Первая книга стихов и песен казахских акынов и жырау
в переводе на русский язык
Примерно в 1940 году в мои руки попала одна уникальная книга, изданная в городе Оренбурге сто одиннадцать лет тому назад, т.е. в 1885 году.
Книга носит такое название:
"Образцы киргизской поэзии в песнях эпического и лирического содержания, переложенных в русские стихи П.Р."
Оренбург. Типо-литография Евфимовского-Мировицкаго. 1885".
Человек (поэт), перерводивший на русский язык казахские стихи и песни не приводит своего имени и фамилии полностью, а поставил только инициалы "П.Р.". Не указан так же и тираж книги. Видимо, она выпущена малым тиражом. Объем книги - 85 страниц.
В данную книгу включены любовные и бытовые, а также исторические песни и стихи. Некоторым из них даны краткие комментарии.
Например, о стихотворении "Кара-тау" сказано: "Песнь о перекочевке, по случаю неурожая трав в кормежных стоянках". А начинается оно по-русски так: "С горы Кара-тау идут караваны". Это - не что иное, как перевод песни "Қаратаудың басынан көш келеді", причем довольно точный.
Переводчик, очевидно, не был осведомлен о том, что данные стихи связаны с событиями "Года великого бедствия" - "Ақтабан шұбырынды".
Далее под названием "Песня Шалкииза хану Битемиру" дано довольно продолжительное толгау (стихи-размышления) в 230 строк жырау Шалкииза. Данному толгау даны развернутые комментарии, где приведены сведения о хане Битемире и Шалкиизе. По словам переводчика, они даны по сохранившимся в Бокеевской орде сведениям.
Еще один перевод назван: "Песнь о временах владычества Коканцев". Об этих стихах имеется небольшой комментарий: "Обращение неизвестного певца к Коканскому хану от имени киргиз". Начинаются они такими строками:
Приветствие хану, виновнику счастья!
Вернейший твой раб здесь стоит пред тобой;
Он жалобу скорби на злое несчастье,
Постигшее нас всех, приносит с собой!…
"О выслушай, хан мой, его ты прошенье:
В нем чистая правда, не гнусная ложь,
Он даст тебе голову на отсеченье,
Коль лживое слово ты в просьбе найдешь…"
Если обратимся к казахским источникам, то нетрудно обнаружить, что это не что иное, как обращение известного жырау Жанкиси к кокандскому хану.
На 26 - 31 страницах книги помещен айтыс Елентая с девушкой Болык в форме "каиым". Айтыс назван "Певица Болык и певец Илентай", которому предпослан такой комментарий: "Подобные песни называются у киргиз Каим - состязание и поются всегда экспромтом перед толпой слушателей, которые решают, кому из состязующихся отдать преимущество".
Таким образом, в данной книге помещены шестнадцать произведений казахской поэзии в переводе на русский язык.
В последнем, шестнадцатом разделе книги помещена поэма под названием: "Песня о Кенесары", без указания автора. Только на 80-й странице в тексте поэмы сказано, что автором этого дастана является поэт Нысанбай. Таким образом, "Песня о Кенесары" - это почти полный перевод на русский язык дастана "Кенесары и Наурызбай" Нысанбая жырау. Перевод сопровождается таким комментарием: "С подстрочного перевода, сделанного султаном Джантюриным, переложил русскими стихами П.Р.".
Судя по этому комментарию, можно сделать вывод, что, возможно, впервые поднял вопрос о переводе некоторых образцов казахской поэзии на русский язык и для этого сделал подстрочные переводы султан Жантурин. Только после этого на руский язык в стихотворной форме переводил поэт "П.Р."
В то время, то есть в 80-е годы 19 века, произведения, вошедшие в книгу "Образцы киргизской поэзии", еще даже на казахском языке не были напечатаны.
Поэтому можно предположить, что по совету образованных султанов такие культурные люди, как Жантурин, записывали стихи и песни из уст народа, а также собирали рукописи, сохранившиеся в Букеевской орде, и содействовали поэтическому переводу их на русский язык и публикации отдельной книгой.
Этот вопрос подлежит еще специальному исследованию.
Считаю, что необходимо читателей журнала "Абай" ознакомить с ценнейшими образцами казахской поэзии, которые увидели свет на русском языке еще целый век тому назад.
Ниже мы публикуем те стихи из книги, которые упоминаются в вступительной статье Мухамедханова К. Остальные материалы книги, в том числе поэма "Песня о Кенесаре", увидят свет в последующих номерах журнала.
КАРА-ТАУ
(песнь о перекочевке, по случаю неурожая трав в кормежных стоянках).
С горы Кара-тау идут караваны:
То, знать, перемена киргизской
кочевки;
Верблюдов грузить молодых еще рано:
Нет клади на спинах, в носах нет
веревки!
Тяжка нам разлука с родными с
семьею,
И жжеть наши очи слеза за слезою.
И как нам назвать это время?
Ужасно,
Что всякий лишь прошлое счастье
знает!
Погода к тому же буранна, ненастна,
И пыль, и песок нам пути заметают.
Для нас непогодье теперь будет хуже,
Чем в зимнее время январская стужа.
В какую-же живем мы тяжелую пору!
Вернется ли когда к нам прошедшее
счастье,
Все семьи в разброде, и в детях опоры
Родители больше не видять, к
несчастью!
Там мать, там отец без детей
остаются,
И слезы рекою все льются да льются!
Увы, сколько бедствий послал ты нам,
Боже,
Во гневе своем! И земля, что нам к
ночи
Постель заменяет - не мягкое ложе.
Лежать ночью больно, идти днем нет
мочи:
Подошвы распухли, хоть в степи и
гладко.
Хотя бы плохую послал Бог лошадку!
Песня Шалкииза хану Битемиру.
Тучи в небе мрачно ходят,
Близкой бури признак то;
Лебедя в озерах бродят,
Песню слезную заводять,
Точно их обидел кто!
В многочсиленном собрании
Чей то слышен горький стон;
Раздаются там рыданья,
Словно кто на поруганье
Там народом обречен.
С горделивой осанкой,
Как арабский конь гнедой,
Иль как мечь с златой чеканкой,
Испаганской приманкой.
Ты блестишь передо мной.
Что б нвежды ни твердили,
Таковы слова мои.
Мы в Каабу не ходили,
Нам Каабу заменили
Очи светлые твои!
Если б мог я, чашу меда, -
В чистом золоте янтарь -
Здесь тебе, султан, у входа,
Преподнес бы от народа,
Будто жертву на алтарь.
Твой покорный раб, готов я,
Как верховый конь, служить,
Лучше тех, без прекословья,
Что своею ты любовью
Здесь изволил наградить.
Тех избранников, я ниже
Был поставлен, хан, тобой;
Неужели же, раз обижен,
Вновь не буду я приближен
Вровень с избранной толпой?
Если так, то на верблюда
Вздевь походный свой мешок,
Я пойду бродить повсюду,
Может где в дали добуду
Счастье скромный уголок.
Коль Господ того захочет,
Может малая река,
Что по нитке воду точить
И колена не замочить,
Стать, как море, велика.
Где, когда-то, по Идилю1
И тальник рости не мог,
Там теперь деревья в силе,
Разветвляясь, берег скрыли, -
Значить, так хотел сам Бог!
Пусть бы я в борьбе с тобою
Оказался равных сил;
Все же я тебя не стою,
Потому что надо мною
Бог тебя установил.
Если деревцо при всходе
Защитить ветвистый кров,
То и слабый по природе
Отпрыск крепнеть на свободе
И сам ветви дать готов.
Для связей со знатным родом
Можно счет забыть деньгам,
Рано ль, поздно ль, пред народом,
Тот, кто силен знатным родом,
Пригодиться может нам.
Бережет кора растенья,
А кольчуга нашу грудь;
Тех кто силен был в сраженьи,
Не оставь в пренебреженьи
И героев не забудь!
Если же доблестным презренье
Ты оказывать привык,
Берегись, чтоб в затрудненьи
Не пришлось бы сожаленьем
Вспоминать тебе о них.
Слуг искусных, быстрых, верных,
Запасай на всякий день,
От которых бы, примерно,
Средь равнин степей беззмерных
Не укрылся и слепень!
С силачами не по силе
Берегись в борьбе вступать,
Чтоб тебе не поносили,
Злой насмешкой не клеймили
И не стали оскорблять.
Враг с умом нам лучше друга
Без ума - ты знаешь сам:
Осторожность и кольчуга,
От врага спасуть, - от друга
Кто спастись поможет нам?
Стрел нельзя над головою
Вверх метать, не то потом
Упадут перед тобою.
Так и тайной никакою
Не делись ты с дураком.
В дни суровых испытаний
Друг такой изменить сам,
Добрых много здесь в собраньи,
Но и злые есть: желания
Не у всех на благо нам.
Ты меж них - как чисто злато,
Я - как медь перед тобой,
Я - руно, ты - шелк богатый,
Ты султан, я - раб в плен взятый,
Ты сокол, я - лебедь твой!
Он, когда-бы было надо
Хану голод утолять,
Не надеясь на награду,
Сердце собственное сряду
Хану в пищу рад отдать!
Враг мне всякий недруг хана;
Чтобы счастлив был мой хан,
Я себя щадить не стану…
Но ты белого барана
В жертву уж принес, султан!
