Юрий бригадир сны скорпионов

Следующим номером Клара вытащила визитницу. Хозяйственница без вопросов запротоколировала Полковника.

Мы теперь знали, что он — подполковник. Но попробуй сказать подполковник... Особенно выпивши. Не выйдет. Да и у трезвых с этим проблемы. Полковник устроил всех. Полковник устроил даже самого Полковника. Судя по всему, его жизнь была всегда спроектирована «от и до». Мне так показалось. Вот это — мое, сказал он. Это имеет смысл. А вот это — не мое. Потому что это ересь, фантастика, аберрация, НЛО. Всегда есть «от забора и до обеда». Всегда есть забор как таковой. В его пределах все имеет ценность и смысл. А за забором — хоть трава не расти. Она и не растет. Она так устроена. Сразу после выяснения своей участи Полковник встал, кивком головы попрощался со всеми и почти строевым удалился в свой домик. За ним следом метнулся Роман, догнал его на пороге, немного попрепирался, пожестикулировал — и отпустил с миром. За забором трава не растет. Полковнику никто не напишет. Да он и не ждал никогда…

— Ну иди сюда, родная! — с явной нежностью проговорила прорицательница, выковыривая из шкатулки длинными ногтями монету.

— Ага! — обрадовалась Маргарита, черкнув в блокноте.

Клара подбросила на ладони монету, посмотрела, «орел» или «решка», — и снова метнула ее в шкатулку.

— Нет! — резюмировала шарлатанка и взамен достала флешку.

— Твою мать! — интеллигентно рявкнула хозяйственница, вычеркнула Карлоса и вписала Егеря.

Карлос выдохнул, как карась, вытянув губы трубочкой. Вытер не очень свежим платком пот со лба. И вместе со всеми посмотрел на Егеря. Егерь кивнул. Пожал плечами и еще раз кивнул. Он не знал, как к этому относиться. Он в первый раз в жизни узнал что-то о своей смерти. Нет, не день, не час, а просто очередность. Но не испытал ничего. Пугаться было рано. Радоваться вроде тоже не было смысла. Вечер вот, тишина, вода — это понятно. А остальное — нет. Говорят, например, клерку, что через одиннадцать месяцев у него отпуск. И что, как к этому ему относиться? Да никак. Это на другой планете, это вообще не с ним происходит. Это не информация. Информация — это когда ты проехал через весь город летом в аэропорт в ненавистной машине со сломанным кондиционером, а рейс — отменили. Вот это жопа, это реально. Это, в натуре, известие. Или ты пришел домой, а там грязный сантехник пялит твою жену. Это очень животрепещущая, я бы сказал, информация. А что почти через год ты на двадцать четыре дня свободен — это ни о чем. Это как реклама космического туризма. Позарез нужно, ага. Клерк вообще не так устроен…

И Егерь захлопал в ладоши. Дождался. Это почти понятно. Все посмотрели на него — и для порядку тоже зааплодировали. Без всякого умысла. Плывет в море косяк сардин, красиво блестя чешуйками. И вдруг происходит что-то — и все рыбешки, каждая, в общем-то, безмозглая молекула в мире ужаса, они все, как одно умное существо, уходят в сторону и растворяются в глубине, оставляя серебристый призрачный след. Где заканчивается человек — там начинается общество. Где заканчивается общество… Опять же, оно так устроено…

Оставалось всего два предмета. Вернее, всего один, поскольку назови его — и последний тоже ясен. Неразлучники — или Карлос. Карлос — или Неразлучники. Монета — или тюбик с помадой.

— Давайте уж! — нетерпеливо поморщилась Маргарита.

— Да я бы с удовольствием. Но помада меня смущает, — отозвалась Клара.

— Чего это она вас смущает? Помада как помада. Вообще говоря, неплохая, только цвет жесткий, искусственный. Опять же… блестки. Молодежный вариант.

— Да я вообще не об этом, — отмахнулась прорицательница.

— А о чем? Выбирайте, некогда. Нам еще возвращаться…

— Вам что попало… или все-таки правду? — поинтересовалась Клара.

Маргарита мрачно задышала, вздымая породистую грудь, но сдержалась:

— Давайте попробуем правду.

— Тогда не мельтеши, шалава! — сменила словарь прорицательница.

Очень хотелось хозяйственнице произнести речь. Очень. Эдакую заковыристую, с родственниками по всем линиям и братьями нашими меньшими. Но на то и нервы, чтобы их в узел вязать. Время, Марго, время. Еще назад ехать. Дышим глубоко. Планируем. Трезвеем. Убивать будем потом.

Выбор между помадой и монетой продолжался минут пять. Наконец вымотанная до предела своими бесами шарлатанка приняла решение, достала из-под стола бутылку дагестанского коньяка, стакан, никому не предлагая, налила пальца на два, безболезненно выпила и занюхала волшебным шаром.

— Стекло, что интересно, тоже пахнет. Оно всегда свежее. Ну… как огурец, что ли… — пояснила Клара.

— Что за… — подбирая парламентские выражения, начала взвинчиваться Маргарита.

— Да не волнуйся ты! — уже без всякой мистики в голосе сказала прорицательница. — Пиши: монета — последняя, помада — никакая!

— Что значит — никакая? — опешила Маргарита Федоровна.

— А то и значит. Не могу определить. Мутная картинка. Скидку сделаю, раз такая канитель. Договорились?

— Я тебя сейчас, ведьма старая, на шар посажу. Ты у меня, чернявая, сейчас все вспомнишь, как ужаленная. Я тебе такое дефиле сейчас устрою…

Маргарита начала разгоняться, как паровоз. И уже было ясно, что за первыми, едва заметными движениями колес, после того как маховики угрожающе и лениво провернутся несколько раз, последует мощнейший выброс дурной энергии — и бронепоезд уже будет не остановить никакими бронебойными снарядами.

— Тихо-тихо, — всплеснула руками шарлатанка, уже отчетливо представляя себя в крови, с разорванным декольте наизнанку, — мы же интеллигентные дамы, в конце концов, давайте конструктивно, — снова сменила словарь Клара.

— Ну?.. — снимая перед дракой с руки изящные часики, спросила Марго.

— У нас есть компромиссный вариант.

— Это какой? — внимательно осмотрела свои кулаки заместитель по хозяйственной части.

— Как я поняла, вы это не для себя… Мне так кажется… — хитро прищурилась и покрутила пальцами в воздухе Клара.

— Допустим, — повела плечами Маргарита.

— Ну вот, — обрадовалась прорицательница, — сейчас эту монету бросим — и все. И последний-предпоследний — как на ладони. А пока он умрет, — беспечно протянула Клара, — нас, может, с вами уже и на свете не будет! Как вам предложение?

В этом месте неприлично заржали все. Абсолютно все, даже неразлучники с Карлосом. Даже неслышно подкравшийся из надвигающейся темноты, как пакостный кот, Роман. Даже оператор. Солнце уже свалилось за горизонт, но еще цеплялось мрачным красненьким за перистые далекие облака. Еще чуть-чуть — и полетят летучие мыши. Неслышно, грациозно, голодные, трепетные. Они не ели целый день. Это их жизнь, они так устроены.

— Морду я вам все равно на досуге набью, — снова переходя на «вы», пообещала Маргарита, — да и сейчас бы не мешало, да времени нет. Кидайте.

— Угу, — обрадовалась прорицательница. — Значит, так… «Орел» — сама монета. «Решка» — помада. Определяем последнего. Договорились?

— Да-да-да! — нетерпеливо заерзала на стуле хозяйственница.

Здесь уже всласть поработал монтажер. Он замедлил полет, разбив его на части. Конечно, настоящей рапид-съемки не было — все скрытой камерой, хорошую незаметно не протащишь. И все же… монета поднялась, зависла, обросла черными скорпионами и логотипами спонсоров, потом полетела вниз, перевернулась и снова прикрылась скорпионами. «Ваша судьба — всего лишь физика...» — поделился мыслями диктор. Ни аверса, ни реверса стопроцентно узнать в воздухе было нельзя — изображение смазывалось. Но как только монета упала посередине стола на черную скатерть, стало ясно, что лежит она аккурат вверх «орлом».

Карлосу сегодня досталось. Карлосу всегда доставалось. Кто-то шел на работу — и попадал на работу. А Карлос шел на работу, а попадал в вытрезвитель. У кого-то жены как жены, а у Карлоса — вообще без грудей. Минус первый номер. Впадина. И холодная… как рыба с рефрижератора. И вообще, кто-то вываливается из окна — и насмерть, а Карлос пробивает головой крышу «бентли» и попадает на хрен знает какие бабки. Все люди как люди. Один Карлос ни жить, ни умереть по-человечески не может.

А неразлучники — у них разум коллективный. Поодиночке они бы не поняли вообще, что случилось. А так: вцепились, обнялись, вплавились друг в друга покрепче — и вот оно, озарение. В смысле — констатация факта. Они — предпоследние. Регистрация билетов и оформление багажа. Отбрось все сущее и вцепись в свое отражение. Симбиоз. Коллективная нежность. Невозможность быть одному. Страшно, страшно умирать в одиночку. А вдвоем — не страшно, вдвоем весело. Только бы не раньше и не позже другого. Это как совместный, понимаешь, оргазм. Если он есть, то пикируешь так, что крылья отваливаются. А если раньше-позже — это как в пустоту свистеть, как кто-то кому-то должен. Все вытерпят неразлучники, все пересилят. Только чтобы рука в руке аж вспотела. А лучше — обе руки. И прорасти друг в друга. И идти в ногу. Симбиоз. Про то, что они так устроены, уже и говорить неприлично...

— Красота! — обрадовалась Маргарита и добавила: — Хорошо — не на пол, а то столько дерьма наслушалась бы от Романа. Опять же — как снимать?..

— Кого — снимать? — подозрительно прищурилась Клара и навострила острые драконовские уши.

— Э-э… это я так, к слову, — стушевалась Маргарита. — «Орел» нам подходит. Нам вообще все подходит. Плесните-ка коньячку, — неожиданно попросила она прорицательницу.

— Угу, — ответила шарлатанка, достала еще один стакан, плеснула себе, клиентке, профессионально схватила свой и подмигнула: — Ну, не чокаясь?

— Да уж, — усмехнулась Маргарита, — посмотри-ка на меня, Гриша, — туманно сказала она в сторону, а когда кадр заполнился ею полностью, еще более загадочно добавила прямо в камеру: — Последний — Карлос. С вами была Маргарита!

— Это че за… — на полуслове умер голос потомственной прорицательницы Клары (заговоры, съем порчи, венец безбрачия).

Экран щелкнул и сразу переключился на заставку со скорпионом, померцал гранеными клешнями и выдал красивую таблицу со списком.

Муций, семеня ногами, мухой вернулся на сцену.

— Дамы и господа, — чинно-благородно сказал он, — продолжаем наш вечер… надеюсь, не последний. Я вынужден признать, что сейчас я вам немного завидую. Знание будущего — это великая сила. И оно у вас есть. Но, думается, никогда его не будет у меня. Ведь у меня может быть все, а этого знания никогда не будет. Вы богаче меня в тысячу раз. Я прошу оператора показать самых смелых людей на свете, крупно, каждого!.. Артист! Игла! Магадан! Дельта! Герда! Снежный Лис! Полковник! Егерь! Неразлучники Астра и Искра! И конечно — Карлос! Дамы и господа! Уважаемые телезрители, а также интернет-пользователи. Перед вами люди, которые изменят ваше сознание навсегда. Ведь в каждом из них частица вас самих. Они улетят — а вы не сумеете… и будете размышлять всю оставшуюся жизнь, чем же таким особенным они отличаются от вас?.. Сейчас вы смеетесь, сейчас у вас хорошее настроение. Но придет день — и вы вспомните эти лица! Знаете, чем они отличаются от вас? Они сами решают свою судьбу! Над ними, возможно, даже нет бога! Кто еще может быть сильнее их?!

Муций, раскинув руки в стороны, взвинтил сам себя до предела, а прочие невидимые механики света и музыки врезали по ушам заключительным аккордом с ярчайшими цветовыми пятнами. В довершение адовой картины откуда-то сверху раздался хлопок, и посыпались хлопья искусственного снега.

Осыпанный белым по черному, Муций выглядел потрясающе. Наступила обворожительная, сладчайшая тишина. Как оказалось, ее уже сильно хотелось всем. И вообще — никаких впечатлений большинство присутствующих уже не впитывало. Телезрители-то еще могли что-то всасывать. А мы — уже нет. Наступила ночь — и вместо чаек появились летучие мыши. Они деловито барражировали и пожирали насекомых, привлеченных необычным в этих местах электрическим свечением. Времени не теряли ни те, ни другие.

— Внимание… камеры — стоп! — раздался голос Романа.

Выключились ли камеры — нам это не было доподлинно известно. Но зато тут же онемели телевизоры и прочие громкоговорители. Роман Бессмертный в своей дизайнерской футболке не спеша поднялся на сцену, неся белый пластмассовый стул на плече. Пройдя на середину, он поставил стул спинкой вперед, уселся на него верхом, сцепил пальцы и пристально посмотрел на всех.

— Почти хорошо, — наконец сказал он, немного помолчав. — Муций, тебе в баре полагается, заслужил. Ребята, тоже почти хорошо, — обратился он к нам, — но надо живее реагировать. Мы, конечно, смонтируем как надо, но пока на фейк смахивает. Раскрывайтесь, хорошие мои, раскрывайтесь. В конце концов, зачем вы здесь? Мы выслушаем вас всех, но и вы не молчите. Муций вас пока забивает. Это понятно, он профессионал. Но вы должны его пересветить, пережечь, переголосить. Муций вторичен, вы здесь главные. Постарайтесь понять, смотрят ведь вас, а не его!

— Уже смотрят? — спросил кто-то.

— Завтра ночью первый телеэфир. Телереклама уже неделю идет. Вечером первые ролики в Интернете. Интернет-реклама идет уже две недели. Послезавтра повтор. И так далее и тому подобное… Но вас это мало касается. Это наше дело — сделать картинку и звук. А ваше — подарить нам душу.

— Я бы лучше продал, — подал голос Артист.

— Это не к нам, — улыбнулся Роман, — но за предложение спасибо. Короче, на сегодня — отбой. Бар до часу. Расслабляйтесь, первый день реальных съемок... Ночью не орать. В озеро не лезть. В бассейн можно. Завтра экскурсия на «Варяг». Отдыхайте. Все свободны. Идите-идите, я еще посижу тут, подумаю. Герда, будь добра, останься на пару минут, дело есть!

Герда фыркнула, но подошла вплотную к эстраде и снизу вверх стала молча разглядывать Романа. Они думали, они усмехались, они блестели глазами — и дела у них, конечно, никакого не было. Была какая-то фигня. Калейдоскоп китайских недоговорок, коктейль из ночных желаний, тонкий дымок из кальяна.

Остальные десять участников шоу разбрелись по острову, тяготея, конечно, к бару. В этом был смысл. Дельта вообще куда-то растворилась, я ее не нашел. Забравшись на табурет перед баром, я попросил рюмку водки и томатный сок.

— Может, «кровавую Мэри» сделать? — спросил бармен с именем Влад на бейджике.

— Нет, спасибо, — ответил я, — именно так. Отдельно водку, отдель-

Влад кивнул, быстро подал заказанное и вопросительно посмотрел на следующего клиента, который был всегда прав. Клиентом, вернее, клиенткой была Игла, хмуро раздумывавшая над чем-то несомненно гнусным.

— «Маргариту» сделайте, пожалуйста, — металлическим голосом сказала она.

— Классику не могу, лайма нет, но могу заменить лимоном. Хорошо?

— Да, — сказала, как гвоздь забила.

— Одну минуту…

Из колонок тихо играл джаз. Рядом копила злобу Игла. Тут никаких нервов не хватит.

Пока Влад мухлевал с солью, лимоном и текилой, я залпом выпил рюмку, запил соком, крутанул на столе пустой стакан и оглянулся назад. За стеклянным столом сидели Паша с хозяйственницей и интеллигентно скандалили. Слов не было слышно, но, как в хорошем боксерском поединке, Паша начинал пищать возражения, а Маргарита била его аргументом. В результате Паша сник, получил психический нокдаун, махнул рукой и слинял восвояси. Маргарита Федоровна, почуяв мой взгляд, посмотрела в мою сторону и улыбнулась.

Маргарита. Классика. Ну да, ну да… Вчера было рано, а завтра будет поздно. Где наша не пропадала!

Слез с табурета, мягко, расслабленно побежал к ней. Мимо белоснежных столов, хлопьев искусственного снега, немого телевизора, звонкого фонтанчика, стеклянного стола…

В бассейне плескались неразлучники, изображая синхронное плавание.

— Лис и есть! — восхищенно похвалила меня Маргарита, когда я подбежал и приземлился на стул рядом. — Что-то случилось?

— Да! — бархатным голосом ответил я. — Надо шорты погладить.

— Ну… — слегка растерялась Маргарита Федоровна, — может быть, завтра?

— Не-е, сегодня, — убежденно произнес я и взял ее за руку. — Где у вас утюг?

— В хозблоке. Но там может быть Паша, он туда ушел.

— Паша там не может быть, Паша там наверняка. В общем, я туда пошел утюг искать, а вы — подходите…

«Наглая я все же рожа», — подумал я, шагая по плавучему пирсу. У хозблока прожекторы не горели — ни к чему. Светилось ровно одно окно с белыми занавесками. Хотя пора уж привыкнуть, что тут везде все белое.

Стукнув для порядка ногой в дверь, я открыл ее, вошел внутрь и свистнул. Негромкий молодецкий посвист, видимо, сразу свел с ума Пашу, потому что за ширмой что-то подскочило и тут же рухнуло.

Переборщил…

Ширма осторожно отодвинулась, оттуда выглянуло готовое ко всему лицо. Я улыбнулся, как промоутер пылесосов, и развел руками в стороны:

— Паша, дай дури!

Лицо пришло в себя и обрело смысл:

— Нет проблем. Ты мне пузырь коньяка из бара, я тебе — дурь. Завтра.

— Заметано… Погоди… у самого ноги, что ли, отсохнут — до бара-то дойти?

— Песец, не тупи. Это вам там все можно, а нас туда на пушечный выстрел не подпускают. Иначе бы там вся творческая команда паслась безвылазно. Там только Муцию наливают, да и то — по специальному разрешению. За успешно выполненную работу.

— А что, — со скрытой надеждой задал я довольно безобидный вопрос, — деревень вокруг нет, что ли?

— А ты не помнишь, как переправлялись? Вот примерно и до деревни так же. И от переправы еще десять верст. А там, конечно, хоть упейся.

Разумеется, я ничего не помнил, я спал. Но рассказали, да. Переправа, вернее, брод — очень сложный. Спуск, поворот, полста метров против течения, снова поворот, подъем. Обратно чуть легче, потому что по течению. Но все одно — ювелирная работа.

— А больше — никак?

— Говорят, можно напрямки, через лес. Но все равно там речка. А тебе зачем это? — вдруг спохватился Паша.

— Это не мне, — подсказал я ему правильную линию без развилок, — это тебе коньяк нужен.

— Ну да, ну да... Но все равно сейчас «пластилина» нет. Так что — завтра.

— Хорошо. Про завтра понятно. Но у меня другой вопрос. Ты не мог бы свалить отсюда? — взял я быка за рога.

— Чего это? — удивился Паша.

— С дамой я договорился, а места нет.

— Кого это? — продолжал тупить санинструктор, он же спасатель, он же правая рука зама по хозяйственной части.

Все-таки удивительно, как слабые наркотики разжижают мозг. Был себе шустрый такой мальчик, но начал кальяны курить — и теперь суфле вместо полушариков. Пока до него дойдет — можно всего Толстого, Алексея Константиновича, перечитать.

— Паша, ты мужик или где? — конкретно спросил я в лоб.

— Мужик, — не очень уверено ответил Паша и добавил для ясности: — Все волосатое.

— Ну так вот... Дама. Мужик. «Контекс». Легкая музыка. И кто-то здесь лишний.

— Кто? — крайне удивился Паша.

Да нет, тут Алексей Николаевич в тему будет. А то и…

— Паша, будь человеком! — искренне взмолился я.

— А-а! — мысль, извиваясь, достигла головы санинструктора. — Вам перепихнуться? — заорал он. — Ну так это другое дело, какие проблемы! Что ж я, не мужик, что ли, не понимаю!..

Паша просто светился от радости. Это всегда так. Вот ты, к примеру, не нравишься джентльмену. И это понятно. При случае он обязательно разрядит тебе в спину весь наличный магазин патронов — и будет прав. Но если дело касается мужской солидарности, то этот же сеньор посодействует тебе так, как ни одно бюро добрых услуг. Редкий мужик не поможет первому встречному проходимцу заполучить сифилис.

— Сок в холодильнике, музыка в ноутбуке, уйдешь — дверь захлопни, — вдохновенно перечислил Паша, с быстротой пули собрался и выскочил за дверь.

— Да! Презики в тумбочке! — заорал он и тут же исчез обратно.

По закону гнусности ровно в этот же момент с другой стороны в хозблок зашла Маргарита Федоровна. Брови ее красиво поползли вверх. Да и губы тоже не менее красиво приготовились выразить высокое мнение.

Начиная с этого момента, ей надо было решить серьезную морально-этическую проблему. С одной стороны — Снежный Лис. То есть — я. Это понятно. С другой — все неприлично… и так не делается. Есть же некие условности, в конце концов. Цветы в светящихся каплях росы, переходящие в «томно поговорить, бархатно посмотреть»… и так далее. Симпатии — одно, а презики в тумбочке — совершенно другое. Тут надо либо по морде, либо через самое себя перешагнуть и изобрести причину, почему не по морде. Дилемма назрела фурункулом. Думать надо. Скрипеть полушариями.

— Утюг у нас здесь, — и увела, как потерявшегося в чужом городе бестолкового сопливого мальчика.

Хозблок оказался намного больше, чем выглядел снаружи. Сбоку была еще одна неприметная дверь, за которой находился склад, в коем хранилось все мыслимое. Ведомый за руку, я глазел по сторонам. Стеллажи до самого потолка, шкафы, полки были забиты снежно-белыми вещами в полиэтилене. Проведя меня между стеллажами, Маргарита Федоровна запихнула меня в райский закуток, где действительно стояли стол с утюгом, холодильничек и диван с журнальным столиком. Вверху, вокруг молочно-белого плафона, источавшего магический свет, деловито нарезала круги ночная бабочка. У нее выбора не было. У меня теперь — тоже.

— Хотите соку? — нежно проворковала Маргарита.

— Лучше с водкой, — попросил я.

— Чего нет, того нет. Алкоголь только в баре, правило у нас такое.

— Ну вы же начальство!

— Именно поэтому. Работать надо… Я сейчас приду. Сок в холодильнике, — сказала зам по хозяйственной части и исчезла за стеллажами.

Сок так сок. Кто ж против. Я открыл холодильник, достал один тетрапак, посмотрел, поставил обратно; второй отправил туда же. Третьим был апельсиновый — и я его захотел. А как же. Новый год, СССР, на каждом оранжевом шаре наклейка «Maroc», снежинки на варежках, хрустальные фужеры, пузырьки детские (лимонад) и пузырьки взрослые (шампанское). И елка в каждом доме. Запах хвои. Липкий ствол с иголками. От смолы потом ручонки не отмыть, так и оставалась, пока сама собой не сходила.

Стакан нашел на полочке под журнальным столиком, он был двухэтажным. Сел на диван, плеснул сока, сделал глоток. Терпко, ничего. Потом еще и еще… пока не выпил весь. Крутанул пустой стакан волчком. Тоже занятие…

Маргарита Федоровна загадочно, как фокусник, появилась из-за стеллажей в потрясающем махровом халате. По щеке катилась капля воды.

«Да… И Снегурочка, конечно!» — вспомнил я. В серебристом кокошнике, в блестках по всему костюму, синим подведенные глаза, сверкающие редкой помадой губы. Коса щедрая, искусственная, всенепременно блонди, а на конце — бант капроновый. И с аналогиями у нас полный порядок…

— Скажи, — вдруг спросила Маргарита, вытерев ладошкой каплю, — тебе не страшно умирать?

— Нет, — честно признался я, — но мне просто надо.

Женщина подошла к столу, повернулась, уперлась руками и села на него, изящно подпрыгнув.

«Ну, может быть! — тут же подумал я. — Этот стол, высокий, вполне подойдет…»

Маргарита сидела, по-детски качая гладко выбритыми холеными ногами.

Я посмотрел на ноги, отодвинул стакан и собрался встать.

— Сиди-сиди, — приказала женщина, — я сейчас в себя приходить буду. Это вы здесь отдыхали, а я носилась… как угорелая. Вам же этого ничего не видно — подготовка, быт, снабжение, электричество. С утра еще один звуковик и ассистент видеоредактора появились, наглые такие. На место я их, конечно, поставила, но все одно — время. Посели, накорми, покажи, запрети… все что надо и что не надо. Муж, опять же, звонил. Интересовался, чем мы тут занимаемся. Скучает. Или вид делает. Спрашивает, когда я назад. А мне назад… неохота. Он добрый, хороший, но я его не хочу. Так бывает… Ты не слушай, у меня язык сейчас сам по себе.

Я пожал плечами. Это была чистая правда.

— Я полгода к вам привыкала, — усмехнулась женщина. — Вас еще не было ни одного, а я все думала — как на вас смотреть? Вас же… считай, что и нет. Как разговаривать, куда глаза прятать? Ромка мне сразу сказал — не вздумай жалеть, это ж просто работа. Я и не жалею. Я профессионал, что хочешь могу организовать… и весь фарш обеспечить. Левоконев скоро приезжает, петь для вас будет, а у него райдер… Дешевле и правильней его, скотину, в озере утопить. И сколько дней мы тут будем — столько я носиться и буду. Это жизнь моя, но я сама такую выбрала. Но когда вечер — хочется чего-то понятного… Покажи шрам! — вдруг попросила она.

Да не вопрос. Шрам у меня на левом боку. Я встал, а пока вставал — принял неожиданное решение… и разделся полностью. Это избавляло вообще от всех разговоров. Вот тебе шрам, женщина. А вот — все остальное.

Я не культурист, у меня фигура — так себе, невыразительная. Пробовал штангой баловаться, но пальцы устают, каменеют, в замок стягиваются. Потом их полдня еще разрабатывать. А мне в пальцах легкость нужна и плавность. Поэтому вся физподготовка на ноги, а если и на руки, то веса малые, на скорость и не до отказа. Зато жира лишнего нет, а живот и вовсе непробиваемый. Все среднее, все по ГОСТу, и если ты нечаянный свидетель, то ничего толком обо мне и не вспомнишь.

Я шел к ней мягко, без игры, без надрыва, без красований. Хочешь — смотри, не хочешь — не смотри, я иду… как ныряю: вся сила в первом толчке, а потом — инерция, скольжение, пляшущие солнечные пятна на загорелом теле, желание испить воздуха, первобытная страсть к кислороду….

Когда я вынырнул рядом с ней, она уже была без халата.

Легкие пальцы на шраме, а потом губы там же, а потом язык… Яблочный запах геля после душа на коже. Белые крупные груди с коричневыми сосками на знойном ярко-бежевом теле — все-таки есть время загорать, не так уж и занята? Белый треугольничек на лобке… волос — только полоска… все-таки есть время ухаживать?

Когда нет кровати два на полтора — лучше даже и не садиться. Высоковат стол оказался. Пришлось снять Маргариту Федоровну с него, по балетному ее ногу приподнять — и в такой позе войти. Потом встала на носочки, приподнялась, руками сзади на стол оперлась — и такой огонь полыхнул, что по спине мурашки. И свобода — что хочешь делай, хоть танцуй, хоть целуй, прижимай жарко ее за ягодицы круглые — не убежит. И глаза карие видно, с поволокой, мятные какие-то, дурные, сладкие. И яблоки, яблоки, яблоки зеленые вокруг, раскатились по полу, крутятся, стучат, подпрыгивают. Откуда, почему?.. Тугие, дразнящие, не соберешь. Запах от кожи такой, что ноздри дрожат.

— Лисенок мой снежный… на снегу не видно, один нос…

В сексе умных речей не бывает, конечно. Она-то хоть членораздельное говорила… а я — вообще поперек смысла, диплодок.

И ноги мои крепкие, как мореное дерево.

И руки нежные, как речная волна — все, что хочешь, удержат.

И струится по моей спине кипящая капля пота…