ИсторИя русской лИтературы XVIII века 1700–1750 е годы
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Pdf көрінісі
|
Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века.
| Толочко А.
Указ. соч. С. 382. 138 Там же. С. 383. 139 Об этом говорили и современники Татищева, и писал он сам, в частности, в по- следних строках «Духовной». 140 См. об этом: Толочко А. Указ. соч. С. 389–396. 141 Bercoff G. Br. V . N. Tatiščev: è innovation et la tradition // Slavia orientalis. 1986. 5. Р. 373–420. ность провиденциалистского объяснения событий, Татищев на прак- тике не приводит в своей „Истории“ никаких причин от бога» 142 . Он объясняет поведение исторических героев не прямым вмешатель- ством трансцендентных сил, а исходя из внутренних их побуждений. Такой подход существенным образом сказался на текстовой струк- туре «Истории», обусловив как ее важнейшие нарративные стратегии, так и взаимоотношение между информацией, предоставляемой ис- точниками, и авторским вымыслом 143 . Как известно, за Татищевым давно и прочно укрепилась репута- ция едва ли не простого собирателя фактов, немудряще излагающе- го добытые из летописей сведения и избегающего их концептуальной обработки (так характеризовал метод его исторической работы, на- пример, Н. М. Карамзин в указанной выше статье из «Пантеона рос- М. Карамзин в указанной выше статье из «Пантеона рос- М. Карамзин в указанной выше статье из «Пантеона рос- Карамзин в указанной выше статье из «Пантеона рос- Карамзин в указанной выше статье из «Пантеона рос- сийских авторов»). Целый же ряд сообщений и выводов «Истории», не подтверждающихся другими источниками, объясняли тем, что Татищев пользовался не дошедшими до нас летописными сводами. Однако это вызывает весьма серьезные сомнения; тщательное изуче- ние татищевской повествовательной манеры приводит к иному вы- воду: уникальные татищевские известия добыты не из таинственных средневековых сочинений, никому, кроме него, неведомых, но явля- ются, вероятнее всего, плодом творческой фантазии историка. При- чем подобная мистификация обусловлена как раз его отказом от историософского провиденциализма: в результате автор-историк на- чал «испытывать серьезные затруднения… в поисках подходящей средней части своего повествования, т. е. объяснения всего проис- шедшего». Для их преодоления он и прибегнул к своим творческим потенциям, — «исходя из общего знания и опыта», стал заполнять «пустоты в своих нарративах собственными предположениями и реконструкциями» 144 . С одной стороны, выбор подобных принципов изложения мате- риала раскрывает Татищева как историка Нового времени. Однако, с другой стороны, он оставался тесно привязанным к старинным формам исторического сочинения, т. е. к летописи. Мысля в соот- ветствии с идеями новой науки, Татищев оформлял свои мысли в 142 Шапиро А. Л . Историография с древнейших времен по XVIII век: Курс лекций. Л., 1982. С. 140. 143 Данная проблема была глубоко и ярко (хотя с определенной утратой исторической перспективы и несколько в постмодернистском духе) рассмотрена Алексеем Толочко в неоднократно цитированной монографии. Ниже в основном излагаются результаты его размышлений. 144 Толочко А. Указ. соч. С. 259–261. 196 197 архаической, анналистической манере 145 . Здесь он обнаруживает полное соответствие литературной культуре петровского времени: и у него отчетливо проявилось — в его литературной технике, какой она предстала в «Истории…», — то смешение разнородных элемен- — то смешение разнородных элемен- — то смешение разнородных элемен- тов, соединение старого и нового, которое, как многажды повторя- лось, составляет самую выразительную, доминирующую черту эпо- хи в целом. Причем проявилось совсем по-своему, иначе, нежели у других литераторов-сверстников. Татищеву присущи и культурные нестыковки иного рода. Уже шла речь о некотором несовпадении пангосударственного пафоса его деятельности и глубоко религиозного склада его личности. Ко- нечно, разлад этот во многом смягчался типичным для секуляризо- ванного сознания разделением жизненных сфер, но именно смягчал- ся, а не исчезал вовсе. Более того, он оказывался заметен и в лите- ратурном облике Татищева-писателя, в частности определяя зазор между его человеческими мистическими интуициями и антипрови- денционалисткой позицией повествователя в его «Истории…». Ка- жется несколько странным, что человек, с предельной серьезностью отнесшийся к предчувствию собственной смерти, мог так резко пи- сать о чудесах, трактуя их исключительно в качестве невежественных суеверий. Впрочем, петровское время вообще представляло собою клубок противоречий. Отражая эти противоречия, В. Н. Татищев вместе с тем свидетель- Н. Татищев вместе с тем свидетель- Н. Татищев вместе с тем свидетель- Татищев вместе с тем свидетель- Татищев вместе с тем свидетель- ствует о неумолимо поступательном движении истории: по сравнению со старшими современниками то новое, что принесли с собою рефор- мы Петра Великого, в писательском его облике проступает с особой отчетливостью. Преобразования дали плоды. Но, как уже отмечалось выше, история литературы — не простой линейный процесс, в нем немало вихреобразного, она изобилует отступлениями и движениями вбок. Примером этому может служить фигура Петра Буслаева. V. Петра Буслаева, точнее, его единственное произведение (или, во всяком случае, единственное известное нам его произведение), поэму «Умозрителство душевное», нельзя назвать забытым фактом словесности петровского времени. Не говоря о давних упоминаниях, в сравнительно недавние времена о Буслаеве и его сочинении писа- ли такие выдающиеся филологи, как В. Н. Топоров и А. М. Панчен- Н. Топоров и А. М. Панчен- Н. Топоров и А. М. Панчен- Топоров и А. М. Панчен- Топоров и А. М. Панчен- М. Панчен- М. Панчен- Панчен- Панчен- 145 Этим и объясняются его «мистификации»: стремление передать свое осмысление истории в виде анналов диктовало ему «единственный выход: придать собственным предположениям и конъектурам вид сообщений о реально происшедших событиях» ( жүктеу/скачать 2,89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|