Юрий бригадир сны скорпионов

Через сорок минут всех отфильтрованных самоубийц собрали в тесном спецкабинете, после чего вывели оттуда и вернули в опустевший конференц-зал. Там организаторы шоу пригасили свет и включили проектор, направив изображение на большой матовый экран. Сначала там обосновался рабочий стол Windows, затем невидимый оператор быстро поработал кнопками — и вместо стола появилась хищная картинка. Посередине экрана на песчаном поле переливался всеми металлическими цветами, от иссиня-черного до ртутно-белого, бравый скорпион с золотыми глазами.

В этот раз я сидел на самом крайнем месте где-то в среднем ряду. Если что — дам деру, не пробираясь через чьи-то там коленки. Быстрее ветра.

Оператор компьютера уже с кем-то повздорил и препирался.

— Да на кой? — шипел ленивый служащий в полумраке. — Все равно же не успеваем!

— Босс приказал.

— А-а... Тогда ладно. Сейчас Ромка скажет!

Откуда-то сбоку эффектно появился режиссер-бомж-художник в футболке и встал рядом с экраном. Ему, видимо, очень нравилась картинка, поэтому он не сразу заговорил, а пару раз с удовольствием оглянулся на скорпиона.

— Ну что ж, господа, теперь, значит, к делу, — начал он, налюбовавшись на членистоногое. — Меня зовут Роман Бессмертный, я режиссер шоу «Сны скорпионов» и почти главный для вас человек, поскольку я делаю все, что мне вздумается, а вы только то, что хочу я. Если кому-то не нравится — а вам почти всем будет не нравиться — постарайтесь сделать так, чтобы нравилось и вам, и мне. Хм… — задумался вдруг Роман, пытаясь осмыслить то, что он только что сказал, но не осилил и продолжил: — Во-первых, у нас что? Во-первых, от графика мы отстаем, поэтому презентации не будет… А хотелось бы, — с сожалением буркнул он, — так что сейчас организованно, без паники и идиотских вопросов идем к лифту, затем спускаемся на нулевой этаж, на подземную парковку, идем в дальний конец — там микроавтобус с номером триста восемьдесят шесть. Повторяю — триста восемьдесят шесть! Садимся, выезжаем за город и еще раз пересаживаемся в ското… в общем, в другое транспортное средство… Во-вторых, сдайте все свои сотовые телефоны и прочие средства связи…

— У меня там музыка! — перебила человека в футболке уже знакомая мне девица-вамп с продырявленными ушами.

— И что теперь? — усмехнулся Роман.

— Я ее слушаю.

— И что, интересно, ты там слушаешь? — ехидно спросил Бессмертный.

— Эмо-группы.

— «Токио Отель», что ли? — поинтересовался Роман.

— Сами вы «Токио»! «Оригами», «Джейн Эйр», «Послезавтра». «Отель» — это не эмо, это попса!

— Да? А по мне так все едино… Ну да ладно, я ж не против, черное солнышко ты мое… Кто еще слушает музыку на телефоне?

Двое-трое подняли руки, кто-то сказал:

— У меня плеер.

— Плеер разрешаю, без вопросов. Кстати, вот тебе и решение, Герда. В общем, пока будем ехать, Маргарита Федоровна организует плееров сколько нужно, музыку сольем с ваших телефонов, не волнуйтесь. Уверяю вас, мы постараемся, чтобы вам было комфортно. Но и вы постарайтесь, чтобы нам было комфортно. Поэтому главное условие — связь с миром только односторонняя. А то начнете мне тут всяческие мексиканские страсти. Маргарита Федоровна, пройдите по рядам, соберите телефоны.

— Можно. Две минуты, без соплей. Время пошло!

Пока весь зал шуршал, щелкал и страстно шептал в трубки, я достал свою «Нокию», отсоединил батарею, вытащил симку и незаметно положил ее в карман рубашки. Потом все собрал, дождался, когда ко мне добредет Маргарита, и с улыбкой отдал ей выключенный телефон. Она положила его в пластиковый пакет с логотипом в виде того же металлического скорпиона.

Без соплей, однако, не получилось. Буквально через десять секунд разразилась локальная истерическая буря в другом конце зала. Парень в черной джинсовой жилетке сначала орал в трубку, что он ненавидит, так сказать, оппонента, потом не глядя швырнул ее и нечаянно попал трубкой прямо в пигалицу-моль. Пигалица взвизгнула и немедленно захныкала. «Твою мать…» — подумал я и покачал головой.

— Весь мир — говно, — убежденно произнес откуда-то сзади мудрый двадцатилетний голос.

— И люди в нем — насосы, — закончил фразу еще один знаменитый философ, но на этот раз женского рода.

В сторону инцидента прошмыгнули двое в форме черного цвета с белыми скорпионами на рукавах и сразу стали давить конфликт в зародыше. Зародыш шипел, вопил и сопротивлялся.

— Н-да, — глубокомысленно протянул Роман, — я теперь даже не знаю, стоит ли вам оставлять плееры. Ладно, поехали дальше! Оружие, наркотики, прочие шалости сдадите внизу, а теперь встали и быстренько вниз!

Организованно получилось только потому, что впереди шел Роман, сзади Маргарита Федоровна, а следили за порядком скорпионовские охранники. Лифт был большой, с зеркалами, с ледяным освещением. В один мы все не влезли, пришлось ждать второй партии, в которую попал и я. В другие лифты нас не пустили, во избежание разброда и шатания.

Что ждет меня внизу, на подземной парковке, я знал совершенно точно. Милый полумрак, томные стены, покрашенные нежно-оливковой краской, а также бетонный пол с желтыми и белыми линиями для тупых и непонятливых.

Я ж как думал-то… Сейчас внизу все отвлекутся, расслабятся, я проскользну за какую-нибудь опору, спокойно и незаметно проберусь к выходу, а там уже по ситуации… Планета большая.

Оказалось все совершенно не так. Перво-наперво, как только мы вышли из лифта, мы столкнулись с организованной толпой все тех же терминаторов. За истекшее с прошлой встречи время они еще больше вспотели и разозлились. Ребята обшарили вообще все здание, кроме нулевого этажа, и были взвинчены до предела. Поэтому я нисколько не удивился, когда столкнулся нос к носу с вездесущим простуженным.

Окружив выход из лифта, первым делом бравые вояки совершенно бесцеремонно схватили и обыскали скорпионовских охранников. Те шипели, огрызались, но терпели.

— Ага! — рявкнул терминатор, вытаскивая у одного из них волыну из кобуры и передавая своему начальнику. — Разрешение на оружие есть?

— Конечно, мужики, мы ж на работе, мы ж охранники! Это травматический! — поспешил оправдаться скорпионовец.

— Я вижу, — с отвращением протянул простуженный. — Так… а это у нас кто? — спросил он, брезгливо указывая на нас, нарочито не узнавая.

— Послушайте, вы же нас уже досматривали, — сексуально прохрипела неизвестно откуда вынырнувшая Маргарита Федоровна, — это участники шоу, на них бейджики, — видите?..

— На сарае тоже написано, — буркнул главный. — Погодите, а вот этого точно видел… — он вдруг указал на меня каменным пальцем, немного успокоился и махнул рукой: — Пропустить!

Помятых скорпионовских охранников нехотя отпустили и даже отдали им оружие, после чего те встряхнулись, с хрустом покрутили головами, собрались с мыслями и повели нас, как скот, в дальний конец этажа.

— Черт, — с восхищением пожаловался один другому вполголоса, — карман порвали, гады!

— Да ладно, — миролюбиво сказал второй, — у них работа такая. Сам когда-то таким потрошителем работал.

— А чего ж ушел? — поинтересовался напарник.

— Да там, в общем… Как-нибудь за пивом расскажу… Шире шаг, господа! — вдруг рявкнул он хорошо пропитым командирским голосом.

Самоубийцы, уже успевшие разбрестись кто куда, вздрогнули и не только прибавили шагу, но и сбились в живописную кучу.

У микроавтобуса стоял еще один скорпионовский охранник с металлодетектором и заставлял всех поднимать руки. Все, по его мнению, неположенное изымалось в сумку все той же Маргариты Федоровны. Женщина не просто принимала решения, она их еще и комментировала.

— Милая, я же сказала — сотовые сдать. Ну и что, что без симки? Сдать — значит сдать. Это что? Не знаю, смахивает на рацию. Игрушка? Давайте сюда, инженер разберется, если игрушка — вернем. Нет, нож раньше времени нельзя. Баллончик с газом? Ну, молодой человек, вы сами подумайте: у вас крышу сорвет — и вы в салоне начнете газовую атаку. Водитель ослепнет, погибнут все, кроме меня. Почему — кроме? Я в другой машине поеду потому что, хе-хе… Так… это можно… Это тоже… Это что за таблетки?.. Что-то я не помню такого названия… Ладно, наш химик разберется, изымаем. Инсулин можно, шприц для него тоже. Что это за удавка? Вязание? Из миллиметровой лески? А что вы вяжете? Браслет? Э-э, нет. Где браслет, там и веревка… изымаем. Какие у вас кольца массивные, прямо кастет. Так это он и есть! Не-не-не, снимайте! Безопасность дороже всего. Слушайте, что у вас на груди? Я понимаю, что для вас это украшение, но во всем остальном мире это бритва. Вернее — лезвие. Снимайте. Уверяю вас — там будет ведро лезвий. А пока снимите… Этот чист… эта тоже. А-а, — сменила она тембр на более ласковый, когда подошел я, — ножевое ранение!..

Охранник просканировал меня детектором и ничего преступного не нашел по простой причине — я на работу ничего, кроме мирных предметов, не беру, а опасные инструменты, разумеется, оставляю на месте. Эту тактику придумали лет за пятьсот до меня, и она еще никого не подводила.

— Что бы у вас такое изъять? — промурлыкала Маргарита Федровна, ничего не нашла и с сожалением вздохнула.

Микроавтобус известной во всем мире народной марки «Тойота» был слегка загажен снаружи и чуток тюнингован изнутри. Салон был обтянут блеклой искусственной кожей, кресла были с подголовниками, а впереди под потолком красовался жидкокристаллический дисплей, на котором светился металлическими цветами все тот же скорпион. Роман заскочил к нам на секунду и, явно спеша, выкрикнул:

— Едем недолго, за город, если без пробок, то сорок минут, если с ними, то понятия не имею! Смотрите пока пейзажи. Да не за окном, чего вы там не видели! Женя, включи восьмой релакс без адреналина! — приказал он.

Затем Роман выскочил, но его место тотчас занял молчаливый скорпионовский охранник и сел на особое выдвижное сиденье впереди, которое напрочь блокировало вход. Видимо, на случай побега.

Дисплей мигнул, затем в салон просочился звук журчания ручья со всяческими стрекозами, а на экране зарябила блестящая водная поверхность.

За окном смотреть действительно было нечего, тут Роман был прав. Родной город сер, уныл и огромен. Лица у него нет, есть только размеры. Вообще, быть патриотом в нем очень сложно, поэтому каждый второй местный житель — космополит и даже личный враг города, а вот каждый пятый любит его до предынфарктного состояния. Отчего так — никто не знает, но сердцу кулика не прикажешь. Я ведь и сам частенько возвращаюсь в него с бессмысленным и теплым ощущением, что наконец-то дома, и эта болезнь не лечится. В Праге я не дома. И в Минске — не дома. И в Шанхае я не дома, и в Питере… А в родном городе — дома. Хотя здесь все сделано фантастически неудобно и с преобладанием главного местного цвета — серого. Родина — это всегда ирреально.

Мы покидали город — каждый со своими мыслями. В салоне мягко и бесшумно работал кондиционер, на экране мелькали луговые пейзажи, местами с ручьями и озерами. Главный плюс от всего этого приключения был неоспорим. Я скрылся от всех этих простуженных и отмороженных. А раз так, то едем всего сорок минут, если без пробок — и только меня и видели!

Особо не выбирая место, я сел рядом с невзрачной девушкой. На меня она не произвела ровно никакого впечатления еще в конференц-зале, поэтому я сознательно расположился рядом с ней, чтобы спасти мозг от суицидальных разговоров. Самоубийцы с детства вызывали у меня рвотный рефлекс, даже как-то, знаете ли, хотелось им поспособствовать. Видимо, поэтому я и работаю сейчас… э-э… в гуманитарной области. Спасаю мир, так сказать, от ублюдков. Очень может статься, что до сих пор мы с Сеней не убили ни одного порядочного человека. И даже если один-другой хороший и попался, то уж остальные-то были такими мерзавцами, что нам надо бы за каждого по медали. И всенепременно прощать все остальное. Учитывая, что на пенсию мы с Сеней наверняка не выйдем.

В этом вопросе, кстати, между нами есть небольшое недопонимание. Сеня считает, что можно какое-то время выполнять заказы, собирая деньги в кубышку, а затем залечь на дно в Таиланде и жрать омаров с лангустами. В теории это звучит радужно, но из мясников до старческого шезлонга никто, насколько я знаю, не доживал. И чем круче клиентура, тем этот самый Таиланд становится все туманней.

В общем, Сеня предпочитает деньги не тратить, жить скромно и отрываться уже потом. Претворяя план в жизнь, он завел себе несколько счетов в банках, флягу с баксами, зарытую в лесополосе, ездит на отечественной «Ниве» и ходит в костюмах городской фабрики жизнерадостного замогильного цвета. Когда пробьет его час, он все снимет, выкопает, уйдет огородами и сядет на комфортабельный круизный лайнер в первом же крупном порту.

Оптимист Сеня и фантазер, конечно. Но это его жизнь и это его прожекты. Я трачу все на себя без оглядки, жру свежую макрель и живу на съемной шикарной квартире, один в пяти комнатах. Мог бы и свою купить, но как тут обрастать недвижимостью, если завтра в поход? Я вроде бездельника-наследника-туриста из богатого семейства. Консилиум родственников послал его набираться мудрости в страну с уникальным капиталистическим опытом, а он клал на все семейство с прибором. Между богатым бездельником и мной разница, конечно, есть — и она лучше всего заметна как раз в моей квартире. Две из пяти комнат заняты тренажерами. Но это единственное, что может броситься в глаза. Во всем остальном это жилище плейбоя и гедониста. Сейчас вот ищу квартиру или дом с бассейном. Это невероятно сложно в моем любимом невыносимом городе.

Что будет, если я доживу до пенсии, и нам с Сеней придется уйти разными проходными? С ним, вероятно, ничего страшного. А я уйду в нищий туман, сниму себе комнатку в полуподвале и буду ждать смерти. Я, в отличие от Сени, к этому готов. Я буду сидеть у батареи, прикрыв ноги теплым одеялом, и, улыбаясь, вспоминать весь этот адреналин. Былое и думы, как говорится. Никогда и никаким пионерам не смогу я рассказать о своем боевом опыте, но от этого не заплачу.

Вся фишка и подлость в том, что мы с Сеней не доживем до пенсии.

Пачка денег — это всегда пачка денег, но те удовольствия, которые ты можешь купить на нее в двадцать восемь лет, куда ярче и удивительней, чем самый что ни на есть профессиональный уход высокооплачиваемой элитной сиделки. И потому — я не делаю никаких запасов. Вероятность теплого одеяла для меня — вещь мифическая, поэтому я легко на это одеяло соглашаюсь. Безо всяких там бухгалтерских балансов…

Едва микроавтобус вырулил на Большевистскую, стало ясно, что сорока минут нам не видать как своих ушей. Растворяясь в летней раскаленной дымке, поток машин двигался со скоростью дождевого червя и отравлял воздух. Обладатели бескондиционерных отечественных авто медленно, но верно сходили с ума. Наш водитель, конечно, от жары не страдал, зато бесился, опаздывал, терял смысл жизни и рычал. Он вполголоса виртуозно матерился — и в итоге получил жесткий втык от охранника за нагнетание обстановки.

Я сидел у прохода по простой причине — в этом случае с улицы меня не видно. Девушка у окна сидела смирно, дышала правильно, но в какой-то момент заплакала. Вернее, я сначала подумал, что ей стало дурно или что она готовится, к примеру, чихать, но потом понял, что она банально плачет, закрыв лицо чистыми такими, маленькими ладошками и наклонив голову вниз. Острые лопатки вздрагивали. Я отчаянно поморщился. Слез я не выношу с детства, особенно рядом с собой, особенно — женских. Больно — молчи, терпи, превозмогай, делай что-нибудь. Женщины не понимают, что со стороны их не жалко, только хочется побыстрее пристрелить. Приставить ствол к виску и аккуратно нажать на спуск. Мужики все это понимают — оттого тщательно давят в себе рваные рыдания. Напрочь, на корню, навсегда! А у женщин ума нет, одни эмоции.

Чтобы отвлечься, я посмотрел через проход — там лысый, как инопланетянин, парень равнодушно взирал на экран. На нем как раз стали показывать сказочной красоты пляжи. Соответствующая музыка должна была успокаивать, но пигалица решила пустить слезу и испортить мне всю поездку.

Я скрипнул зубами. Поморщился. Покачал головой. И положил ей на голову руку. Она сжалась, спряталась, схлопнулась, как испуганная беззубка, и замолчала. Я с минуту подержал так руку, затем машинально погладил ее, чувствуя упругие, блестящие, ядреные какие-то волосы соломенного цвета. Странно, подумал я. Обычно у мелких блондинок волоски мягкие, безжизненные, шелковистые, а тут — прямо буйство природы.

Чтобы переломить истерику окончательно, я взял пигалицу за плечи и прижал к себе. Среди множества неясных мотивов самым главным был один-единственный — заткнуть фонтан любыми подручными средствами. Что я и сделал. Хотя самым действенным в мире способом во все времена был совсем другой — резко съездить даме по мордасам.

В результате совершенно неизвестная мне пигалица фактически лежала у меня на груди, а ее волосы, пахнущие зелеными яблоками, щекотали мне нос. Плюс к тому, ее острый локоть мгновенно вонзился мне под ребра. «Хм…» — глубокомысленно подумал я и правой рукой уложил этот локоток поудобнее.

Через минуту микроавтобус подскочил на кочке, девушка убрала ладошки с лица и взглянула на меня в упор огромными фиолетовыми глазами. Наверное, все-таки темно-синими, но я решил — пусть будут фиолетовыми. Не один ли хрен…

— Я устала, — виновато сказала она и влажно моргнула.

Оранжевый загар, белые полоски на плечах… От чего они? Купальник, платьице, сарафанчик?.. Лямочки когда-то были на плечах, потом испарились, потом она надела нечто совсем бесхитростное, этакий лоскуток, пахнущий все теми же зелеными яблоками. А еще — пальцы, пальчики с аккуратными закругленными, мирными ногтями. Сейчас ведь девки ногти наращивают, а потом обрубают их с торца. Получается на вид такой модный инструмент… типа стамески. Раньше они их наоборот заостряли — и выглядели невестами вампиров. А у этой было все кругленько. Мягкая, эластичная, прямо-таки плюшевая девушка. Чуть вздернутый нос, от души вылепленные мамой-папой губы. Скульптурные такие, выразительные, граненые. Если верно, что у женщин половые органы повторяют форму губ, то внизу у нее должна быть идеальная иллюстрация из гинекологического альбома, а не вывернутый наизнанку, как это обычно бывает, тропический фрукт. А еще можно прикинуть по ушным раковинам, вдруг вспомнил я, потому как уши тоже отражают всю анатомию. Но ушей почти не было видно, из-под волос выглядывали одни только мочки с сережками-жемчужинками.

— Отдыхайте, не отвлекайтесь, — интеллигентно посоветовал я и погладил соседку по голове.

— Не мешаю? — спросила она

— Нет. Когда не плачете — не мешаете.

— Я — Аня.

— Хорошо. Я — Костя. Спите-спите!

Она устроилась поудобней, я мягко, но крепко обнял ее, как осьминог — страшно нужную в его хозяйстве амфору с затонувшего судна, и стал ревностно сторожить ее сон и все остальное. Чего не сделаешь ради нескольких минут тишины. В моей работе ради этой самой тишины приходилось убивать. Всего два раза. Но уж лучше вот так. Мирным путем, без криков. Я вообще, сдается мне, пацифист. Или… как это… любитель малой крови.

Аня… Аня. Спит, звереныш. Или засыпает — мягко так, спокойно, раскованно. Дыхание ровное, тихое, как у мыши.

Езда разнообразием не отличалась. Встали колом, постояли, поехали. Мерно дышал кондиционер, напрочь отрезая нас от жаркой реальности. На экране монитора буйно разрастался тропический изумрудный пейзаж с синими прозрачными лагунами. Там еще был белый, как сахар, песок. У нас вот обычно желтый… или даже коричневый. А у них — белый.

Аня-Аня… Спи, маленькая, спи, — еле заметно поглаживал я ее по плечу. Убаюкивая пигалицу, мой организм, до предела взвинченный многочасовым напряжением, почувствовал слабину и мгновенно вырубился.

Снов, конечно, я никаких не видел, чернота одна. Я никогда их не вижу, незачем. В детстве, помню, были. А теперь на баловство времени нет. Поэтому, качаясь в бесконечном черном гамаке, я вдруг издалека, из-за горизонта услышал:

— Костя!

Иногда во время пробуждения на меня накатывает дикий страх. Это я еще не готов, не настроился, не встал, не принял стойку бойца, не напряг мускулы. Иногда от этого страха я резко вскакиваю, пугая, к примеру, дежурную проститутку. Но этот голос, почти родной, успокоил меня еще во сне, посреди бархатной бесконечной черноты. Поэтому я и вынырнул абсолютно безмятежным.

— Да? — спросил я.

— Приехали, — сказала Аня, отодвинулась от меня и села на свое место.

— Спасибо, солнышко!

Солнце уже клонилось к закату. Мы все, человек десять цирковых уродцев, вышли из микроавтобуса и оказались на каком-то железобетонном поле, кривовато сложенным из плит. Поодаль виднелся строящийся корпус, в котором угадывался очередной либо склад, либо супермаркет. Все это было заброшено до лучших времен, судя по вдумчивому граффити и погнутым отроками рельсам. Горячий ветер подогнал к ногам лист с какой-то яркой рекламой и потащил его дальше.

Справа, метрах в десяти, стояла белоснежная фура почти без надписей. Двери сзади были открыты, туда вела приставная металлическая лестница с перильцами.

Хищно вырулили откуда-то два «Лэнд Крузера», синий и черный, оба — конкретные и тонированные. Из черного вышли Маргарита Федоровна, Роман с папкой и «Буденный» Николай Алексеевич с трубкой. Из синего — охранники, облепленные знакомыми логотипами в виде скорпиона.

— Очень хорошо, — мгновенно взял быка за рога Роман. — В смысле — плохо. Дотемна уже доехать не успеем. Все дрянь, но ладно, вариантов нет…

— А какая разница? — спросила Маргарита. — Ну не доедем… и что?

— А то, что еще через речку переправляться, там брод, а прожекторов не предусмотрели, а я предупреждал. Утонуть там нельзя, глубина полтора метра от силы, а машины запросто потеряем.

— Роман, вы преувеличиваете, — начальственным голосом перебил его «Буденный», — есть же фары. К тому же ночи сейчас светлые, дождя нет.

Надо сказать, там не было угрюмо и темно, оттуда лился приятный теплый свет, было частично видно оборудованный салон. Из глубины салона пока неизвестный нам Стас вытащил складной стол и две пластмассовые табуретки. Стол он разложил одним движением, табуретки аккуратно расставил рядом и опять исчез в сияющей норе.

Роман бросил папку на стол, сел, похрустел пальцами и отщелкнул застежку на папке.

— Так… Зита и Гита. Шучу. Бенедиктова и Васнецова. Вы у нас единственные — парой. Подтверждаете?

Два попугайчика-неразлучника, унизанные всеми на свете блестками, значками и копеечными украшениями, вышли вперед и в унисон ответили:

— Да!

Девочки смиренно подписали, обнялись и поднялись в фуру, несмотря на то, что, обнявшись, было совсем неудобно преодолевать ступеньки.

— Махеев!

Махеева я помнил. Это оказался тот волосатый любитель отаку, неудачно выбравший зажигалку.

— Да без проблем, — выдвинулся вперед фанат Японии и шлепнулся на табуретку.

— Ну ты прямо джигит. Вернее, конечно, самурай! — удовлетворенно протянул Роман, получив его подпись. — Герда! В смысле — Полонская!

Девица-вамп с перфорированными ушами не сдвинулась с места, перебирая свои металлические браслеты на изрезанных бритвой запястьях.

— В чем дело? — удивился Роман. — Ты же больше всех хотела… или я не прав?!

— Да не в этом дело… — раздраженно ответила она. — Не нравится мне.

— Что — не нравится?

— Что мы тут подопытные. Я крысой быть не хочу!

— У нас вся страна из крыс состоит. Я тоже крыса, Герда. Только я тебя избавлю от этого, а себя — нет. Будешь подписывать или нет? — вдруг зло, весело и нетерпеливо крикнул Роман.

— Нет! — огрызнулась Герда.

— Хорошо, — встал режиссер с табуретки, достал из кармана пачку сигарет, быстро подкурил одну и швырнул обратно на стол. — Хочешь, я скажу, что с тобой будет? Ты сейчас вернешься в город. В свою комнату, где еще не выветрился запах гавайской розы и голубого лотоса. Где на подоконнике лежит пачка лучших бритвенных лезвий. Где в DVD заправлен диск лучшего в мире депрессняка. Там ты рано или поздно сделаешь то же самое. Только тебя никто никогда не услышит, понимаешь. И длиться это будет годами. Может быть — десятилетиями. Одно и то же. Одна и та же комната, один и тот же голубой лотос, депрессняк, бритва, нисходящая спираль… Знаешь, что будет для тебя самое страшное? Как-нибудь ночью, на кухне, через двадцать лет… ты смиришься и начнешь ревностно оберегать свою жизнь точно так же, как сейчас мечтаешь ее прервать. У тебя будут морщины, а ты будешь их разглаживать. У тебя будет разбухшая печень, и ты будешь считать калории и составишь список запрещенных продуктов. У тебя не будет детей — и ты будешь молить кого угодно, чтобы у тебя появился хоть кто-нибудь, хоть дебил, хоть с заячьей губой, хоть негритенок. Ты будешь слепнуть от слез и от горючего стыда за свое прошлое. Но будет поздно. Ведь если жить правильно, Герда, то начинать надо не через двадцать лет. Не в следующей жизни. Не на пенсии. А вчера, твою мать! Будешь подписывать?! — заорал Роман уже яростно.

— Черт! — крикнула Герда, подбежала к столу, упала на табуретку и стала искать ручку. — А-а, вот! — она подписала договор так молниеносно, что, по-моему, даже его надорвала.

Роман достал еще одну сигарету, подкурил, со вкусом затянулся, взял Герду обеими ладонями за щеки, поцеловал ее и выдохнул в нее весь дым до копейки.

— Я гений! — смачно сказал Бессмертный, отпустив Герду. — Держи, — протянул он ей зажженную сигарету.

Герда усмехнулась, презрительно выдохнула дым, взяла сигарету и сказала:

— Все-таки ты сука….

— Я — шоумен, — уточнил Роман. — Но это одно и то же. Так… кто тут у нас? Аня Соколова. Зря или не зря мы сюда приехали? — настороженно спросил он.

Девушка, с которой я так уютно и целомудренно поспал в обнимку, встрепенулась и подошла к столу.

— Не зря, — сказала она, подписала и отошла в сторону.

— Отлично! — искренне обрадовался Роман. — Завьялов! Сергей Сергеевич, где вы?

— Ну-ка, пропустите, — раздался абсолютно недетский голос.

Откуда-то сзади появился помятый и неухоженный тип, похожий на какого-то ученого или служащего в годах. Признаться, я давно его заметил, но подумал, что это не наш коллега и брат по оружию, а какой-нибудь инженер по технике безопасности. Помятый служащий степенно прошел к столу, сел, внимательно прочитал весь текст и размашисто подписал договор. Сделав это, он встал и чеканным шагом прошел по гулкой металлической лестнице в фуру.

— Целоваться не будем! — пошутил он по пути.

— Да уж… — машинально кивнул головой Бессмертный и посмотрел на меня. — Волков, подписываем?

Откровенно говоря, весь этот паноптикум мне изрядно поднадоел. К тому же я не люблю телевизор вообще, а уж реалити-шоу — тем более. Поэтому я улыбнулся, просканировал свои виски на боль и искренне сказал:

— Извините, Роман, я передумал.

— Как это? — опешил и вызверился разом Бессмертный. — Я хотел сказать — почему?!

— Обстоятельства. Дело у меня образовалось. Так что сотовый мой отдайте, я поеду. Куча пардонов.

— Что ж вы нам голову морочили? Время отнимали. Не, ну что за народ! Сразу нельзя было сказать, прямо там?

— Там я по-другому думал, — убежденно ответил я, вспомнив свои шпионские похождения по этажам бизнес-центра.

— Ч-черт! — Роман раздраженно швырнул на стол папку, отчего она раскрылась. — Нет, мы так и к утру, я чувствую, не попадем! Хорошо, сейчас начнем экономить время… Кто еще хочет остаться? — громко, с нажимом, выкрикнул он.

— Пожалуй, я, — помолчав, сделал шаг вперед парень с жидкой челкой. Лица я его еще не видал, но эту челочку, гнуснее которой в жизни не встречал, помнил отлично. Еще с конференц-зала.

— Значит так, Карандашов… — взвился кострами Бессмертный.

— Карандашников, — уныло промямлил тот.

— Значит так, Карандашников! — зверски поправился Роман. — Сейчас я с Романом съезжу на край поля… подискутировать, а ты садись в микроавтобус и вали отсюда. Довезут туда, откуда взяли.

— Я же далеко живу! — попытался немного облегчить себе жизнь парень с жидкой челкой.

— А мне плевать! — заорал Бессмертный. — Смог доехать — сможешь и уехать. Ты мне сразу не понравился. А вот он, — ткнул Роман в меня пальцем, — понравился, но он, оказывается, тоже сволочь!

— Дайте хоть денег на проезд, — взмолился парень, — я все потратил.

— Не, ты смотри, какая пакость! — театрально обратился ко мне Роман. — То они жить не хотят, то им деньги подавай! Короче, Карандашов, залазь в салон, я сейчас вернусь и лично тебя всяко-разно… профинансирую. Что стоим? — развел он перед моим лицом руки в стороны. — Давайте в «крузер», у меня к вам нота протеста. Николай Алексеевич, — крикнул Бессмертный, — беспроблемных в фуру, остальных в микрик — и к чертям!

Я пожал плечами, решил, что от разговора меня не убудет, и пошел к черному джипу. Роман шел за мной и сверлил глазами мой затылок. Пусть сверлит. Я теперь все больше успокаивался. Я даже начал засыпать на ходу. Верный признак, что опасности нету. Или почти нету. Была бы — я бы сейчас звенел как тетива. Отпусти пальцы — рванет, щелкнет, пополам перерубит, не трогай, не подходи, вообще не смотри в мою сторону. Жесткий я, когда на работе. Оттого и на отдыхе разгильдяй. Прямая связь. Я бы шпионом в чужой стране быть не смог, у них все время напряженка. Умер бы от истощения.

Я зевнул, открыл дверь и сел на заднее сидение. Роман прыгнул за руль, мгновенно завел машину, очень технично развернулся и помчался на дальний конец бетонного поля. Проехав с полкилометра, он выскочил, достал сигарету и закурил.

На краю бетонки начинался луг. Стрекотали кузнечики. Судя по всему, где-то впереди было невидимое отсюда озерцо, потому что явственно слышалось страстное пение лягушек.

— Как думаешь, дождь будет, нет? — глядя вдаль, спросил меня Роман на удивление миролюбиво.

Я посмотрел на заходящее солнце и покачал головой.

— Считаешь? А чего лягушки орут? — поинтересовался он.

— А они всегда орут.

— А я думал — весной только.

— Весной — само собой. Весной у них любовь.

— Тебя кто прислал? — вдруг жестко спросил Роман, неожиданно перейдя на «ты».

— Что значит — кто прислал? — почти беспечно удивился я.

— А то! — уже раздраженно продолжил Бессмертный. — Я это шоу с февраля готовлю, с зимы. Я о самоубийцах за всю жизнь столько не прочитал, сколько сейчас… У меня на всех их форумах сраных, включая «жизни-точка-нет», по пять подсадных уток работали день и ночь. Троих потом ФСБ среди ночи с голых женских задниц снимало, потому что они, по гэбэшным понятиям, шахидов вербовали. Еле мы их отбили, легенду придумали, вроде журналистское расследование проводим, а они — засланцы. Но основная масса у нас с форумов. И немного по другим каналам, с тусовок всяких гнилых, молодежных. Думаешь, легко реальных суицидников набрать? Я сначала все в голове один держал, потом интернет-канал ребятам отдал на контроль, сам только уже с отобранными работать стал. Но у них же, видишь сам, семь пятниц на неделе. Сегодня — да, завтра — нет…

— Это верно, — кивнул я головой.

— А время-то идет. Как лето пришло, как пляжи, пивные всякие летние, парки пооткрывались, так они и думать про суицид забыли. А проект-то не отложишь, деньги выделены, продюсер бесится, он у нас вообще чума средневековая… Мы в ваш парадайз хренов, «Атлантиду», сорок миллионов вложили. Рублей, правда, не долларов. Так ведь и кроме рая этого — еще ж затраты! Транспорт. Переправа, в смысле — брод. Охрана. Жратва, бухло, жилье. Препараты, оружие. У меня голова лопается. А всем пофигу, я смотрю! Николай Алексеевич, сволочь, сопродюсер сраный, только головой кивать и может. Он же даже в тему не вник толком! А я все охватить не могу, контингент меняется, уродов не хватает, времени уже нет, кастинг последний на коленке организовывали, сняли на полдня зал где попало. И тут я сюда еду, перебираю базу — и вижу, что тебя, Волков, вообще нигде нет. Ты не с форума, ты не с тусовки, ты не с психушки… и тебя даже нет в списках! Ну и откуда ты? Опять ФСБ? Хотите мне весь проект запороть? Это шоу, ты понимаешь?! Реалити-шоу, — а оно никогда реалити не бывает! Это бизнес, фейк, фикция, лохотрон… вы это можете понять?!

— Да не волнуйтесь вы так, — подчеркнуто вежливо сказал я. — Для чего вам это знать… Мавр сделал свое дело — и… эта… уходит. Больше не помешаю.

— Э-э, нет! — повернулся ко мне Роман, бросил под ноги окурок и тщательно истер его в порошок. — Сегодня один, завтра — другой, я вас что тут, каждый раз вычислять должен? А ты, случаем, не с сорок третьего канала? Или с «Барса-ТВ»? Я на тебя сейчас охрану натравлю и лично пинать буду!

Меньше всего мне хотелось калечить Бессмертного, хотя он уже явно этого заслуживал. Беда с этими художниками во все времена. Придумают какой-нибудь свой паноптикум и носятся с ним как с писаной торбой. Понастроят воображаемых столбов и разбивают о них свои бестолковки. Ну вот что с ним сейчас делать?..

— А мирно разойтись нельзя? — осторожно поинтересовался я.

— Можно, — уверенно ответил Роман. — Если скажешь — кто ты.

— И мы расходимся?

— И мы расходимся.

Усталость брала свое. Мозг уже не был в состоянии придумывать очередную безупречную легенду. Он их уже за сегодня достаточно настрогал — основных, запасных, вторичных… и просто — «на всякий случай». Я тоже имею свой лимит, прессовать меня не рекомендуется. Я тоже человек — и мне надо отдыхать сейчас, как коту.

— В общем, вы правы, — с неожиданной дикой болью в висках попытался извернуться я и выкинул белый флаг, — я не с форума и не с психушки. Я с «Барса».

— Как фамилия директора службы новостей? — нагло перебил меня Бессмертный.

Я поморщился и многозначительно промолчал.

— Кто главный редактор? Какого цвета стены в мужском туалете на втором этаже? Тоже не знаешь? Кто ведущий дизайнер? Короче… Кто? Ты? Такой?! — разрубая мою внезапно возникшую мигрень на куски, закончил Роман.

И тут я тоже жестко разозлился. Вот ведь в чем идиотизм всех этих творческих работников — они все, сволочи, раскачивают сознание и выносят тебе мозг, вместо того, чтобы сделать красиво и хорошо. И там, где ты хочешь диван и пиво, тебе впаривают альтернативное кино про плотоядных розовых жирафов. И оттого мебельщиков я сильно люблю. А режиссеров — нет.

— Я так понимаю, — скрипнул я зубами от невыносимой височной боли, — мы сильно хотим правды?

— Конечно, — без тени сомнения сказал Бессмертный.

— Тогда предъяви паспорт! — хрипло приказал я, морщась и переходя на «ты».

— Чей? — удивился загипнотизированный такой наглостью Роман.

— Твой!

— А я, может, тоже хочу знать, кто ты такой!

— А-а. Да не проблема! — неожиданно легко согласился он и пошел к машине. — В кейсе, сейчас…

Пошарив внутри, он хлопнул дверью, подошел ко мне и вручил документ.

— Действительно… Бессмертный, — открыв паспорт, сказал я. — А я думал, что партийная кличка… или как там у вас — псевдоним… Так… дом сто сорок семь, квартира пятнадцать. Дом панельный?

— Кирпичный.

— А-а, знаю. Там по три квартиры на площадке. Следовательно… пятый этаж. Пентхаус, блин.

— Зачем тебе адрес? — спросил Роман.

— И первый подъезд, — не обращая на его реплики внимания, продолжал я впитывать все содержимое небольшой книжечки. — Серия, номер, дети… Брак зарегистрирован… ага… Лариса Васильевна.

Закрыв глаза, я, превозмогая боль, представил все нужные страницы, прикинул, что теперь не вырубишь топором, и бросил ему паспорт в руки.

— Ну, убедился? — улыбнулся Роман. — Да меня и так каждая собака знает.

— Я не собака… — усмехнулся я в ответ и кивнул головой в сторону «крузера»: — Машина твоя?

— Нет, казенная.

Я подумал, стоит ли ее запоминать, решил, что не надо, и посмотрел Роману в глаза. Решал я не его проблему. А свою. Она заключалась в том, что я в первый раз в жизни решил нарушить все правила и открыться тому, кому в принципе открываться нельзя. Ведь что такое режиссер? Это человек, который никогда не сможет молчать. Так или иначе, но он проговорится. Нет, не напрямую. В голове у него с этого дня будет свербеть, кувыркаться, занозой сидеть мысль о том, как это можно использовать. И когда-нибудь, в каком-нибудь очередном своем психоделическом шоу он ляпнет от души. Но… с другой стороны, кто же верит режиссерам? Я же не верю. И никто не верит. Они же балаболы все!

Этого я уже стерпеть не мог:

— Я — мясник, — без всякого выражения сказал я.

Бессмертный, надо сказать, лицом не дрогнул, молодец. Зато замолчал сразу. Секунды три вообще было тихо. Он соображал, а я набирал силы и пытался утихомирить височную боль.

— Все бы тебе знать, — продолжил я шипеть сквозь зубы, — вывел меня, сукин сын, а мне сейчас спать надо, у меня физиология такая. Я сейчас как воздушный шар сдутый. Ничего, теперь успокоишься, параноик хренов. Барс… сорок третий… — передразнил его я.

— Что значит — мясник? — осторожно спросил Роман, уже, конечно, и без этого понимая.

— Ликвидатор. Киллер, если по-модному. Не люблю, когда так называют, но тебе будет понятней.

— Так это тебя искали на кастинге? — вдруг осенило Бессмертного — и он прозрел. — Черт, как же я не догадался! Вот в кино все сразу догадываются. А в жизни — нет. В жизни это всегда слишком просто… и никому не приходит в голову.

Я кивнул головой и добавил:

— Это работа. Вот ты — режиссер. А я — мясник. И я не виноват, что так вышло. Ты еще тут за глотку взял, засранец… У меня физиология, мне уже спать надо, я ломаюсь, у меня голова болит!

Бессмертный шагнул с бетона на зеленку, прошел немного и сел на траву. Немного подумав, я подошел и сел рядом.

— Какая, однако, хрень… — сказал Роман, доставая пачку сигарет, и задумчиво добавил: — А ведь хотел бросить курить…

— Да ладно, — миролюбиво ответил я, — я вот не курю, а толку все одно — ноль. Нервы как спички перегорают.

— И что нам теперь делать? — спросил Бессмертный.

— Нам?

— Ну… мне, — поправился Роман.

— А ты — нормальный? Кто бы тут еще нотации читал! — резко взорвался Роман. — И пришло, кстати, не в мою голову. Но я делаю это с удовольствием, я не мучаюсь, если ты об этом. Ты представь — такого еще никто никогда не снимал. Это уникальный проект! Первый в мире!

— Ага, — устало усмехнулся я, — кто ж его покажет? Вместо «Спокойной ночи, малыши»?

— А вот это — не твоего ума дело. Это уже наша проблема… это не для широкой публики, если хочешь знать. Это пилотный проект для избранных и волосатых сверху, бля, донизу.

— Ой, я сейчас расплачусь, — сыронизировал я, помолчал немного и решительно приказал: — Поехали назад, я сейчас развалюсь!

— Потерпишь! — злорадно улыбнулся и засопел Роман.

— Угу. Слышь, режиссер, я серьезно — не могу больше. Войди ты в мое положение! Я терплю долго, но если ломаюсь — то все. Физиология такая, понимаешь? Надо отдохнуть. Срочно.

— Хорошо, — выкинул недокуренную сигарету Бессмертный, встал и повернулся к машине, — хрен с тобой, вали отсюда… и чтобы я тебя больше никогда ни в жизни не увидел, договорились?.. Ты мне не нужен…

— Не вопрос, — почти обрадовался я, — сделаем!

Через минуту мы уже были возле фуры. Там уже был полный порядок — кроме охраны, Николая Алексеевича и Ани никого не наблюдалось.

— Отказников нет? Где этот мудрила? — спросил сопродюсера режиссер.

— Вы о Карандашникове? Уже в машине.

— Ну вот и Волкова туда же — и все, по коням. Черт, я с ума сойду, еще же переправа! О, придумал! Маргарита Федровна, где вы?.. Позвоните туда, пусть два костра соберут на том берегу! Да не зажигают раньше времени, господи ты боже мой!

— А на этом? — откуда-то из фуры донесся сексуальный голос.

— На этом — не надо. Мы обратно не собираемся. На свет пойдем… как мотыльки. Бегом, бегом, бегом! — захлопал в ладоши Роман и вдруг уставился на Аню. — В чем дело? Только, умоляю, не говорите, что вы передумали.

— Нет, — виновато улыбнулась девушка.

— Тогда в чем дело? Давайте в фуру, отдыхайте!

— Я хотела попрощаться.

— Со мной, что ли? — засмеялся Бессмертный. — Я вам еще надоесть успею!

Девушка ничего не ответила, но посмотрела точно мне в переносицу.

— Чего? — удивился Роман, перевел на меня взгляд и все понял. — А, ладно, черт с вами… только быстро.

Аня неслышно, как кошка, подошла ко мне и тихонько сказала:

— Спасибо!

— Я ничего не сделал, — честно признался я. — Впрочем, до свидания. В смысле — прощайте. Все там будем, — дежурно пошутил я. — Кстати, я, может, даже раньше… Ха-ха.

— Почему? — удивилась девушка с соломенными волосами.

— Работа такая.

— Вы спасатель, что ли?

Я нервно закашлялся. Неожиданный фортель. Близко попала, но наизнанку.

— Как бы наоборот. Военный, — уклончиво ответил я.

— Тогда удачи! — просто и буднично пожелала Аня.

Я криво кивнул и пошел к машине.

— Постойте! — вдруг тихонько крикнула мне в спину девушка.

Она же не знала, что я уже, можно сказать, считал шаги. Дойти, забраться, протиснуться внутрь. Развалиться на заднем сидении. И тут же, без всяких там зеваний и сворачиваний в клубок, впасть в спасительную кому без сновидений. Поэтому я устало поморщился, остановился и, не оборачиваясь, спросил:

— Что-нибудь еще?

Я ж с детства джентльмен. Я даже на работе джентльмен. Я генеральшу одну стрелял — так не в голову, а в грудь. Потому что когда мадам лежит в гробу с половиной черепа, а вторая где-то в полиэтиленовом пакете, это ее бесконечно унижает, как бы ей ни было при этом наплевать.

— Я просто хотела сказать…

Мялась, подбирала слова девочка, не находила, заново да сызнова распутывала веревочку.

— Я просто хотела…

А где смысл? А где, кто и когда его сразу видит? Кожа чует быстрее, чем ты это все у себя в голове нарисуешь да раскрасишь. Да говори ты, чудо чудное, я ломаюсь!

— Ну вот когда ты долго никому не нужна…

Нашла, что ли, за что потянуть?

— Это даже уже не страшно. Ты как невидимка становишься. Просто идешь сквозь толпу на работу… и тебя в ней не видно, не слышно и не заметно. И когда обратно идешь — то же самое, не видно. А можно как-нибудь утром встать — и не пойти на работу. И ничего не изменится. Спохватятся только к вечеру. Не потому, что ты нужна. А потому, что нужна, немного совсем, чуть-чуть, твоя работа. А ты — не нужна. Ты никогда не была нужна. Никому. И в какой-то момент ты понимаешь, что это разумно и логично — когда тебя не замечают. А потом ты лежишь три дня, не вставая, а телефон молчит. Оба телефона молчат — и мобильный тоже. На четвертый день тебе звонят, ты думаешь, что с работы, а это ошиблись номером. Кто-то был нужен, но не ты. И ты по ночам сидишь на «жизни-точка-нет», и вдруг среди этой неоновой, светящейся, искусственной, мертвой такой толпы видишь человека, которому ты, именно ты понадобилась. Сначала он один, потом их двое, потом тебя приглашают — и ты идешь. Потому что скоро конец месяца, надо будет заплатить за квартиру, за интернет, за свет, за горячую воду, за право жить в этой квартире и за право хоть что-то делать, хотя ты никому не нужна. А тебе совсем неохота платить, чтобы просто-напросто жить. Это не жалко, но это незачем. Не для кого. А для себя мне давно уже не надо. Я так замерзла… А вот вы меня… погладили.

Я посмотрел вверх, в темнеющее фиолетовое небо, и вдруг вспомнил Анины глаза.

— Все? — спросил я, не оборачиваясь.

— Все, — выдохнула девушка, умирая от собственной смелости.

— Всего доброго! — мягко сказал я и пошел, почти побежал к микроавтобусу. Спать, спать! С физиологией не спорят.

Там уже сидел дезертир, мать его в зад, и с укоризной смотрел на меня: дескать, я ему все на свете задерживаю. Шофер тоже меня не сильно жаловал, но виду не подавал.

— Сорри, — дежурно бросил я без всяких угрызений совести и добавил: — Все, поехали. Слушай, командир, есть таблетка от головы?

— В аптечке глянь, сзади болтается, — посоветовал шофер, широко разворачивая японскую колымагу.

Сильно качнуло. Я ударился лбом об потолочную импортную хреновину, обшарил салон и обнаружил аптечку под альбомом с картинками. В ней, как водится, не было ничего ценного. Только жгут, два презерватива и безымянные витаминки россыпью. Хорошо хоть, бинт с йодом еще завалялся.

— Не! — покачал головой я и запихал коробку с красным крестом туда, откуда взял.

— Нет — значит нет. А были. Может, коньячку сто грамм?

— А есть? — спросил я, не столько обрадовавшись, сколько удивившись. Водители обычно не раздают алкоголь кому попало.

— Есть, — томно произнес водитель, пошуршал где-то у себя в бардачке и передал серебристую фляжку.

Сто не сто, а граммов семьдесят там точно было. Я приложился, и все это коричневое питье потекло мне в глотку, щедро обжигая золотыми искрами. Сейчас, сейчас. Сейчас будет красиво и комфортабельно. База отдыха, девки… нет, сначала поспать, а потом девки… Шезлонг с чистым белоснежным полотенцем, запах воды. Дыня сладким холодным соком плачет, острейшим ножом разрезанная. Баня с можжевельником. Шашлычок. Но сначала, конечно, сон. Развалившись, расплескиваясь, растекаясь, я стал пропадать из этого мира. Головой в омут. Темная вода без сновидений. Плеск речного прибоя. Ласково, легко, бездумно… Еще немного — и ночь. Еще вот капельку — и совсем утону…

И вдруг я резко открыл глаза.

Сеня!

Сеня знал, где я обычно отдыхаю. Он и сам там был не раз. А если его взяли? Тогда мне туда нельзя! А если не поймали и только следят — тем более нельзя! В любом случае… нельзя никуда звонить, нельзя никого искать, нельзя ничем и никем интересоваться. Нельзя домой, вообще в город нельзя… нельзя на вокзал, нельзя в аэропорт. Недели две, пока все не утихнет. И еще неизвестно — утихнет ли. Коньяк, спасибо его хозяину, моментально убрал боль, но он же принес и понимание ситуации.

Синий «крузер» уже покидал бетонную степь. Съехав с последней плиты, джип дал крена, изящно поклонился, выровнялся и, мирно шурша шинами, поехал к трассе. Еще двадцать метров — и асфальт. Я оглянулся и в трясущемся заднем стекле увидел, что фуру бравые молодцы в форме основательно и со знанием дела закрывают. У них тоже была задница, но с моей, конечно, не сравнимая. Им всего лишь надо выезжать, а потом, в кромешной ночи, при свете пионерских костров переправляться через какие-то реки или проливы… или что там у них…

Почему именно сегодня такая непруха? Почему я не попал на заседание каких-нибудь религиозных фанатиков или любителей здорового образа жизни? Почему — самоубийцы? В конце концов, за что, что я такого ужасного сделал? Убрал клиента? Да он сам себя застрелил… фактически!

Сложных решений прямо сейчас не было. Но было простое. Я могу сейчас заснуть на несколько часов. И снизить опасность до минимума. И отдохнуть. И вернуться через недели две. И никто меня среди этих суицидников искать не будет. А выкручусь я обязательно.

И мозг запустился снова. Так… Формальный повод — я забыл у них сотовый телефон… Нет, не пойдет… я все равно уезжаю. А если остаюсь, то тогда что? Причина, причина… Мне кого-то стало жалко? Нет, мне не жалко. Это вообще смешно, это мыльная опера какая-то. Мне стало стыдно? Тихо-тихо, не смейся. Нет, не стало. Вообще, надо что-то жуткое, невменяемое, сопливое. Я жить без них теперь не могу! Без кого конкретно? Я гей и влюбился в Романа?.. Нет, я не гей, я хочу Маргариту Федоровну… стоя на фоне заката. Нет, я хочу на фоне заката не ее, а Герду… Нафик Герду… Аню! Вот. Это более логично. А зачем я ее хочу?.. А сердцу не прикажешь! Любовь с первого взгляда. Роман, гаденыш, в стыдно или жалко ни за что не поверит. А в любовь — должен, он же режиссер, они все ненормальные… и ловеласы заодно. И еще сказать, что такого шанса у него никогда не будет. Какого шанса?.. Ну… любовь мясника, киллера (ненавижу это слово!) — и самоубийцы. И все заснять. Шекспир, ептыть. Знать-то, что я мясник, не будет никто. Только Роман. Но он должен на это пойти, потому что ничего более вырвиглазного у него в жизни не будет… Поиграем в декаданс… Немного крови в холодной воде… Как она струится по течению… Пряные щупальца, клубящиеся разводы. Алые, если из артерий, и вишневые, если из вен… в воде не так больно… Рыбы чуют запах издалека…

— Стой! — крикнул я, шлепнув ладонью себя по лбу.

— А? — не понял водитель, как раз выбирая на своем плеере шансон позабавней.

— Стой, говорю, разворачивай!

— Зачем? — удивился он и притормозил.

— Передумал. Остаюсь.

— Они уже тронулись! — безнадежно махнул он рукой.

Фура и два «крузера», один впереди, второй сзади, резво начали движение.

— Я вижу, догоняй!

— Как скажешь, — секунду подумав, азартно выдохнул водитель, развернулся и дал по газам, — наперерез пойдем!

Микроавтобусу явно не помешали бы лишние лошадиные силы, но в салоне были только трое, поэтому мощности хватило. Выскочив на бетонку и сигналя противным японским гудком, он за несколько секунд оказался уже рядом с караваном, который, естественно, остановился поглазеть, что случилось, зачем, почему и на кой.

— Спасибо, командир! — крикнул я, выпрыгивая из микроавтобуса.

Теперь все просто. Черный джип. «Роман, наша встреча знаменует собой новый этап в развитии отношений. Я как представитель криминального мира хочу привнести в шоу-бизнес нечто уникальное — думаю, с этого дня мы будем чаще встречаться». И так далее.

Дверь черного «крузера» открылась, и оттуда выскочил абсолютно и бесподобно злой Роман Бессмертный.

— Какого черта тебе еще надо? — несколько издалека начал режиссер реалити-шоу.

— Бабу.

— Какую бабу? — не понял Роман.

— Ты меня вообще решил без людей оставить? Ну-ка, — помахал он ладонью, после чего к нам подбежали озверевшие от долгого ожидания охранники, — засуньте его обратно в авто — и пусть валит отсюда, некогда мне! Совсем некогда! — заорал он.

Охранники опешили и на всякий случай испугались.

— Ты не понял, — безобидно поднял я обе руки, даже ладонями вперед, — я с вами!

— Чего? — удивился Бессмертный, резким движением останавливая охранников.

— Сейчас не поверишь, но ты согласись просто, а там я тебе все объясню, на месте, — затараторил я.

— Приеду, водки выжру стакан — и тебя слушать не буду, — внезапно заявил Роман. — А сейчас давай вкратце — в чем дело! Так, опять по местам! — крикнул режиссер охранникам. — Просто заминка, сейчас выезжаем!

Те, вполголоса ругаясь, опять расселись по машинам. Захлопали двери.

— Я Аню не оставлю, — твердо и жарко начал я врать, — мне все равно долго не прожить, так что… не все ли равно — где, когда, как. Вот у тебя жена Лариса, сын… — немного не туда увел я нить разговора.

— Ты мне не угрожай, блядина! — зашипел Бессмертный.

— Да я не к тому, — успокоил его я, заворачивая на правильную тропинку, — я к тому, что у тебя все уже есть, а у меня — ничего не будет. А мне Аня нравится, и я хочу… чтобы, как говорится, пока смерть не разлучит нас. Имею я право? Это не умно, зато это красиво, ты режиссер, ты понять должен! За несколько дней всю жизнь галопом пробежать! Ты же сам этого хочешь, правда? Шоу тебе надо или не надо? Чтоб как у людей! Ты мне верить не обязан, ты просто согласись…

— Поиграть хочешь? — ярко усмехнулся Роман.

— Да, — признался я, кивнул головой и нагло добавил: — Сделаем мы тебе шоу, Евгенич!

— Это я вам сделаю шоу, не путай, — поправил Бессмертный. — А ты хорошо подумал? Обратной дороги не будет! Нету ее!

— А у меня ее и так нет. Прикажи вскрыть прицеп, режиссер. Спать хочу.

Роман посмотрел себе под ноги, раздумывая. В это время отрылась дверь машины и оттуда высунулась голова нашей хозяйственницы:

— Роман Евгеньевич, опаздываем же!

— Знаю, — безнадежно махнул рукой режиссер, — давно. Собственно, вы можете не волноваться, Маргарита Федоровна, у нас уже фактически день угроблен.

— Давайте хоть второй спасем? — предложила она.

— Давайте, — с готовностью согласился Бессмертный. — Найдите пакет Волкова — и сюда на подпись.

— Сейчас, — обрадовалась Маргарита, пошуршала бумагами и через полминуты вылезла с нужными, — вот!

— Ты, конечно, скотина, — вполголоса сказал Роман, — и я тебе не верю. Но шоу с тобой я сделаю. Будь ты хоть маньяк.

— Я не маньяк, — так же тихо возразил я, — это работа у меня такая. Вот ты — режиссер…

— Слышали уже! — сверкнул глазами Бессмертный. — Я с тобой, ряженый, разговариваю не потому, что ты уникальный. А потому что я, блин, уникальный, запомни! Другой бы уже или сдал тебя ментам… или обосрался от страха.

— Согласен, — улыбнулся я, — ты не боишься.

— А кого мне бояться? Тебя, что ли? — почти с презрением сказал Роман. — Или, может, смерти? Да вся моя жизнь — это бесконечное шоу. Какая разница, в каком акте, мясник? Я все равно свой спектакль сделаю. Это и есть жизнь, если ты не понял!

Я пожал плечами и подумал, что в чем-то где-то мы с ним похожи. Факт.

Я подписал бумагу, не читая, и всего через полминуты поднялся в фуру. Прошел внутрь, где мягко горел приглушенный желтый свет. Осмотрелся.

Внутри фура, если бы не полное отсутствие окон, выглядела как самый обыкновенный комфортабельный автобус. Чтобы не раздражать народ, стены задрапировали чем-то нежным и шелковистым, так что за тканью можно было легко себе представить окна. После того как я вошел, обнаружились еще одни, внутренние двери — раздвижные. В них ничего не было технически сложного, кроме того, что они имитировали плотные ряды картонных коробок. На всякий, как я понял, пожарный случай. Впереди мерцал тропическими кадрами огромный жидкокристаллический экран со знакомым «релакс номер восемь без адреналина» или его родственником. Без звука, потому что звук, если сильно хотелось, индивидуально передавался каждому через наушники. Самолетные кресла стояли попарно, но между рядами было расстояние в два раза больше обычного, так что ноги можно было вытягивать как угодно далеко вперед и даже закидывать на стоящий впереди столик.

Самоубийцы не любят никого, кроме себя, а себя они обожают настолько жгуче и страстно, что, разумеется, на каждой паре смежных кресел сидел ровно один. Понятным исключением были две сиамских девочки. Попугайчики в блестках обнялись и покачивались из стороны в сторону в межгалактическом трансе. Потом шел мужик в возрасте, а уже на следующем ряду сидела Аня. Слабый, мелкий, с соломенными волосами хвостиком, с фиолетовыми глазами, загнанный, одинокий, ощетинившийся на весь мир зверек. С ровными маленькими зубками. С серьгами-жемчужинками в ушах. С диким, железным решением покончить с собой навсегда. Аня, Анюта. С губками, вылепленными столь тщательно, что невольно приходила на ум легенда о соответствии с половыми органами.

Я не знаю, сколько внутри меня болталось бухгалтерского расчета, а сколько — симпатии. Это всегда вместе. Это всегда не получается разделить. Впрочем, люди все такие. Пересчитает, перепроверит пятьсот раз, а потом махнет рукой — пусть будет вот так вот, глупо и бестолково. И толку с того, что ты пересчитывал?..

Я сел с ней рядом. Она встрепенулась, не поверила, подумала — привиделось, померещилось, неправда, не на самом деле, не бывает. Наваждение, фантом, осколки боли, капельки плазмы… Не думай, звереныш. Речей не будет! Я обнял ее, поцеловал в висок и приказал — спи. Себе, ей, всему миру. Все, сил больше у моего организма не было. Речей не будет. Только видения.

Черный, уносящийся вниз провал. Серебристые, летящие вверх пузыри. А где-то в глубине — хищная, никогда не засыпающая рыба. Горячими облаками в воде вишневые шлейфы крови. Но через несколько минут вода станет опять кристальной… Это и есть жизнь, если кто не понял.