г., в небольшой книжке, озаглавленной «Нищета историцизма», а затем в статье «Послесловие: двадцать лет спустя» и в капитальном труде «Логика научного открытия» (1968). Под неудавшимся «историцизмом» (отличным от значимого «историзма») Поппер понимал социальную доктрину, для которой характерен ряд онтологических, эпистемологических и методологических утверждений.

Во-первых, это онтологический взгляд на историю, на то, что «общество меняется лишь в установленном направлении и проходит через стадии, предопределенные неизбежной необходимостью» (332; 51). Здесь мы находим типичную триаду онтологических предпосылок, которые, как было показано в нашем предыдущем обсуждении, лежат в основании всех эволюционистских и историко-материалистических расчетов: детерминизма («предус 231

тановленный путь»), фатализма («неизбежная необходимость») и финализма («предопределенные стадии», ведущие к конечной стадии, к «концу истории»).

Во-вторых, Поппер приписывал «историцизму» сильный эпистемологический уклон, а именно уверенность в том, что законы истории познаваемы, что они могут быть открыты при помощи исследования. «Я понимаю под «историцизмом», - писал он, подход к социальным наукам, который предполагает, что их целью являются исторические предсказания и что эта цель может быть достигнута благодаря открытию «ритмов», «моделей», «законов» или «склонностей», лежащих в основе эволюции истории» (332; 3). И далее: «...вера в то, что задачей социальных наук является обнаружение законов эволюции общества для того, чтобы предсказывать будущее, ... можно считать центральной доктриной историцизма» (332; 106).

В-третьих, согласно методологическому постулату социологических исследований, «историцизм» называет конечной целью социальных наук «предсказание будущего».

По мнению Поппера, все эти ошибочные положения вредно влияют как на социологические исследования, так и на социальную политику. Он утверждал: «Вера в историческое предназначение есть простое суеверие. Курс человеческой истории нельзя предсказать ни научными, ни какими бы то ни было иными рациональными методами» (332; v). Отсюда следует, что «холистическая социальная инженерия», т. е. попытки использовать знания необходимых тенденций для формирования социальных институтов (противопоставляемая «частичной социальной инженерии», т. е. усилиям по улучшению в небольших масштабах) иррациональна, утопична и обречена на неудачу. «Историцизм» приводит к фатализму, пассивности, подстрекает к «социальному акушерству» ограниченному политическому вмешательству с целью ускорения неизбежных событий и утверждает «моральный футуризм», представляющий собой веру в то, что все, удовлетворяющее условиям будущего развития, - хорошо. Последнее утверждение представляет собой разновидность сомнительного в моральном отношении заявления «цель оправдывает средства» и может быть легко использовано легитимной тиранией, деспотизмом или даже тоталитаризмом.

Поппер выдвинул несколько доводов, пытаясь опровергнуть «историцизм» и подкрепить свои критические заявления. 1. Универсальной истории человечества не существует, есть лишь отдельные варьируемые истории различных частей человеческого общества. 2. Существует множество случайных и разнообразных условий, в которых проявляются социальные закономерности, при

232

этом каждое историческое событие - «результат мгновенного столкновения соперничающих сил» (332; 47). «Историцизм», полагал Поппер, есть «недостаток воображения, поскольку он не может представить изменение в условиях изменения» (332; 130). 3. В истории существует случайный, иррациональный и неустойчивый личностный фактор. 4. Человеческая история - уникальный, неповторимый процесс. 5. Наверное, самое важное: знание - это решающее изменение человеческого общества и его уровень существенно влияет на все другие изменения.

Еще один важный вывод - невозможность универсальных законов эволюции и необходимость либо ограничивать социальные научные результаты, либо рассчитывать на случайные тенденции. Закона эволюции не существует, поскольку эволюция обществ есть уникальный исторический случай, не имеющий аналогов.

«Мы не можем ни проверить универсальные гипотезы, ни обнаружить естественные законы, приемлемые для науки, поскольку мы навсегда ограничены наблюдением единственного процесса. По этой же причине нам не дано предвидеть его дальнейшее развитие. Самое тщательное наблюдение за развитием гусеницы не позволяет прогнозировать ее трансформацию в бабочку» (332; 109).

Если что-то и можно обнаружить, так это в лучшем случае исторические тенденции, которые не дают оснований для предсказаний будущего. «Утверждение, удостоверяющее существование какой-либо тенденции в определенное время и в определенном месте, не является универсальным законом» (332; 115); тенденции не могут подкреплять предсказаний.

Окончательный приговор «историцизму» Поппер вынес по следующим направлениям.

История находится под сильным влиянием роста человеческих знаний, но мы не способны - ни с помощью рациональных, ни с помощью научных методов - определить будущее развитие наших научных знаний. Это самоочевидно, поскольку сегодня мы не можем сказать, что будем знать завтра. Следовательно, мы не можем подсказывать человеческой истории направление ее движения, так как не можем знать сейчас то, что будет известно (открыто, изобретено) в будущем.

233

Все эти аргументы приводят к одному-единственному выводу: научная теория исторического развития, служащая основанием для исторических предсказаний, должна быть отвергнута (332; vi- vij). Вместо «историцизма» Поппер выдвинул собственное кредо. Вот как излагает его современный комментатор.

Ошибочная метафора роста: Роберт Нисбет

Дальнейшую серьезную критику теории развития более чем десятилетие спустя предпринял Роберт Нисбет в работе «Социальные изменения и история» (1969), а также в ряде статей (312).

Отправной точкой для Нисбета послужило противопоставление биологической и социальной эволюции. Он считал, что наследие Дарвина и Менделя полностью отлично от наследия Спенсера и Конта. 1. Биологический эволюционизм пытается найти механизм изменения и таким способом строит свои объяснения, допуская и предсказания. Социальный эволюционизм стремится уловить курс, направление и стадии исторического процесса и, стало быть, представляет собой лишь описательный анализ. 2. У биологических эволюционистов в качестве субъекта-материи выступают различные объединения, популяции, виды, тогда как для социальных эволюционистов им являются общество, общность, группа, социальный класс, институт (например, семья, закон или религия). 3. Биологи рассматривают механизм изменений в популяции как стохастический, действующий в огромном количестве частично случайных индивидуальных событий и допускающий лишь вероятностные обобщения или законы. Что же касается социологов, то они прослеживают предположительно неизбежные, необходимые и необратимые тенденции, стараясь обнаружить причинно обусловленные законы направления и последовательности изменений. «В то время как биологическая теория становится (весьма существенно - в ее дарвиновских положениях и полностью - после слияния с великими исследованиями Менделя) популяционной и статистической, теория социальной эволюции была и остается по сей день типологической конструк 234

цией» (311; 162). 4. Поразительно отличаются субстантивные объясняющие механизмы. В биологии центральными являются процессы естественного отбора (Дарвин). генетической вариации (Мендель) и выживания наиболее приспособленных особей. В социологии в качестве основного механизма эволюции рассматривается структурная и функциональная дифференциация.

Секрет такой специфики социального эволюционизма заключается в некоем особом образе, который, несмотря на свое биологическое происхождение, совершенно не относится к биологическому эволюционизму. Дело в том, что в основе социологической идеи эволюции, или развития, лежит «метафора роста» - модель естественного раскрытия единичного индивидуального организма (а не видов) от зачаточного состояния до зрелости. «Такой рост не является моделью дарвиновского естественного отбора или иосгдарвиновской теории в биологии» (311; 164). Это изобретение классиков социологии XIX в. обнаружило изумительную живучесть оно сохраняется до наших дней в различных неоэволюционистских, неомодернистских и неомарксистских вариангах.

Нисбет определяет широко используемые «метафоры роста» как «изменения в обществе, аналогичные изменениям, которые наблюдаются в процессе роста индивидуального организма» (311; 166).

1. 
   Изменения имеют естественный, нормальный характер, это типичный жизненный процесс, который не может быть остановлен до тех пор, пока организм живет (или пока общество сущест вует).
   
2. 
   Изменения имеют направление, они проходят через определенную последовательность стадий, где прошлое, настоящее и будущее связаны в единый ряд.
   
3. 
   Направление изменения задается конечной целью, т. е. завершением зрелости. Применительно к обществу под этим чаще всего понимается современность западного типа, включающая в себя такие параметры, как индустриализация, урбанизация, массовая культура, демократия и т.д.
   
4. 
   Изменения имеют внутренние причину и источник и по сути дела являются функцией системы, которая раскрывается изнутри, по заранее предопределенной еще в зародыше модели («настоящее беременно будущим», гласит пословица).
   
