ИсторИя русской лИтературы XVIII века 1700–1750 е годы
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Pdf көрінісі
|
Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века.
| Лихачев Д. С.
Человек в литературе Древней Руси. Л., 1959. 3 Лахманн Р . Два этапа риторики «приличия» (Decorum) — «Риторика» Макария и «Искусство риторики» Феофана Прокоповича // Развитие барокко и зарождение класси- цизма в России. М., 1989. С. 149. 4 О Pa� Slavia �rthodo�a см.: Пиккио Р . Slavia �rthodo�a: Литература и язык. М., 2003. 5 О проблемах античной и средневековой риторики в связи с литературной тради- цией см. знаменитую и классическую книгу Э.-Р. Курциуса ( Curtius E.-R . Euro�ean Lit- Euro�ean Lit- Lit- Lit- erature and the Latin Middle Ages. London, 1953; 1-е изд. на немецком языке — Bern, 1948). См. также: Аверинцев С. С . Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996. ром и присущими ему языковыми средствами, в следовании жанровым канонам и в выборе подходящих случаю стилистических формул и топосов 6 . И в самом тексте нередко находим размышления его со- ставителя над собственной творческой работой. Что же до того, что выражаются они в виде формул, переходящих из текста в текст (как, например, слова о недостатках и несовершенствах в житиях), то это лишь подчеркивает их традиционность. Рефлек тивно-тради циона- листское начало присуще и древнерусской литературе. В середине же XVII в., в связи с активным проникновением рито- XVII в., в связи с активным проникновением рито- в., в связи с активным проникновением рито- рической теории в словесную деятельность сперва Юго-Западной Руси (Украины и Белоруссии), а затем и Руси Московской, риторический тип русской литературной культуры приобрел тем более законченный и достаточно строгий характер. Это не могло не усилить его влияния на проблему авторства; речь здесь и далее идет не об атрибуции тек- ста конкретному автору, но о роли автора, т. е. индивидуального, не- повторимого эстетического субъекта, в созидании текста. II. А. В. Михайлов исключительно точно определил риторическую словесность как культуру «готового слова»: «У автора нет прямого доступа к действительности, потому что на его пути к действитель- ности всегда стоит слово, — оно сильнее, важнее и даже существен- нее (и в конечном счете действительнее) действительности, оно сильнее и автора, который встречает его как „объективную“ силу, лежащую на его пути; как автор, он распоряжается словом, но толь- ко в той мере, в какой это безусловно не принадлежащее ему слово позволяет ему распоряжаться собою как общим достоянием или ре- альностью своего рода. Главное — что слово встает на пути автора, и всякий раз, когда автор намерен о чем-либо высказаться, особенно же если он желает сделать это вполне ответственно, слово уже на- правляет его высказывание своими путями. Такое слово заготовлено наперед — самой культурой, оно существует в ее языке, и такое сло- во оправданно именовать готовым, вслед за А. Н. Веселовским, имея при этом в виду, что такое готовое слово есть вообще все то, что ловит автора на его пути к действительности, все то, что ведет его своими путями или, может быть, путями общими, заранее уже про- думанными, установившимися и авторитетными для всякого, кто пожелает открыть рот или взять в руки перо, чтобы что бы то ни 6 Данные вопросы, с разной степенью панорамности, рассматривались многими исследователями. Из сравнительно недавних работ, претендующих на известное обоб- щение, см. оригинальную монографию В. В. Колесова «Древнерусский литературный язык» (Л., 1989). 132 133 было высказать» 7 . В этих условиях главная цель автора состоит не в том, чтобы породить новый, необычный, ни на что не похожий текст, а в том, чтобы создать текст авторитетный. Эта авторитетность не исключает своеобычия, даже не препятствует ему — историческое пространство риторической словесности изобилует неповторимыми художественными достижениями, достаточно назвать Данте, Д. Чо- сера, Т. Мэлори, М. Сервантеса, Дж. Донна, Я. Гриммельсгаузена или же сравнить П. Корнеля и Ж. Расина, но понимание оригиналь- ности было в то время существенно другим, нежели позднее. Прежде всего она не была противопоставлена традиционности: можно быть оригинальным, оставаясь в чем-то схожим с предшественниками. Своеобразие для культуры «готового слова» заключалось не в пре- дельном обновлении, но в индивидуальном преломлении этих «го- товых слов» конкретным литератором. Авторы риторической эпохи следовали за интенциями, уже накопленными словами в ходе их функционирования, руководствовались эксплицированными в рито- рических трактатах и поэтиках правилами и даже активно пользо- вались «чужими» словами — чужими в самом прямом смысле, т. е. принадлежащими другим писателям, и нередко большими фрагмен- тами, заимствованными у них. Но эти взятые из словесной культуры, а не придуманные ими самими слова — стилистические формулы и поэтические образы, композиционные принципы, содержательные комплексы и т. п. — они пропускали через себя, наполняя, если вы- разиться метафорически, жизнью и потребностями собственной души. Общее они использовали (в меру собственного таланта) каж- дый по-своему. В результате риторические писатели создавали про- изведения, с одной стороны, легко возводимые читателями к хорошо знакомым жанровым моделям (включающим в себя тематические, стилистические и содержательные компоненты), с другой же — вну- тренне новые, являющиеся органическим претворением в слове, за- печатлением в нем ответственно творящего индивидуума. Поэтому никакого однообразия — при несомненном внешнем сходстве — не возникало. При этом эстетические авторитеты, образцы почитались неукос- нительно и трепетно; недаром лучшей похвалой писателю было его уподобление предшественнику, основанное на жанровом либо тема- тическом принципе, или же на общей художественной атмосфере. Так, Ломоносов — «Пиндар, Цицерон, Вергилий, слава россов», «на- 7 жүктеу/скачать 2,89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|