Флагом пестрым в синем море
Вон - корабль твой уж убран, -
Нагрузишь его ты вскоре,
Поплывешь ты, нам на горе,
В Божий храм, Каабу, хан!
И исполнится желанье,
Раз возникшее в тебе,
И святым местам лобзанье
Передашь ты с упованьем
В сердца искренней мольбе.
Но пока все это будет,
Как султан наш повелить,
Он народ свой позабудет,
На сиротство нас осудить
Иль другим препоручить.
Все мольбу и плачь народа,
Петли, что на шеях тут
У старшин седобородых1.
Старцев вопль - ужели хода
К сердцу хана не найдут?
На рыданья осуждаешь
Седовласых ты старшин;
Об отъезде заставляешь
Плакать всех; народ бросаешь,
Будто с яру, властелин!
Все разлуку предвещает:
И та белая овца,
Что для жертвы выбирают,
И корабль, что надувает
Перед нами паруса.
Море синее уж серым
Начало казаться нам;
А листам бумаги белым
Ты штрихом чернила смелым
Все искусно передал.
Ну, а, Бог, храни, с похода
Не вернешься ты к друзьям, -
Твоего не только рода,
Но всего ведь готовишь нам!
Общий вопль готовишь нам!
Знатный род твой славят люди,
Ты делами знаменить
Доброты и правосудья;
На тебе, как на верблюде
В косяке, покой лежит.
Без тебя же все потонет,
Словно плот дубовых плах;
Безтолковый люд застонет,
Сонм невежд главы преклонит,
Растерявшись в попыхах.
И когда о том уроне
Людям весть лишь подадут,
Все они, клянусь, как кони
Без кобыль, в глухом загоне,
Безполезно пропадут.
Все ж, счастливого похода
Я тебе желаю, хан!
Но мудрей тебя народу
Не найдется воевода,
Не отыщется султан!
Да, в правленье Битемира
Стал могучим наш народ;
Но когда во власть Тебира1
Перейдет его секира,
Он погибель в том найдет!
Разлетится в прах та сила,
Что ногайцам до сих пор
Птицу с неба приносила,
Кости вражья крушила
И с зверей давала сбор.
Свил гнездо грознее тучи
Здесь, над озером степным,
Лебединый царь могучий;
Девять там птенцов летучих
Было выведено им2.
Лебедей озерных стаи
Покоряются ему!
Белый сокол мой, я знаю,
Ты ведь царь родному краю
И народу своему!
Что Тебиру до народа?
Что тебе до тех людей,
До того слепого сброда,
Что не ценить славы рода
И красы души твоей?
Ты одни - хозяин краю;
Что тебе Тебир-урод?
В битве он бессилен, знаю;
Тростниковой дудки, чаю,
Он ударом не погнет.
Мышелову не угнаться
За лебедкой на воде;
Та с тобой нельзя сравняться
Твоему меньшому братцу;
Не чета Тебир тебе!
Да, не люб Тебир киргизам:
С ними справиться ль ему?
Для меня, для Шалкииза,
Так высок твой род, что сизый
Не взлетить орел к нему.
Но, увы, коль Битемира
У киргиз отнимет рок.
Сгинет с ним все счастье мира,
И, как корень под секирой,
Изобилья треснет рог!
Да и я ль одинтак мыслю?
Собирал я мудрецов,
Чтобы истинность той мысли
Мне поверить в полном смысле,
И ответ их вот каков:
"Храм святой Каабы Богу
"Абраам соорудил;
"Дух строителя святого
"Принял в область неземного
"Ангель смерти Гавриил.
"О, султан, и ты всегда бы
"Здесь тот храм воздвигнуть мог:
"Помощь сирым, бедным, слабым,
"Вот какой себе Каабы
"От тебя твой хочет Бог!"
Песнь о временах владычества коканцев
Приветствие хану, виновнику счастья!
Вернейший твой раб здесь стоит пред
тобой:
Он жалобу корби на злое несчастье,
Постигшее всех нас, приносит
с собой!
О выслушай хан мой, его ты
прошенье:
В нем чистая правда, не гнусная ложь.
Он даст тебе голову на отсеченье,
Коль лживое слово ты в просьбе
найдешь.
Посланник твой, присланный в наши
аулы,
Зекетчи Жузбай нас тиранит совсем:
В народе рыдания слышны огулом,
И страх овладел населением всем!
Дадань Каратымерец, вместе с
Жузбаем,
И свиты их до сорока человек:
Шанмурун, посла секретарь,
с негодяем,
Отъявленным плутом, прозваньем
Тулег,
Все кормять коней своих даром
повсюду,
В торбу засыпая до верху овес:
Сбирают зекеты1 с домашней посуды,
Кеусень сбирают на нивах с полос.
Особым зекетом снопы обложили!
Найманы бедняги, в окрестных
степях,
Молчать поневоле, чтоб их не убили,
И делают все, что прикажут,
за страх!
Зекетчи тиранствуют слишком
раздольно:
Не смеет никто им ни в чем
отказать:
Киргизы несчастные, как им ни больно,
Должны все смиренно сносить и
молчать.
Кто рот лишь откроет, того они
вяжуть,
Управы на них для киргиза нигде:
Хотя бы он делал все, что ни
прикажут,
Они ненастны в грабежной вражде.
Лишь хохот, - в ответ на все наши
рыданья,
Насилуют наших красивиц они:
Старух, стариков предают поруганью:
Почетнейших доля - побои одни!
Нет меры их буйству и злому разбою;
Когда бы не страх, о султан -
властелин,
Сказал бы я много, но и пред тобою
Не смею всего я сказать, господин!
Певица Болык и певец Илентай.
(Диалог)
Болык:
О славный в песнях Илентай,
Певец, от Бога одаренный,
Прошу тебя, ответ мне дай:
В природе, Богом сотворенной,
Что, вышней волею Его,
Явилось ранее всего?
Илентай:
Болык, известны мне давно
Твои заветные все тайны.
И, как мои, звучать равно
Твои все песни - не случайно.
От мудрых, - небо и земля.
Болык:
Всего не спросишь, Илентай,
И нет того, кто б знал то время;
Но ты певец, так отвечай,
Певцу ль в ответе видеть бремя!
И так, скажи, как это мог
Создать с землей и небо Бог?
Илентай:
Созданье первое - земля,
Мир целый - людям в заселанье:
Затем Гопод струе огня
Расправить камни дал веленье,
И неба изумрудный кров
Он в девять выслоил рядов.
Болык:
Складно ответил, Илентай,
Задам вопрос теперь я новый,
И ты мне в песне отвечай,
Коль мироздания обновой
Была земля, то как она
В пространстве том утверждена?
Илентай:
Сначала песню лишь, Болык,
Пропеть просила ты меня,
Но и к вопросам я привык,
Их не боюся вовсе я:
Рогами держить бык седой.
Болык:
Искусен твой теперь ответ:
В нем видно все твое уменье.
Теперь я знаю, чем наш свет
Поддержан, в этом нет сомненья!
Но, если так, то бык-то сам
На чем держаться может там?
Илентай:
Где воля бога, там всегда
Бывает все уже возможно.
Тот бык, которого рога
Подпорой служать нам надежной,
На камне черном сам стоит,
А камень тверд тот, как гранит.
Болык:
Неужто это ты умом,
Постиг? Под ношею такою,
Всегда поддержанной быком,
Рога устать должны порою?
Да черный камень-то велик,
На коем тот поставлен бык?
Илентай:
Того познать нам не дал Бог,
Ученых нету между нами.
Но слышно, океан облег
Своими землю все водами.
А камень так огромен тот,
Что меру кто ж ему найдет?
Болык:
Ты так находчив, Илентай,
В ответах, что, тебя прошу я,
Еще один ответ мне дай,
На тот вопрос, что предложу я:
Коль камень тот не измерим,
То что же под камнем-то самим?
Илентай:
Господня сила велика,
Ничто ему невозможно,
И камень, держащий быка,
Лежит, за чудо счесть то можно,
У рыбы на спинном хребте!
Но мы коснуться позабыли
Луны и солнца, хоть и те
Для нас же создан ведь - были…
А как огромна рыба та,
Спиной что держит камень черный,
Суди сама ты: от хвоста
До головы сокол проворный
Летел, как из лука стрела,
И долететь не мог в три года!
Поддержкой рыбе той - вода
И пар особенного рода…
Вот каково от предков к нам
Дошло старинное преданье:
Всего ж того не видел сам
Никто от самого созданья!
Болык:
Откуда все это узнал ты, дивлюсь,
Дивятся и все здесь в собраньи,
То правда-ли, нет ли, решить не
берусь,
Загадку ж ты мне разгадай на прощанье:
"В поле деревцо - на нем
Всех двенадцать веток.
И на каждой то притом
Тридцать листьев - деток:
А листочки те двойной
Каждый цвет имеют:
Сверху блещуть белизной,
А внизу чернеют".
Илентай:
Отгадать могу я верно:
Деревцо то - это год,
Ветки-ж - месяцы, примерно,
Тридцать листьев - суток счет:
А их обе стороны -
Значит день и ночь должны!
«Абай», 1997 г. №1. с.44-49
Достарыңызбен бөлісу: |