5. 
   Изменения имеют непрерывный, постепенный, кумулятивный характер, проходят одни и те же стадии в одной и той же последовательности («природа не терпит пустоты», - писал Лейбниц, и эти слова справедливы по отношению к обществу). 6. Необходимость изменений обусловлена самой природой системы, постоянно стремящейся выразить свои потенциальные возможности. «Для социальных эволюционистов это главный элемент научной теории изменения» (311; 181).
   
6. 
   Причины изменений единообразны, их движущие силы остаются неизменными в прошлом, настоящем и будущем (например, тенденции сознания у Конта, противоречия у Гегеля, социальные конфликты у Маркса и т.д.).
   

Все эти положения могут быть отвергнуты. Так:

1. 
   Фиксированность, стабильность и постоянство так же естественны и нормальны, как и изменения. Человеческому обществу свойственны инерция, склонность к консерватизму, сопротивление изменению устоявшихся правил поведения, привычек и обычаев.
   
2. 
   Изменения не имеют не только простой, линейной направленности, но и конечной цели.
   
3. 
   Социальные изменения часто имеют внешнее происхождение, так как стимулируются внешними по отношению к обществу событиями, которые играют решающую роль в преодолении им инерции, стабильности и постоянства. «Значительные изменения нередко являются результатом факторов, не отделимых от внешних событий и вмешательств» (311; 280).
   
4. 
   Изменения часто прерывисты, они обычно включают в себя кризисы, продолжающиеся до тех пор, пока не будут найдены и реализованы определенные формы адаптации.
   
5. 
   Нет оснований говорить о необходимости или необратимости социальных изменений - история знает немало отступлений и провалов.
   
6. 
   Причины социальных изменений многочисленны, разнообразны и зависят от культурного и исторического контекста.
   

По мнению Нисбета, ни эволюционизм, ни исторический материализм не имеют ничего общего с историографией. «Это «абстрактные теории», которые отделяют историю от всех частных событий, действий, персонажей, мест и конкретных периодов» (311; 165). Сторонники теории развития игнорируют исторические источники, выстраивая историю по своим схемам. «Они считают изменения естественными, коренящимися внутри общества или культуры и не зависящими от миллиардов случайных событий и действий, записанных в истории» (311; 234). Затем, попав в ловушку конкретности, они рассматривают свои рационально выведенные абстрактные схемы и интерпретации как исторические реальности, более того, стараются на их основе дать конкретные исторические предсказания исторических событий.

«При изучении социальных изменений любая попытка игнорировать временной фактор и другие частные обстоятельства приводит к ошибкам или банальности» (311; 252). «Чем более конкретен, доступен чувственному восприятию и оценке с точки зрения поведения предмет исследования, тем менее применима к нему теория развития и ее многочисленные концептуальные элементы» (311; 267). «Метафора роста» не находит подтверждения ни в одном более или менее серьезном историческом исследовании. «Когда мы анализируем действительное социальное поведение в какой-либо сфере, то мы видим не рост, а историю - историю, которая не укладывается в прокрустово ложе теории развития» (311; 285).

Непрерывность, конкретность, внешняя причинность - вот главное в картине исторических изменений, которую рисует Нисбет. Аналогичные идеи вновь возрождаются в современных модернизированных теориях развития социальных изменений, которые будут рассмотрены в гл. 13, 14и 15.

«Пагубные постулаты»: Чарльз Тилли

Прошло еще 15 лет, прежде чем Чарльз Тилли предпринял следующую серьезную атаку на теорию развития. Он заявил, что социология попалась в ловушку гипотез XIX в., причем наиболее очевидно это проявляется в теории социальных изменений. «Продолжая изучение проблем XIX столетия, мы должны отказаться от использовавшегося в то время интеллектуального аппарата» (403; 59). Следующие восемь «пагубных постулатов», унаследованных от XIX в., следует отвергнуть, поскольку «все они ошибочны» (403; 12).

1. 
   Общество как специфическое образование существует объективно и представляет собой некую целостность (социальный организм, социальную систему), которая подразделяется на меньшие целостности - на определенные отдельные общества.
   
2. 
   Социальное поведение должно объясняться влиянием извне - со стороны общества (социальной структуры) - на взгляды, желания, намерения отдельных личностей.
   
