Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии

нужно ее удалять или нет.
–  Что  ж,  она  определенно  доброкачественная,  но  вместе  с  тем  очень
большая.  Впрочем,  такие  опухоли  растут  крайне  медленно,  и  можно  с
уверенностью  сказать,  что  у  вас  она  появилась  много  лет  назад.  Что
заставило вас сделать томограмму?
Как  выяснилось,  он  начал  замечать,  что  в  последние  годы  походка
сделалась  неустойчивой,  а  кроме  того,  возникли  проблемы  со  слухом  в
левом ухе.
– Но что произойдет, если ее оставить? – спросил сын пациента.
Я  ответил,  тщательно  подбирая  слова,  что  она  продолжит  постепенно
расти, а состояние больного будет медленно, но верно ухудшаться.
–  Я  уже  решил,  что  выйду  на  пенсию  досрочно  по  состоянию
здоровья, – поделился пациент своими планами.
Я сказал, что операция сопряжена с определенным риском.
– Какого рода? – встревоженно спросил сын.
Я  объяснил,  что  риск  весьма  серьезный.  Вблизи  от  опухоли
располагалось 
столько 
всевозможных 
мозговых 
структур, 
что
потенциальные  неблагоприятные  последствия  операции  варьировались  от
глухоты  и  паралича  лицевых  мышц  до  обширного  инсульта  и  смерти.  Я
описал, что представляет собой операция.
Какое-то время все трое сохраняли гробовое молчание.
–  Я  связывался  с  профессором  Б.  из  Штатов,  –  наконец  сообщил  сын
пациента.  –  Он  сказал,  что  оперировать  нужно  и  что  он  может  взяться  за
это.
Я  не  знал,  что  ответить.  Я  только  начинал  карьеру  старшего  врача  и
прекрасно  понимал,  что  есть  немало  других,  гораздо  более  опытных
коллег.  В  те  годы  я  испытывал  благоговейный  трепет  перед  именитыми
нейрохирургами  международного  уровня,  которые  читают  основные
доклады на конференциях, представляя опухоли вроде той, что развилась у
сидевшего  передо  мной  мужчины,  и  демонстрируя,  каких  потрясающих
результатов  –  намного  превосходивших  все,  чего  успел  добиться  я,  –  им
удалось достичь.
–  Но  придется  заплатить  сто  тысяч  долларов,  –  добавила  жена
пациента. – Мы не можем позволить себе такую сумму.
Сын посмотрел на меня с некоторым смущением:
– Нам сказали, что профессор М. – лучший нейрохирург в стране. И мы
попробуем узнать его мнение на этот счет.
Я  почувствовал  себя  униженным,  хотя  и  знал  наверняка,  что  эта
операция будет невероятно сложной для любого хирурга.

–  Хорошая  мысль,  –  сказал  я.  –  Мне  бы  очень  хотелось  узнать,  что  он
скажет по этому поводу.
Они вышли из кабинета, а я продолжил прием амбулаторных больных.
***
– На линии профессор М., – сказала две недели спустя Гейл, заглянув в
мой кабинет.
Я  поднял  трубку,  из  которой  до  меня  донесся  звучный,  уверенный
голос.  Я  несколько  раз  встречался  с  профессором  М.  в  годы  ординатуры:
он  определенно  был  отменным  хирургом,  по  чьим  стопам  мечтали  пойти
многие  стажеры.  Уверенность  в  себе,  казалось,  никогда  его  не  подводила.
Я слышал, что вскоре он собирается выйти на пенсию.
–  А,  Генри!  –  сказал  он.  –  Этот  мужик  с  петрокливальной.  Нужно
резать.  У  него  начались  проблемы  с  глотанием,  так  что  аспирационная
пневмония  –  лишь  вопрос  времени,  а  она  будет  означать  для  него  конец.
Это операция для молодого бойца. Я им объяснил, что оперировать следует
тебе.
– Большое спасибо, профессор, – ответил я, несколько удивленный, но
довольный,  ведь  я  получил  то,  что  тогда  было  для  меня  сравнимо  с
благословением папы римского.
Итак,  я  все  организовал  для  проведения  операции,  которая  обещала
быть  очень  долгой.  Эта  история  произошла  много  лет  назад,  когда
больницы  были  совершенно  другими,  и  все,  что  мне  пришлось  сделать,  –
это  попросить  персонал  операционной  и  анестезиологов  задержаться
дольше  обычного.  И  не  требовалось  ни  у  кого  спрашивать  разрешение  на
это. Операция – серьезная операция на мозге, или «Большая сенсация», как
окрестил  ее  ординатор-американец,  –  началась  чуть  ли  не  в  праздничной
атмосфере.
Вскрывая  череп  пациента,  мы  обсуждали  именитых  американских
нейрохирургов.
–  Профессор  Б.  действительно  потрясающий  хирург,  удивительный
знаток своего дела, – сказал мой ординатор. – Но вы знаете, как называли
его стажеры раньше, когда он еще не перешел на нынешнюю работу? Его
звали мясником, потому что, совершенствуя навыки на таких вот сложных
случаях,  он  угробил  очень  многих  пациентов.  И  у  него  по-прежнему
бывают  чудовищные  осложнения.  Но  судя  по  всему,  он  не  особо
переживает из-за этого.
И действительно, горькая правда нейрохирургии заключается в том, что
научиться  хорошо  справляться  со  сложными  операциями  можно  только

благодаря большой практике, а это означает множество ошибок поначалу,
после  которых  пациенты  остаются  искалеченными.  Думаю,  надо  быть
отчасти психопатом, чтобы настойчиво продолжать этим заниматься, – ну
или  по  крайней  мере  очень  толстокожим.  Врач,  добрый  по  натуре,  скорее
всего  в  какой-то  момент  сдастся,  перестанет  идти  наперекор  природе  и
ограничится  лишь  простыми  случаями.  Как  говорил  мой  бывший
начальник,  который  был  невероятно  добрым  человеком  –  тот  самый,  что
когда-то  оперировал  моего  сына:  «Если  пациенту  суждено  быть
изувеченным, то пусть лучше это сделает Бог, чем я сам».
–  В  Штатах,  –  продолжил  ординатор,  –  мы  действуем  чуть
решительнее, но у нас коммерческая система здравоохранения, и никто не
может позволить себе признавать свои ошибки.
Сперва  операция  шла  безупречно.  Мы  медленно,  кусочек  за  кусочком,
удаляли опухоль, и к полуночи, после пятнадцати часов в операционной, от
нее  почти  ничего  не  осталось,  причем  все  черепные  нервы  по-прежнему
были  нетронуты.  Я  постепенно  почувствовал,  что  вливаюсь  в  ряды  по-
настоящему  великих  нейрохирургов.  Каждый  час  или  два  я  прерывался,
выходил  в  служебное  помещение  и  присоединялся  к  медсестрам,  чтобы
перекусить чем-нибудь из купленных мною продуктов, а затем непременно
выкуривал  сигарету  –  курить  я  бросил  лишь  несколько  лет  спустя.
Атмосфера  была  оживленной.  В  операционной  постоянно  играла  музыка:
утром  я  принес  с  собой  всевозможные  аудиодиски,  начиная  от  Баха  и
«АББА»  и  заканчивая  африканскими  напевами.  В  старой  больнице  я
практически  всегда  слушал  музыку  во  время  операций,  и,  хотя  коллеги
находили  странными  некоторые  из  моих  музыкальных  предпочтений,  в
общем, им это вроде бы нравилось, особенно «завершающая музыка», как
мы ее называли:  зашивая голову пациента,  мы ставили Чака  Берри, Би Би
Кинга или другой быстрый рок или блюз.
Стоило  остановиться  в  тот  момент  и  оставить  нетронутой  последнюю

жүктеу/скачать 1,27 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: