Художник А. Ю. Никулин Редактор Л. Н. Павлова Ясперс К. Я 83 Вопрос о виновности: Пер с нем

жүктеу/скачать 0,56 Mb. бет 1/26 Дата 18.10.2023 өлшемі 0,56 Mb. #186591 түрі Реферат

Бұл бет үшін навигация:

• ВВЕДЕНИЕ В ЦИКЛ ЛЕКЦИЙ О ДУХОВНОЙ СИТУАЦИИ В ГЕРМАНИИ

Карл Ясперс Вопрос о виновности О политической ответственности Германии Перевод с немецкого С. Апта Москва Издательская группа «Прогресс» 1999 УДК1 ББК 87.7 Я 83 Художник А.Ю. Никулин Редактор Л.Н. Павлова Ясперс К. Я 83 Вопрос о виновности: Пер. с нем. — М.: Издательская группа «Прогрссс», 1999. — 146 с. Трактат крупнейшего мыслителя XX века Карла Ясперса (1883—1969), написанный им после разгрома германского фашизма, в дни Нюрнбергского процес­са над нацистскими преступниками. ПРЕДИСЛОВИЕ Из цикла лекций о духовной ситуации в Герма­нии, прочитанных в зимний семестр 1945/46 года, здесь публикуется содержание уроков, посвящен­ных вопросу виновности. Всеми этими рассуждениями я, как немец среди немцев, хочу способствовать ясности и еди­нодушию, а как человек среди людей участвовать в наших поисках истины. Гейдельберг, апрель 1946 ВВЕДЕНИЕ В ЦИКЛ ЛЕКЦИЙ О ДУХОВНОЙ СИТУАЦИИ В ГЕРМАНИИ Мы в Германии должны сообща разобраться в духовных вопросах. У нас еще нет общей почвы. Мы только пытаемся сблизиться друг с другом. То, что я излагаю вам, возникло из разговоров, которые все мы ведем, каждый в своем кругу. С мыслями, которые я изложу, пусть каждый поступает по-своему, не надо просто принимать их на веру, надо представить их себе и проверить. Давайте научимся говорить друг с другом. То есть давайте не только повторять свое мнение, а слушать, что думает другой. Давайте не только утверждать, но и связно рассуждать, прислушивать­ся к доводам, быть готовыми посмотреть на вещи по-новому. Давайте попробуем мысленно становиться на точку зрения другого. Более того, давайте прямо-таки выискивать все, что противоречит нашему мнению. Уловить общее в противореча­щем важнее, чем поспешно отметить исключаю­щие друг друга позиции, при которых уже нет смысла продолжать разговор. Очень легко запальчиво отстаивать решитель­ное суждение; трудно что-то спокойно предста­вить себе. Легко прекратить разговор упрямыми утверждениями; трудно неукоснительно, не огра­ничиваясь утверждениями, проникать в суть исти­ны. Легко подхватить какое-то мнение и держать­ся за него, чтобы избавить себя от дальнейших раздумий; трудно шаг за шагом продвигаться впе­ред и никогда не отмахиваться от дальнейших во­просов. Мы должны вновь обрести готовность к раз­мышлению. Для этого нам нужно не опьянять себя чувством гордости, отчаяния, возмущения, упрямства, мести, презрения, а заморозить эти чувства и посмотреть, как обстоит дело в действи­тельности. Но при разговоре надо учитывать и обратное: легко все продумывать, ни к чему себя не обязы­вая и ни на что не решаясь; трудно при ярком свете непредвзятой мысли принять истинное ре­шение. Легко за словами увильнуть от ответствен­ности; трудно держаться принятого решения, но без упрямства. Легко в каждой конкретной ситуа­ции идти по линии наименьшего сопротивления; трудно, руководствуясь этим безусловным реше­нием, держаться при всей подвижности и гибкос­ти мысли определившегося пути. Мы неизбежно коснемся вопросов нашего происхождения, если мы действительно способны говорить друг с другом. Для этого в нас всегда должно оставаться что-то, что доверяет другому и заслуживает доверия. Тогда в диалоге возможна та тишина, в которой вместе слушают и слышат правду. Поэтому не будем злиться друг на друга, а по­пытаемся сообща найти путь. Запальчивость сви­детельствует против правдивости говорящего. Не будем патетически бить себя в грудь, чтобы оби­деть другого, не будем самодовольно восхвалять то, что предназначено лишь для оскорбления дру­гого. Но не надо никаких ограничений ради щадя­щей сдержанности, никаких смягчений умолча­нием, никаких утешений обманом. Нет такого во­проса, которого нельзя было бы поставить, нет та­кого полюбившегося убеждения, такого чувства, такой кардинальной лжи, которые следовало бы защищать. Но уж вовсе непозволительно бросать­ся вызывающими, необоснованными, скороспе­лыми суждениями. Мы составляем одно целое; мы должны чувствовать свою общность, когда гово­рим друг с другом. В таком разговоре никто не судья другому, каждый одновременно обвиняемый и судья. Все эти годы мы вместе слушали, как объявляют пре­зренными других людей. Мы не хотим продолжать в том же духе. Но удается нам это всегда только отчасти. Мы все склонны оправдывать себя и осыпать обвине­ниями силы, которые представляются нам враж­дебными. Сегодня мы должны проверять себя строже, чем когда-либо. Уясним себе следующее: в ходе вещей всегда кажется, что прав тот, кто выжил. Кажется, что успех — свидетельство пра­воты. Кто выплывает на поверхность, тот считает, что его дело правое. Отсюда — глубокая слепая не­справедливость к потерпевшим крах, к слабым, к тем, кто растоптан событиями. Так бывает всегда. Таков был прусско-немец­кий шум после 1866 и 1870 годов, вызвавший ужас у Ницше. Таков был более дикий шум национал-социализма после 1933 года. И теперь мы сами должны спросить себя, не поднимаем ли мы снова какой-то шум, не мним ли себя правыми, не возводим ли в некую легитимность просто то, что мы выжили и на­страдались. Нам должно быть ясно: тем, что мы живы и вы­жили, мы обязаны не самим себе; если у нас теперь создалась новая обстановка с новыми воз­можностями среди страшной разрухи, то достигли мы этого отнюдь не собственной силой. Не будем притязать на легитимность, которая нам не при­читается. Точно так же, как каждое немецкое правитель­ство есть сегодня авторитарное правительство, назначенное союзниками, каждый немец, каждый из нас, обязан сферой своей деятельности воле или разрешению союзников. Это жестокий факт. Наша правдивость заставляет нас не забывать о нем ни на один день. Он предохраняет нас от за­носчивости, учит нас скромности. И сегодня, как в любое время, есть возмущен­ные люди, которые считают, что они правы, и ста­вят себе в заслугу то, что произошло благодаря другим. Никто не в силах избежать этой ситуации пол­ностью. Мы сами возмущены. Пусть возмущение очистится. Мы боремся за чистоту души. Для этого нужна не только работа разума, но и вызванная им работа сердца. Вы, слушая эти лек­ции, будете соглашаться или не соглашаться со мной, да и сам я буду продвигаться в своих разду­мьях не без волнения. Хотя при монологе одной стороны фактически разговора не будет, мне не избежать того, что кто-то почувствует себя чуть ли не лично задетым. Заранее прошу: простите, если обижу. Я этого не хочу. Но я собираюсь как можно осмотрительнее высказать самые радикальные мысли. Если мы научимся говорить друг с другом, мы добьемся большего, чем связь между нами. Мы создадим необходимую основу для того, чтобы гово­рить с другими народами. В полной откровенности и честности заключе­но не только наше достоинство, которое возмож­но и в бессилии, — в них и наш шанс. Перед каж­дым немцем стоит вопрос, хочет ли он идти этим путем, рискуя всяческими разочарованиями, рис­куя дальнейшими потерями, рискуя дать повод для злоупотреблений властям. Ответ: это единст­венный путь, который охранит нашу душу от по­ложения парии. Что ждет нас на нем, нам надо увидеть. Это рискованное духовно-политическое предприятие на краю пропасти. Если успех возмо­жен, то только нескорый. Нам еще долго будут не доверять. Поза гордого молчания — это на короткий срок, может быть, и оправданная маска, за кото­рой можно перевести дух и опомниться. Но она становится самообманом, а по отношению к дру­гому — лукавством, если позволяет упрямо зам­кнуться в себе, воспротивиться ясности, укло­ниться от окружающей реальности. Гордость, ложно считающая себя мужественной, а на самом деле увиливающая, прибегает к молчанию как к последнему оставшемуся при полной беспомощ­ности боевому приему. Говорить друг с другом в Германии сегодня за­труднительно, но это — главная задача, ибо мы чрезвычайно отличаемся друг от друга в том, что мы испытали и чувствовали, в том, чего мы жела­ли и что делали. Под покровом вынужденной, внешней общности скрывают то, что полно воз­можностей и теперь может развиться. Мы должны научиться видеть трудности ситуа­ций и позиций, совершенно не похожих на наши собственные, и научиться сочувствию. Общее у нас, немцев, сегодня в основном, по­жалуй, лишь негативно: принадлежность к населе­нию полностью побежденного государства, отдан­ного на милость или немилость победителей; от­сутствие общей, всех нас соединяющей почвы: каждый предоставлен, по сути, самому себе, и все же каждый в отдельности беспомощен. Общее у нас — разобщенность. В молчании, под нивелирующие речи офици­альной пропаганды этих двенадцати лет, мы зани­мали очень разные внутренние позиции. У нас в Германии нет единства ни душ, ни оценок, ни же­ланий. То, во что мы все эти годы верили, что счи­тали правдой, что составляло для нас смысл жизни, было очень несходно, поэтому теперь и меняться каждый должен по-своему. Мы все ме­няемся. Но не все мы идем одним и тем же путем к новой, вновь соединяющей нас почве, которую мы ищем. Каждый должен в такой катастрофе переплавиться и родиться вторично, не боясь, что это его опозорит. Если теперь всплывают на поверхность разли­чия, то потому, что в течение двенадцати лет от­крытая дискуссия была невозможна, что и в частной жизни всякая оппозиционность ограничивалась задушевными беседами, а порой сдержи­вала себя и перед друзьями. Публичным и общим, а потому суггестивным и почти естественным для выросшей среди этого молодежи был только национал-социалистический способ думать и говорить. Сегодня, когда мы опять можем свободно гово­рить, у нас такое ощущение, будто мы пришли из разных миров. Однако все мы говорим на немец­ком языке, и все родились в этой стране, и здесь наша родина. Мы хотим пробиться друг к другу, говорить друг с другом, попытаться убедить друг друга. Диаметрально различно было наше восприятие событий: одни пережили катастрофу националь­ного бесчестия уже в 1933 году, другие — в июне 1934 года, третьи — в !938-м, во время еврейских погромов, иные — в 1942-м, когда поражение стало вероятным, или в 1943-м, когда сомнений в нем уже не было, а некоторые лишь в 1945-м, когда оно и в самом деле последовало. Для первых 1945 год был годом освобождения и новых воз­можностей, для других это были самые трудные дни, потому что пришел конец мнимо национальной им­перии. Некоторые, увидев истоки беды, сделали самые радикальные выводы. Они уже в 1933 году желали вмешательства западных держав: коль скоро двери немецкой тюрьмы захлопнулись, ос­вобождение может прийти только извне. Будущее немецкой души связывалось с этим освобождени­ем. Чтобы немецкая суть не была уничтожена пол­ностью, братским государствам западной ориента­ции следовало в общеевропейских интересах осуществить это освобождение как можно скорее. Такого освобождения не произошло, путь про­длился до 1945 года, до полнейшего истощения всех наших физических и нравственных сил. Но это отнюдь не наше общее мнение. Кроме тех, кто видел или все еще видит в национал-соци­ализме золотой век, существовали противники на­ционал-социализма, которые были все же убежде­ны, что победа гитлеровской Германии не приведет к уничтожению немецкой сути. Наобо­рот, в такой победе они видели задатки великого будущего Германии, полагая, что победоносная Германия избавится от этой партии, будь то сразу. же или со смертью Гитлера. Они не верили старой идее, что всякая государственная власть может держаться лишь на тех силах, которые ее основа­ли, не верили, что по самой природе вещей террор именно после победы наберет силу, что после по­беды и роспуска армии Германию, как народ рабов, возьмет за горло СС, чтобы вершить уны­лое, разрушительное, убивающее свободу господ­ство, при котором все немецкое задохнется. В отдельных своих проявлениях нынешняя беда чрезвычайно разнообразна. У каждого, ко­нечно, свои заботы, свои чувствительные ограни­чения, свои физические страдания, но очень боль­шая разница, есть ли еще у человека жилье и домашняя утварь или его дом разбомбили; страдал ли он и терпел потери, сражаясь на фронте или сидя дома или в концлагере; принадлежал ли он к преследуемым гестапо или к пользовавшимся, хоть и со страхом, благами при нацистском режи­ме. Почти каждый терял друзей и родных, но как он терял их, в бою на фронте, во время бомбежки, в концлагере или при массовых убийствах, кото­рые совершал режим, — это имеет следствием очень различные внутренние позиции. У беды много разновидностей. Большинство по-настоя­щему чувствует только свою собственную. Каж­дый склонен считать утраты и страдания жертвой, но за что была принесена жертва, толкуется до такой степени по-разному, что именно это и разъ­единяет людей. Огромно различие, вызванное потерей веры. Только церковная или трансцендентно обосно­ванная философская вера может выдержать все эти катастрофы. То, что имело вес в мире, пришло в негодность. Верующий националист может лишь мыслями, которые еще абсурднее, чем мысли того времени, когда он господствовал, го­няться за своими рассыпавшимися мечтами. На­ционалист стоит в растерянности между очевид­ной для него порочностью национал-социализма и реальностью положения Германии. Все эти различия постоянно приводят к разры­ву между нами, немцами, тем более что наша жизнь лишена общей этическо-политической ос­новы. У нас есть лишь призраки действительно общей политической почвы, стоя на которой мы могли бы сохранять солидарность даже при самых горячих спорах. Нам очень не хватает способности говорить друг с другом и слушать друг друга. Хуже того, многие люди не хотят по-настояще­му думать. Они ищут только лозунгов и повинове­ния. Они не спрашивают, а если отвечают, то разве что повторением заученных фраз. Они умеют только повиноваться, не проверять, не по­нимать, и поэтому их нельзя убедить. Как гово­рить с людьми, которые отстраняются там, где надо проверять и думать и где люди идут к своей самостоятельности через понимание и убеждение! Германия сможет прийти в себя, если мы, немцы, через общение пробьемся друг к другу. Если мы научимся действительно говорить друг с другом, то только при сознании, что мы очень раз­личны. Единство через принуждение ничего не стоит, оно, как призрак, рассыпается при катастрофе. Единодушие через разговор друг с другом и по­нимание ведет к прочному объединению. Когда мы будем говорить о типичном, никто не должен относить себя к той или иной категории. Кто все примет на свой счет, тот пусть сам за это и отвечает. жүктеу/скачать 0,56 Mb. Достарыңызбен бөлісу: