Новая историческая социология: конкретность и случайность

Новая историческая социология: конкретность и случайность

Подъем исторической социологии

Но к субъекту-материи историки подходили не с позиций истинно исторического метода, с помощью которого реконструируются конкретные события, затем полученные знания тщательно обобщаются и создается не более чем строго ограниченная «история законов» (263). Они поступали как раз наоборот: универсальные, всеохватывающие.и предположительно все объясняющие «законы истории» постулировали априори и по большей части иллюстрировали случайными историческими свидетельствами при помощи того, что Конт именовал «сравнительным методом» (что опять-таки не очень похоже на конкретно-исторический, системно-сравнительный анализ обществ). Конт, Спен 255

сер, Теннис или ранний Дюрктейм не выводили эволюционистские схемы и схемы теории развития из истории и не основывали на истории, а, скорее, налагали на историю (311; 164-165). Они также рассматривали историю механистически, как автономную область, «своеобразную реальность», из которой люди-деятели странным образом исчезли, квалифицировали ход истории как предопределенный, фаталистический, независимый от человеческих усилий. Такая абстрактная формулировка была порождением «историософии», а не историографии. Эволюционизм и теории развития ничего не сделали для формирования истинно исторического взгляда, наоборот, вместо того, чтобы подвести социологию к истории как можно ближе, они по сути дела представляли собой раннюю форму внеисторизма, которую можно назвать несколько парадоксально «историософским внеисторизмом».

Однако даже доминируя, данная тенденция не была единственной. XIX век может гордиться рядом теорий, явивших собой истинно историческую социологию, прочно основанную на богатом историческом материале и осознающую роль субъектов человеческой деятельности - индивидуальных и коллективных - как конечных творцов изменяющегося социального мира. Такие теории отрицали механистические и фаталистические предположения, овеществление социального процесса и восстанавливали человека как реального исторического субъекта. Три имени представляют этот ранний, аутентичный историзм: Карл Маркс (по крайней мере в ранний период его творчества, когда он занимался изучением истории), Алексис де Токвилль (в той мере, в которой он может считаться социологом, а не только историком), а более всего - Макс Бебер.

Именно с последним связано «взросление» исторической социологии. Вся необъятная научная деятельность Вебера основывалась на богатейших исторических знаниях - от древних цивилизаций до зарождения индустриального капитализма. Видение исторической перспективы привело Вебера к отрицанию внеисторических, механистических «законов истории», а также схем, составленных в рамках теории развития, и заставило обратиться к конкретным историческим изменениям, переходам от одних эпох и периодов к другим и особенно - к зарождению капитализма в Западной Европе. Это привело также к отрицанию механистической или фаталистической интерпретации исторического процесса и придало субъектам человеческой деятельности, их мотивациям, намерениям и действиям решающую роль в производстве социальных, экономических и политических структур в самом широком смысле. Современный комментатор имеет пол 256

ное право считать Бебера «наиболее исторически мыслящим из всех великих социологов» (65; 20). Недавнее возрождение исторической социологии нужно связывать с наследием Маркса, Токвилля и особенно Бебера, с их собственно историческими работами, а не с философскими, априори ориентированными на теорию развития схемами Конта, Спенсера, Тенниса или Дюркгейма.

До того, как произошло такое возрождение, социология переживала длительный период утраты исторической перспективы. Отчасти это объясняется тем, что на рубеже XIX и XX вв. социологическая мысль пережила второе рождение в Соединенных Штатах, а корни американской социологии радикально отличаются от европейских. Прежде всего она возникла в обществе, более бедном историческими традициями. Ведь оно с самого начала представляло собой единую социально-экономическую систему индустриального капитализма и понятия не имело о родовых муках, свойственных периоду перехода традиционного общества в современное. В то же время американское общество крайне сложно по своему расовому, этническому и классовому составу; его изначально раздирали многочисленные противоречия, расколы и конфликты. Оно было буквально нашпиговано всякого рода отклонениями и социальной патологией. Поэтому для него важнее всего было очистить, улучшить существующий порядок, а не установить новую социальную формацию. Американские социологи сосредоточили свое внимание на сохранении стабильности, бесперебойной деятельности социальной системы, на уничтожении преступности и социальных беспорядков, на интеграции местных сообществ, на повышении эффективности социальных институтов, производительности труда и управления. Поиски решения этих проблем велись и на уровне конкретного эмпирического анализа, но главным образом - на микросоциологическом уровне (16; 1-2).

Заботы об оздоровлении ситуации требовали сиюминутных, эмпирически выверенных рекомендаций и вместе с тем с необходимостью подталкивали к микросоциологическим исследованиям. Все это стимулировало обращение американских социологов к другим интеллектуальным источникам, к традициям психологии, а не историософии. Типичная для американской социологии теоретическая направленность - прагматизм, социальный бихевиоризм, символический интеракционизм, а позднее и теория обмена - явно обусловливалась ее психологической ориентацией. Если вставали вопросы, связанные с деятельностью всего общества (на макроуровне), то американцы охотно адаптировали традиции британской функциональной антропологии Малинов 257 17-154

ского и Радклиффа-Брауна, которые рассматривали общество как саморегулирующуюся, уравновешенную, внутренне гармоничную систему (281). Уже в 40-х годах возникла школа структурного функционализма, которая стала доминирующей в американской социологии, и такое свое положение она сохраняла в течение тридцати последующих лет. Таким образом, и на микро-, и на макротеоретическом уровнях традиции, характерные для американской социологии, отличались тем, что были абстрагированы от исторического измерения социальной реальности. Некритически настроенные исследователи ответственны не только за узкий эмпиризм и прагматический подход, но и за черты внеисторизма, свойственные американской социологии. Я буду называть эту ветвь внеисторизма, рожденного и выпестованного в Соединенных Штатах, а затем распространившегося по всему миру, «сиюминутным внеисторизмом».

Так в результате двойственности генеалогии социологической науки, европейской и американской, внеисторическая ориентация господствовала в этой дисциплине на протяжении большей части XX в. Наследие первого (европейского) источника обнаруживается в историософском внеисторизме социологии, которую ставят выше исторической науки. В результате такой ситуации появились различные направления эволюционизма, неоэволюционизма, теории экономического роста, модели модернизации, а также фаталистические и детерминистские версии неомарксизма. Наследие второго (американского) источника происхождения сказывается в «сиюминутном внеисторизме» социологии, которая никак не соприкасается с исторической наукой. Вследствие этого американской социологии свойственны узкий эмпиризм, а также внеисторизм теорий, которые без тени смущения игнорируют историческое время как измерение.

В эпоху господства внеисторизма историческая точка зрения, будучи вытесненной на обочину, тем не менее полностью не исчезла. Два мостика связывают традиции Маркса, Токвилля и Вебера с современной социологией. Один - мощный поток «деятельностного марксизма»: работы Грамши, Лукача, Франкфуртской школы, новых левых и т.д. Правда, в основном данное направление было весьма влиятельным в философии и не оказывало непосредственного воздействия на социологическую практику, которая тогда еще была запрограммирована на отрицательное отношение к философии. Поэтому более важным представляется другой интеллектуальный феномен, когда «чудаковатые, хотя и вполне заслуженные великие мэтры науки» (358; 357) время от времени брали на себя роль историков и изучали некоторые ог 258

раниченные, конкретные фрагменты прошлого. Однако, имея социологическую выучку, они были готовы подвести под подобные исследования свою концептуальную основу. Вот несколько примеров: Р.К. Мертон прослеживал возникновение экспериментальной науки в XVII в. в Англии (288); Н.Дж. Смелзер описывал возникновение хлопковой индустрии в Британии в преддверии современной эпохи (359); Ш.Н. Айзенштадт анализировал политические системы древних, централизованных империй (102); С.М. Липсет реконструировал историческую генеалогию американской нации (242). Подобные (хотя и единичные) работы стали известны широкой аудитории и подготовили почву для полного возрождения исторической перспективы в социологии, которое началось лишь в 70-х - 80-х годах.

В конце 50-х годов узкий эмпиризм и сиюминутность подверглись сильной критике. Это можно назвать первым этапом кризиса послевоенной социологии. Доказывая необходимость теории, некоторые авторы решительно требовали восстановить историческую перспективу. К. Райт Миллз, например, видел в этом предпосылку истинно «социологического воображения»: «Каждая социальная наука - или лучше, каждое хорошо продуманное социальное исследование - требует концепций с широким историческим диапазоном и полного использования исторического материала» (297; 145).

В 60-х и 70-х годах функциональную «великую теорию» критиковали в первую очередь за то, что она приводит к утопическому, неадекватному видению истории. Так наступил второй этап кризиса социологии. Модель интеграции, консенсуса и стабильности теоретики конфликта переработали в модель конфликта, напряженности и изменения (86; 337). Акцент сместился с механистической саморегуляции системы к целенаправленным действиям индивидов, групп, коллективов, социальных движений, социальных масс, которых стали рассматривать в качестве «причинных агентов» или по меньшей мере носителей социальных изменений. Формула «социология без истории» (или «сиюминутный внеисторизм») все больше утрачивала былую популярность. Критика дошла и до формулы «социология над социологией», или «историософского внеисторизма».

В главе 12 мы проанализировали, как фаталистическая, механистическая, пророческая интерпретации марксизма были оспорены Поппером (331; 332), а также как метафора роста, лежащая в основе всех эволюционистских и неоэволюционистских теорий, подверглась уничтожающей критике со стороны Нисбета (311; 312) и Тилли (403).

259

Новый историзм

260

Норберт Элиас и фигуративная социология*

Появление современной исторической социологии связано с игнорировавшимися долгое время работами Норберта Элиаса. Он одним из первых исторических социологов начал упорную атаку на социологов за их «отступление в настоящее» (116, 223), что было столь типично для «ортодоксального консенсуса» на уровне теории, а также за некритичную подборку фактов на уровне эмпирического исследования. Этому недостатку, выражающемуся в абстрагировании от временных и динамических параметров организации человеческого общества, Элиас противопоставил «процессуальную перспективу» Она означает осознание того, что «непосредственное настоящее, к которому обращаются социологи, составляет лишь ничтожно малую моментальную фазу в необъятном потоке человеческого развития, и что этот поток, исходя из прошлого, пересекает настоящее и устремляется к возможному будущему» (116; 224). Общества рассматриваются в историческом времени: «Каждое современное общество выросло из более ранних обществ и выходит за свои собственные пределы, превращаясь в разнообразные возможные будущие общества» (116; 226). Этот процесс в основном незапланирован, хотя и включает в себя более короткие или более длинные эпизоды спланированного, намеренного социального изменения. Изменения не имеют автоматического или неизбежного характера; процесс полностью обусловлен людьми в их сложном взаимодействии, взаимозависимости, которые Элиас назвал «образами» (figurations*). Их узловыми точками могут быть индивидуальные деятели, но могут быть и группы, и даже государства. Образы формируют «гибкую решетчатую конструкцию напряженностей» (113; 130), «неустойчивое напряженное равновесие, баланс сил, движущихся туда и обратно, перевешивая сначала в одну сторону, затем в другую» (113; 31). Такие паутины, или сети, межчеловеческих отношений с властью как основной связью (соединяющей людей, но также и противопоставляющей их; порождающей не только их кооперацию, но и конфликты) внутренне текучи, нестабильны, подвергаются всем видам изменений. Это и есть модели движения большей или мень * Элиас использует в качестве ключевого понятия термин «Figurations», т. е. создаваемые людьми образы, конструкции социальной реальности. (Ред.)

261

шей продолжительности. В таких своих «образах» люди и сосредоточивают собственную деятельность по изменению истории.

Планы и действия, эмоциональные и рациональные побуждения людей постоянно переплетаются, а переплетения бывают дружественными или враждебными. Эта основная ткань, состоящая из многих единичных планов и действий, порождает изменения, которые не планировала и не создавала ни одна отдельная личность. Из такой взаимозависимости возникает своеобразный порядок, причем порядок более сильный, чем воля и разум составляющих его индивидов. Это именно тот социальный порядок, который создается переплетением человеческих побуждений и стремлений и определяет направление исторического изменения (114; 230-231).

С другой стороны, по принципу обратной связи «образы» сами влияют на человеческие действия: «индивиды формируют исторические образы и сами исторически формируются ими» (2; 250). Тем самым разрешается дилемма непрерывности и трансформации в этом «имманентном порядке изменения» (23; 193). Как побочный продукт понятие образа служит мостиком между структурой и действием. По замечанию одного современного комментатора, «Элиас стремится выйти за пределы привычных полярностей мышления и избежать любой позиции, идентифицируемой с этими полярностями» (160; 332). В этом смысле проект исторической социологии Элиаса является по преимуществу синтетическим.

Фалин Абраме и его проект «исторической социологии»

В 1982 г. Филип Абраме заявил о необходимости полной интеграции социологии и истории. С его точки зрения, единственный серьезный способ создания социологии - исторический. Для этого существуют и онтологические причины, поскольку и социологи, и историки имеют дело с одной и той же «безумной немеханической машиной» (2; xiii), - человеческим обществом. Как статический, так и традиционный динамический подходы, предлагая «законы и стадии эволюции и развития, где постулируется необходимость самих законов» (2; 8), оказались совершенно неадекватными. «В моем понимании истории и социологии, пишет Абраме, - между ними не может не быть взаимосвязи, потому что у них один и тот же основной предмет изучения. И та и другая стараются понять загадку человеческого действия, и та и другая стремятся сделать это в терминах процессов социального структурирования» (2; х).

262

Идея процесса помогает перекинуть мост между традиционно противопоставляемыми статикой и динамикой, равно как между структурой и действием: «Разделение на диахронию и синхронию абсурдно. Социологи должны быть заняты событийностью, потому что именно так происходит структурирование» (2; х). «Социология процесса» обеспечивает «альтернативу нашим исчерпавшим себя и социологическим теориям действия и системы» (2; xv), «потому что процесс есть связь между действием и структурой» (2; 3). Таким образом, «общество нужно понимать как процесс, исторически творимый индивидами, которых исторически творит общество» (2; 227). Это процесс бесконечный, последовательный и кумулятивный; на каждой его стадии действия предпринимаются в условиях, которые сложились в прошлом, и, в свою очередь, эти действия подготавливают обстоятельства для будущего. Данный «продолжительный процесс конструирования является центральным предметом социологического анализа» (2; 16).

Процесс строится из исторических событий: «Событие есть момент становления, в котором «встречаются» действие и структура» (2; 192). Главные повороты процесса происходят под влиянием великих событий (2; 199).

Конечной движущей силой истории является, таким образом, диалектика человеческой деятельности. Ход истории определяется диалектикой структурирования.

«Проблема действия является проблемой поиска такого способа, с помощью которого можно объяснить человеческий опыт. Это требует того, чтобы, одновременно и в равной мере, история и общества создавались постоянными и более или менее целенаправленными действиями, причем какими бы целенаправленными они ни были, их создают история и общество. Как мы, будучи активными субъектами, создаем мир объектов, которые затем, в свою очередь, становятся субъектами для того, чтобы сделать нас своими объектами?» (2; xiii).

Такова основная загадка, определяющая исследовательскую программу и социологии, и истории, и порожденной ими исторической социологии.

Чарльз Тилли: соединение социологии и истории

Некоторого синтеза социологии и истории сумел достичь Чарльз Тилли, который является одновременно специалистом и по социальной истории, и по исторической социологии. Он выдвинул несколько общих программных положений относительно

263

исторической природы социальной реальности и значения исторического аспекта в социологических исследованиях, тем самым подчеркнув кумулятивность процесса. «Как феномен история представляет собой кумулятивное влияние прошедших событий на события настоящего» (402; 12). Любая текущая ситуация не является необходимой фазой некой предопределенной последовательности развития, она есть «результат длительного, медленного, исторически специфического процесса» (402; 39). Вместе с тем она обеспечивает возможность для его непрерывности. «Каждая структура или процесс состоит из ряда точек выбора. Результат в данной временной точке содержит потенциальные результаты более поздних точек» (403; 14). Актуальный исторический процесс плюралистичен и дифференцирован, в нем сочетаются различные перекрещивающиеся, конфликтные, дополняющие друг друга и параллельные процессы. «Социальных изменений вообще» не существует. Есть множество крупномасштабных процессов: урбанизация, индустриализация, пролетаризация, рост населения, капитализация, бюрократизация. Все они происходят в определенной последовательности, а социальные изменения нет» (403; 33). Конечно, в конкретные периоды истории одни процессы могут быть более важными, затеняя влияние других. «На протяжении нескольких последних сот лет среди всех изменений в мире доминировали рост числа национальных государств и развитие капитализма» (403; 49). Но все это зависит от обстоятельств и вовсе не неизбежно.

Тилли рассматривает социальную реальность не как систему, а как трансформирующуюся сеть «многообразных социальных взаимоотношений, одни из которых полностью локализованы, а другие охватывают весь мир» (403; 25). Так, устройство общества и ход истории в конечном счете зависят от конкретных человеческих действий. Тилли предпочитает сосредоточить внимание на повседневном поведении обычных людей («популистская история»), в частности, на «способах их коллективных действий, которые они предпринимают для реализации своих интересов» (399; 5). Помимо прочего он относит к ним деятельность «групп по интересам», коллективное насилие, социальные движения и революции.

Смысл работы Тилли ясен: социология должна получить «историческое обоснование» (402; 12, 46), т. е. «необходимо, преодолев субстанциальные рамки пространства и времени, взглянуть на общество и увидеть, к чему мы пришли, куда направляемся и каковы реальные альтернативы нашему сегодняшнему состоянию» (403; II). Подобные исследования должны «учитывать, что время и место, в которых оказываются структура или процесс, привносят различия в их характер, что последовательность, в которой происходят аналогичные события, существенно влияют на их результат» (403; 79).

Кристофер Ллойд и «структурализм»

Хорошее объяснение позиции, именуемой «структурализмом», дал Кристофер Ллойд (243). «Проблема состоит в наведении мостов между субъективным и объективным, а также между свободой и детерминизмом. Это необходимо для того, чтобы показать, как люди в действительности создают свою собственную историю, а также как частные обстоятельства, которые являются результатами действий людей, созидавших историю в прошлом, обусловливают творение ими истории сегодня». Ключ к этой загадке лежит в процессуальном характере общества: «Проводить водораздел между прошлым и настоящим бессмысленно. «Настоящее» всегда становится «прошлым», и процессы непрерывно текут в обоих направлениях» (243; 20). Следовательно, «главная цель социальной науки должна состоять в объяснении социальной трансформации» (243; 10). Это требует знания исторической перспективы. «Поскольку структуры всегда меняются, они должны изучаться под историческим углом зрения» (243; 164).

Внутри процесса происходит взаимная, диалектическая игра структур и действий: «Действия объясняются их структурными и психологическими императивами и напряженностями, а структура и ее история объясняются как намеренные и ненамеренные последствия индивидуальных действий и копирующего их массового поведения во времени» (243; 10). Движущей силой этой диалектики и вытекающего отсюда исторического процесса являются действия людей в рамках их социального, культурного и географического окружения (243; 192). «Индивидуальные и коллективные человеческие действия - фундаментальная движущая сила истории» (243; 37). «Личности агентов» (т. е. субъектов действия. - Ред.) свободны в пределах определенных границ, они обладают способностью влиять на некоторые ограниченные изменения в мире и делают это как намеренно, так и - чаще всего - непреднамеренно, что приводит к непреднамеренным и даже неосознанным структурным результатам.

Итак, согласно концепции структурализма, общество представляет собой упорядоченную, независимую, но свободно интегрирующуюся, постоянно меняющуюся «конфигурацию» отношений, правил и ролей, которые скрепляют кол 265

лектив индивидуальных личностей. Оно существует независимо от любого отдельного индивида, но не всех (или значительной части) индивидов... Чтобы оно продолжало существовать, оно должно ими воспроизводиться и преобразовываться под влиянием их собственных действий (243; 16-17).

Исторический коэффициент

Благодаря возросшему вниманию к историческому измерению социальная реальность все чаще рассматривается с определенным «историческим коэффициентом». На мой взгляд, это понятие можно использовать применительно к шести онтологическим положениям, составляющим основу исторической социологии.

1. Социальная реальность - это не статическое состояние, а динамический процесс. Она происходит, а не существует, она состоит из событий, а не из объектов. Время является внутренним, внутренне присущим социальной жизни фактором. Что происходит, как, почему, к какому результату приводит - все это в значительной степени зависит от времени. Не только свойства, черты феномена, но и его «законы» диктуются временем; в различных фазах процесса действуют различные механизмы событий.

2. Социальные изменения представляют собой слияние множественных процессов с различными векторами, частично перекрещивающимися, частично сближающимися и частично расходящимися, поддерживающими или уничтожающими друг друга. Наличное состояние общества всегда является конкретной точкой пересечения этих дифференцированных, разнородных и разнонаправленных процессов.

3. Общество, подвергающееся изменениям, не воспринимается как сущность, объект или система, а представляет собой сеть отношений, пронизанную напряжением и гармонией, конфликтами и сплоченностью.

4. Последовательность событий в пределах каждого социального процесса имеет кумулятивный характер. Каждая фаза есть аккумулированный результат, эффект, кристаллизация, «пункт прибытия» всех предыдущих фаз и в то же время - семя, «встроенный» потенциал, отправная точка для следующего процесса. В каждый исторический момент открывается определенное поле возможностей, выборов будущего курса, которое в значительной мере ограничено предыдущим развитием процесса.

5. Социальный процесс является конструированным, созданным действиями людей. За каждой фазой социального процесса стоят коллективы, группы, социальные движения, ассоциации и

266

т.д., и каждая фаза обеспечивает определенное количество возможностей, ресурсов, способностей - можно сказать «сырья» для людей, которые занимаются конструированием социальной реальности.

6. Люди конструируют общество не «как вздумается», а лишь в данных структурных условиях, унаследованных от прошлого, т. е. созданных для них предшественниками, которые, в свою очередь, были тоже структурно ограничены. Таким образом, существует диалектика действий и структур: последующие структуры формируются благодаря предыдущим действиям.

В плюралистической панораме современной социологии историческая ориентация явно находится на подъеме. Размах и скорость этого сдвига парадигмы можно оценить, сравнив мнения некоторых исследователей. В 1968 г. Эриксон воскликнул в отчаянии: «Социологии в Соединенных Штатах по-прежнему не хватает исторического фокуса» (117; 61). 12 лет спустя К. Бурк возвестил: «Историческая социология является сейчас течением» (65; 28). Годом позже Тилли констатировал: «Ряд лучших, талантливых американских социологов обращается к историческим исследованиям» (402; 43), а в 1984 г. Т. Стокпол объявил о наступлении «золотого века исторической социологии» и пришел к выводу, что «сегодня поток исторической социологии превратился в реку и выплеснулся в водовороты, которые кружатся по всем частям социологического знания» (403; xii, 356).

В исследованиях социальной реальности благодаря «историческому коэффициенту» наконец преодолеваются старые дихотомии непрерывности и изменений, статики и динамики, синхронии и диахронии. Исторический процесс квалифицируется теперь как деятельностный продукт, аккумулированный эффект продуктивных и репродуктивных усилий, предпринимаемых в ходе человеческой деятельности субъектами этой деятельности в структурах, созданных предыдущими поколениями. Как мы видели, в работах исторических социологов явственно просматривается мысль о том, что движущей силой процесса является человек. И хотя главным для них остается загадка стабильности и трансформации, фактически их работы также способствуют наведению мостов между действием и структурой.

«Исторический коэффициент» и «коэффициент действия» указывают на наличие двух взаимодополняющих и даже соизмеримых характеристик социальной реальности. Наследие теории деятельности соединяется с наследием исторической социологии, позволяя очертить контуры нового видения социального мира.

жүктеу/скачать 5 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: