Художник А. Ю. Никулин Редактор Л. Н. Павлова Ясперс К. Я 83 Вопрос о виновности: Пер с нем


Аугштейн. Пожалуйста, конечно. Ясперс



бет18/26
Дата18.10.2023
өлшемі0,56 Mb.
#186591
түріРеферат
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   26
Байланысты:
Yaspers Vopros-o-vinovnosti-O-politicheskoy-otvetstvennosti-Germanii RuLit Me 682177

Аугштейн. Пожалуйста, конечно.
Ясперс. Бухер ссылается как на последнюю ин­станцию на юридическое соображение, а именно: возможно ли юридически, на основании действу­ющего уголовного кодекса и конституции, отме­нить срок давности. Это всего лишь соображение, ибо специалисты держатся разных мнений. Пре­красное заключение, составленное вашим гам­бургским профессором уголовного права и крими­налистом Зиверсом вместе со всем его семи­наром, — среди подписавших и Гербит Егер, уже много сделавший для решения разбираемых нами главных вопросов, — заключение Зиверса приво­дит к противоположному — имея в виду Бухера — выводу. Это ясно показывает, что тут могут быть разные мнения. Возможность разных мнений оз­начает, что научного решения вопроса, решения, на котором сошлись бы все специалисты, пока еще нет.
Бухер превращает вопрос, допускающий раз­ные мнения, и свой ответ на него в некую догму, в некое убеждение. Поэтому он доходит до заявле­ния, что правовое государство в опасности, хотя речь может идти только о различии мнений. Он грозит, что уйдет со своего министерского поста, если кабинет его не поддержит.
Аугштейн. Министр юстиции лишь представляет в данном случае политическую позицию кабинета: министр Кроне, например, говорит, что «может быть, правильнее было бы подвести черту подо всем». Бухер только аргументирует иначе, когда за­являет: «Формализма в области права не сущест­вует. Право само по себе есть форма».
Ясперс. Это рационалистический догматизм, ко­торый некогда, в XIX веке, к сожалению, слился с либерализмом и с демократическими убеждения­ми. Тогда в таких людях, как Ойген Рихтер и дру­гие, проявилось мышление, абсолютизирующее рациональность и делающее из нее самой миро­воззрение, — мышление, не менее нетерпимое, чем какая-нибудь церковная категоричность, и, хоть оно и называется либерализмом, ничего об­щего с либеральностью не имеющее.
В Бухере я узнаю этот старый тип мышления. К тому же я вижу, что Бухер заявляет: все только в нашей компетенции. Нас не собьют с толку де­монстрации в Вашингтоне и Тель-Авиве. Мы не поддадимся еврейскому или израильскому нажиму. Это спесивые фразы, которые потом, когда из-за оппортунизма срок давности будет продлен, толь­ко умножат ложь.
Сказать он должен был бы, напротив: во всем мире возникает некое мнение, которое явно боль­ше, чем просто мнение, некий основополагающий взгляд на нашу принадлежность к роду человеческо­му, взгляд настолько серьезный, что мне нужно проверить его совсем по-другому. Мне нужно уяс­нить себе его смысл.
Вместо этого — доктринерское, юридически-ра­ционалистическое мышление и национальная спесь. Не хочу продолжать. Уровень сделанных им заявлений так низок, что чувствуешь: этот министр юстиции даже и не подозревает о той великой ситуа­ции, в какой находится наша правовая жизнь на переломе эпох, при создании нового государства. Поэтому нечего ждать, что министр юстиции пред­ставит Германию на этом заседании парламента. Надо надеяться, что это сделают другие. А решение, которое там примут, я считаю событием, имею­щим для нашего, граждан Федеративной респуб­лики, внутреннего состояния величайшие послед­ствия. По тому, как, в каком духе и с какой ясностью языка это произойдет, можно судить о нашей сегодняшней политической сущности.
Если здесь устроят неразбериху, начнут зама­зывать правду, если серьезность, при которой пар­ламент только и представляет народ, не будет здесь проявлена в деле материально несуществен­ном и безразличном (ведь не играет же роли, будут ли разгуливать на свободе еще несколько убийц), но имеющем величайшее нравственно-полити­ческое значение; если не выявится со всей яснос­тью, что немцы — это мужчины и женщины, кото­рые после всех учиненных или пережитых ими ужасных бед действительно хотят основать новую государственность, тогда впору впасть в отчаяние.
Мы не впадем в отчаяние; ведь шанс все-таки еще есть. Это множество безмолвствующих по всей стране. В отличие от большинства парла­ментских заседаний, где решаются лишь матери­альные дела, я считаю данное заседание чем-то таким, что в ходе этих десятилетий действительно симптоматическим образом решит что-то огром­ное по последствиям.
Мы принадлежим к западному миру. Несмотря на все, против чего можно выступать в этом мире, совесть существует.
Если мы не вольемся в эту гармонию, которая сегодня доносится из Америки через европейские страны, мы снова изолируем себя морально. При всей взаимной вежливости дипломатов и полити­ков, при всей вежливости в общении отдельных лиц волна презрения к нам поднимется снова.
Макс Вебер писал в письмах примерно 1908 года или даже еще немного раньше: то, что нами правит этот человек, кайзер, и то, что мы народ, который мирится с таким правлением такого чело­века — Макс Вебер был монархист, — это прямо-таки первоклассный политический фокус. Ведь в мире нас презирают, и что хуже всего — по праву. Если вспомнить, что мы не раз делались неприем­лемыми для мира, а через несколько лет — удиви­тельное дело после такой скверной поры полного к нам презрения! — стали опять, так сказать, при­емлемы в мире, то какое-нибудь непонятное для мира событие может с этим положением снова по­кончить.
С нами будут вежливы, как с негритянскими государствами, но какое отношение будет таиться за этим — о том, господин Аугштейн, вы знаете, наверно, больше, чем я. На этом заседании бун­дестага произойдет что-то, после чего должно стать ясно, кто мы такие. Понимаете, что я имею в виду?


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   26




©engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет