Я кинулся туда, и мне пересняли текст немецкого перевода, вступительной статьи Нолля и его примечаний, а также карты Норика в то время. Всё это я перевёл, продолжая работать над переводом с латинского, но вдумываться ни во что не стал до конца этой работы. И только по завершении её, полтора года затратив на это, мы стали сравнивать мой перевод с ноллевского немецкого с этим переводом с латыни. И оказалось, что Нолль «плавал» там же, где и мы, но его интуиция дала абсолютно такие же результаты, которые получил позже я, а Елена Васильевна Фёдорова их подтвердила.
Но сделал бы я тот перевод – и что дальше? А вот получив всю работу Нолля, я оказался обладателем всей массы информации, накопленной севериноведами Европы к тому времени – Нолль-то оказался на моё счастье патриархом севериноведения, тем центром, куда стекались все достижения его коллег по этой части. Позже я узнаю, что он австриец и жил в Австрии, а пока что мы с Корсунским решили, что он гэ-дэ-эровец, раз в Берлине его книга вышла. Для Корсунского он был такой же новой фигурой, как и для меня. И вообще именно это сообщение Корсунского о работе Нолля оказалось единственным его участием в моей работе. Он выслушивал мои доклады о сделанном, кивал головой и ничего не добавлял и не опровергал. Я полагал, что это означает его согласие с моими выводами, а потому был в отменном настроении: раз замечаний нет, значит, они и не нужны, верным путём идёшь, товарищ Цукерник! И руководитель тебе попался что надо, не висит над душой, плывёт рядом и не мешает овладевать вместо брасса баттерфляем, пока не станешь пузыри пускать. А ты их не пускай! Я прочёл несколько печатных работ Александра Рафаиловича и зауважал его совершенно искренне. Я уважаю и поныне всякого, кто может то, чего я на момент знакомства с ним не имею. Вот за это его умение. Но к Норику там ничто не относилось, в этих прочитанных мною работах…
А что до точности перевода, то позже, уже после защиты дипломной работы в 1968 году, я выйду на журнал «Историк-марксист», № 6 за 1938 год, где была статья О.Л. Вайнштейна «Этническая основа так называемых государств Одоакра и Теодериха». И оказалось, что этот Вайнштейн, сын народа, давшего много переводчиков и истории, и литературе, не стал голословно ссылаться на латинский текст, а перевёл попутно те полторы главы, на которые ему потребовалось сослаться. Часть шестой главы и вся седьмая – больше ему не требовалось. И его перевод оказался идентичен моему и ноллевскому, лишь синонимы слов отличали его текст от моего. Не знаю судьбы Вайнштейна, но журнал был создан Михаилом Николаевичем Покровским, «школу историков-марксистов» которого в момент печатания статьи Вайнштейна предавали анафеме, а всех, к ней отношение имевших, расстреливали или угоняли в лагеря. Но низкий поклон памяти о нём – таком, каким видится мне автор этой статьи, а меня учили выявлять лицо автора по его произведению. Светлая ему память! И так уж вышло, что я считаю своими Учителями и Покровского, и Гумилёва, так что Вайнштейн для меня – старший годами и ранее меня вступивший в бой боец моего войска, умолчать о котором я не вправе.
С тех больших листов писчей бумаги я переписал все четыре колонки в сшитую из трёх относительно толстых «общих тетрадей» более толстую, но легко перелистываемую тетрадь, так что и поныне могу в случае спора о точности перевода почти мгновенно найти нужное место. И ответить за любое слово, любой падеж, любой грамматический оборот. Впоследствии эта тетрадь не раз била наповал любое поползновение усомниться в точности моего перевода. Любители таких доводов всегда оказывались мелкими пакостниками, имеющими в кармане «и такое утверждение», но ни разу не посмевшими его подтвердить. Другое дело, что телефонное право и круговая порука служили им более верно, чем попытки показать себя профессионалами.
Итак, я имел теперь «Житие», «Гетику», «Войну с готами» Прокопия Кесарийского, переведённую и прокомментированную З.В.Удальцовой, и примечания к ним со вступительными статьями, то-есть всё сырьё и все полуфабрикаты. То-есть – обладал фактически всем сводом информации, имевшейся «по этому вопросу и вокруг него» во времени и пространстве. Мимоходом и упомянутое письмо Кассиодора во Внутренний Норик перевёл, но оно относилось к более поздним временам и содержало совет норикским властям закупать у алеманнов мясной и рабочий скот – сами-то они догадаться о том не могли, очевидно…
Так что оставался «пустячок» – решить всю серию загадок, связанных с «Житием», и суметь состыковать «Житие» с «Гетикой» в пространстве и времени. Ибо именно это и не было сделано ни Ноллем, ни Скржинской. Но ей-то простительно: «Гетика» многократно объёмнее «Жития», так что «сено к корове не ходит». А вот Нолль, собравший все достижения севериноведов, смог продатировать три главы из сорока шести, хотя над этим источником минимум полтора века работали медиевисты Запада. А потому и не решил загадок «Жития». Почему?
Дело в жанре. «Житие святого» – это изложение серии чудес, связанных с его деятельностью. А чудеса – не от мира сего, так что нелепо датировать деятельность Господа для верующих историков, и нелепо пытаться продатировать то, чего быть не может ни под каким соусом – для неверующих. Эти неверующие все упоминания о чудесах просто не замечали, извлекая из «Жития» лишь упоминания о городах, племенах, отдельных людях, а также о бытовом обрамлении мнимых чудес. То-есть и те, и другие ставили себя в безнадёжное положение.
Достарыңызбен бөлісу: |