3. 
   Социальное изменение - это единый, внутренне сцепленный феномен, который может быть изучен и объяснен как целое. 4. Существует восходящая последовательность стадий, каждая из которых более развита (прогрессивна), чем предыдущая.
   
4. 
   Дифференциация (т.е. разделение труда, специализация органов или функций) составляет основную логику и доминантную тенденцию исторического процесса.
   
5. 
   Социальный порядок зависит от баланса между дифференциацией и интеграцией.
   
6. 
   Социальная патология, отклонения и т.д. происходят в результате склонности к чрезмерно быстрым социальным преобразованиям.
   
7. 
   Нелегитимные формы конфликта и принуждения способствуют беспорядку, а легитимные - интеграции и контролю.
   

Исторический опыт свидетельствует, что эти постулаты несостоятельны.

1. 
   Общество следует рассматривать не как некую сущность или отличную от всего другого целостность, а как находящуюся в постоянном движении, сложную, с частично совпадающими, пересекающимися и накладывающимися друг на друга ячейками, узелками сеть «многочисленных социальных отношений, из которых одни четко локализованы, а другие охватывают весь мир» (403; 25). Отдельные сцепления, узлы в этой сети вычленяются для исторического или социологического изучения и затем фигурируют под названием национальных государств, социальных организаций, социальных групп и т.д.
   
2. 
   Определяющими факторами в социальной жизни являются не превратившиеся в нечто конкретное писшние социальные целостности, а взаимодействия, отношения между членами общества, создающие межличностные структуры.
   
3. 
   Вместо единого, главного процесса социальных изменений в реальности существуют многочисленные фрагментарные процессы различных уровней сложности, которые протекают параллельно или в противоположных направлениях, раздельно или накладываясь друг на друга, а «социальные изменения» - это лишь абстрактный термин для обозначения их всеобщих, суммарных, собранных в единое целое результатов.
   
4. 
   Исторические факты опровергают утверждения о существовании каких-либо различимых стадий в историческом процессе и, более того, ставят под сомнение любые описания прогресса.
   
5. 
   Дифференциация не должна рассматриваться как главный процесс в социальном изменении, ибо столь же часто мы наблюдаем процессы, противоположные дифференциации (дезорганизация, регрессия, коллапс структур и т.д.).
   
6. 
   Социальный порядок не обязан своим происхождением интегративным механизмам, поскольку многочисленные случаи столкновений, коллективного насилия, протестов и т.д. при определенных обстоятельствах являются лишь рациональными формами достижения коллективных интересов и охраны более приемлемого порядка.
   
7. 
   Социальные изменения не приводят с непреложностью к общей структурной напряженности и социальной патологии.
   
8. 
   Принуждение во имя «закона и порядка», если оно используется государством и его официальными представителями, иногда трудно отличить от преступления и разбоя, подрывающих социальный порядок.
   

1. 
   Как видим, выступая против «пагубных постулатов» XIX в., Тилли, подобно Нисбету, обращается к глубокому, конкретному историческому исследованию, основанному на фактах. Сферой его научных интересов были социальные движения и революции, и здесь он как историк продемонстрировал высокую компетентность (405; 399; 400).
   

«Переосмыслить XIX-e столетие»: Иммануэль Уоллерстайн

Автор «теории мировой системы» (обсуждавшейся в гл. 6) разделяет скептицизм Нисбета и Тилли относительно парадигмы XIX в. Иммануэль Уоллерстайн весьма радикален в своей критике и требует не только переработки и пересмотра наших взглядов на наследие, оставленное нам социологическими мэтрами, но и, более того, полного отрицания идей, типичных для мышления XIX столетия. В книге с примечательным названием «Переосмысление социальных наук» (1991) он объясняет свою цель следующим образом.

«Наряду с переосмыслением того, что является «нормальным», на мой взгляд, нам необходимо «переосмыслить» социальную науку XIX века, поскольку ее многочисленные предпосылки (которые, по моему мнению, ошибочны и умозрительны) до сих пор еще слишком глубоко коренятся в наших умонастроениях. Когда-то считалось, что они освобождают дух, сегодня же они служат главным интеллектуальным барьером для объективного анализа социального мира» (440; 1).

Среди всех, вводящих в заблуждение концепций, унаследованных от XIX в., он выбирает концепцию «развития» как самое большое зло.

«Ключевой и наиболее сомнительной концепцией социальной науки XIX века я считаю концепцию «развития». Именно эта идея ввела в заблуждение и породила ложные интеллектуальные и политические ожидания» (440; 2).

239

Понятие «развитие» оказывается неприемлемым в первую очередь потому, что его невозможно согласовать с преобладающей исторической тенденцией современного мира, с процессом глобализации. Это несоответствие имеет два аспекта.

1. Концепция развития постулирует имманентный, эндогенный характер изменений, происходящих в обществе (группе, классе, сообществе, «социальной системе»). Между тем, заявляет Уоллерстайн, реальный социальный мир представляет собой нечто иное: он претерпевает в основном экзогенные изменения, которые имеют внешние источники. Главную роль в исторической динамике играют наднациональные, глобальные факторы. Толчок к изменениям дают контакты между различными социальными образованиями, конкуренция, столкновения, конфликты и тому подобные события, а не необходимость реализации присущих обществу потенциальных возможностей.

2. Другой аспект связан с образом каждого общества (национального государства) как изолированного, суверенного, до некоторой степени автономного или автократического, эволюционирующего по собственным, специфическим законам и направлениям. Эта идея фрагментации человеческого общества, которая коренится в мышлении, ориентированном на теорию «развития», явно непригодна для глобального мира. «Бесполезно анализировать процесс социального развития наших множественных (национальных) «обществ» так, словно это автономные, внутренне эволюционирующие структуры, поскольку на самом деле они представляют собой первичные структуры, созданные процессами мирового масштаба и принимающие конкретную форму в соответствии с этими процессами» (440; 77).

Уоллерстайн выделяет две причины, по которым необходимо отказаться от концепции развития.

1. Существует тесная связь между понятием «развитие» и сомнительным понятием «прогресс». Последнее, по мнению Уоллерстайна, имеет два основных изъяна. Во-первых, оно предполагает постоянную направленность изменений, тогда как исторические факты свидетельствуют, что социальные процессы поворачивают вспять, замедляются, приостанавливаются и даже останавливаются вовсе. Их направление нельзя предугадать, в большинстве своем это случайная возможность, возникающая при определенных обстоятельствах. Во-вторых, столь же далеко от истины оптимистическое предположение о том, что процессы развития непременно приводят к последующим улучшениям. Во

240

многих отношениях более поздние стадии развития человеческой истории вряд ли могут считаться лучшими, чем более ранние. Таким образом, ценностный аспект прогресса также следует рассматривать как случайный и исторически относительный.

Анализ мировой системы должен избавить концепцию прогресса от убеждения, будто он имеет вид траектории, и ориентировать на трактовку его как аналитической переменной. Могут существовать лучшие и худшие исторические системы (и мы можем обсуждать, по какому критерию их оценивать), но уверенности в том, что была линейная тенденция - вверх, вниз или вперед, вовсе нет. Возможно, линия уклона нелинейна или неопределенна (440; 254).

2. Понятие развития принадлежит к числу тех, которые увековечивают «первородный грех» социальных дисциплин XIX в. - искусственное и необоснованное разделение на три подобласти: экономическую, политическую и социальную (культурную). Чаще всего процессы экономического, политического и социального (или культурного) развития обсуждаются и изучаются различными исследователями автономно, при этом создается иллюзия, будто существуют три раздельных траектории изменения. «Нам было завещано ужасное наследие социальных наук XIX века - уверенность в том, что социальная реальность размещается в трех различных и не связанных между собою областях: политической, экономической и социокультурной... Зная, как действительно «трудится» современный мир, мы должны признать, что это нонсенс» (440; 264). «Святая троица» - политика, экономика, социокультура - сегодня не имеет ни интеллектуальной, ни эвристической ценности» (440; 265). Наука глобального общества должна стать междисциплинарной, и это главная причина, по которой ей следует отвергнуть идею развития.

Постоянная критика теории развития на протяжении нескольких десятилетий привела к медленному размыванию ее и в конечном счете - к полному отрицанию. В настоящее время обе ее основные версии - эволюционизм и исторический материализм, похоже, уже принадлежат истории социального мышления. На их место, обогащая социологическое воображение, приходит альтернативный взгляд на социальные изменения, который заменяет собой теорию развития. Это и будет предметом обсуждения в следующих трех главах.

жүктеу/скачать 5 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: