204
205
ной, европеизированной литературной культуры на словесность ни-
зовую, национально-традиционалистскую, так или иначе, но связан-
ную со старомосковской словесной традицией. Некоторыми чертами
культурного своего облика, прежде всего человеческой малозамет-
ностью, почти что личностной анонимностью, Буслаев кажется от-
носящимся к демократической литературе. Но из-под его пера вы-
ходит не повесть, не сочинение вроде посошковской «Книги о ску-
дости и богатстве» — как, казалось бы, можно было ожидать, — а
изощренная в литературном отношении поэма, особенно близкая
наиболее европеизированным произведениям стихотворства рубежа
XVII–XVIII вв., подобным, например, «Пентатеугуму…» Я. Бело-
боцкого, возможно, одному из наиболее удачных опытов «перенесе-
ния на русскую почву европейского барокко»
168
. При этом сочинение
Буслаева не порывает и связей с древнерусской книжностью, причем
связей глубоких, разветвленных и прочных. Возникающие в поэме
иносказательные образы благодаря подчеркнуто конкретному, не-
редко даже частному смыслу своих иносказаний приобретают пре-
дельно выразительный, чуть ли не материальный вид. Мариины
добродетели, появляющиеся в поэме святые (Мария Магдалина, апо-
стол Петр), Богоматерь и Христос предстают перед автором и чита-
телями с такой отчетливостью, что менее всего напоминают аллего-
рические фигуры. Душевное умозрительство раскрывает в поэме
высший мир в его реальности, и барочный принцип отражения на-
чинает перетекать в средневековый мистический реализм
169
. В. Н. То-
поров полагал, что небо или вознесение души не могут быть пред-
ставлены так же чувственно и телесно, как умирание тела в первой
части поэмы. По его мнению, они увидены «зраком души», а не
«телесным зрением»
170
. С этим нельзя полностью согласиться: и
метафизические уровни бытия в поэме трактуются во многом в рам-
ках именно «телесного зрения». Об этом свидетельствуют впечат-
ляющие как раз чувственной выразительностью картины: явление
умирающей героине Христа (2-й раздел первой части) и следующие
за этим поступки «ангела смертоносна», обращение к уже отошедшей
168
Горфункель А. Х.
Белобоцкий Ян. С. 130. Недаром исследователи (А. М. Панчен-
ко, Е Сошкин, В. Н. Топоров, Д. Чижевский) ставят поэму прежде всего в парадигму
восточнославянской барочной поэзии.
169
Нельзя согласится с Е. Сошкиным, видящим в аллегоризме едва ли не главный
смыслообразующий принцип «Умозрителства душевного…», — не аллегоризм, но сим-
волизм играет в поэме первенствующую роль.
170
См.:
Toporov
V. N.
Eine Seite aus der Geschichte des russischen �arocken Concettismus...
S. 81–82.
от земной жизни Марии Божией Матери (1-й раздел второй части),
или, например, поведение Марии Магдалины и апостола Петра, встре-
чающих душу праведницы в Царствии Небесном (7-й и 8-й разделы
второй части):
Устретала ж персона с неба еще ина,
Можно знать, что Мария была Магдалина.
Многоцветное миро в руках та держала,
Облобызав Марию, до сердца прижала.
Рекла к тезоименной душе восходящей:
«Вниди, душе святая, в свет незаходящий».
………………………………………………
………………………………………………
Красен был вратник, лицеем в морщинах, с брадою,
Навислы были брови, с главою седою.
Ажно он был апостол Петр, Христу теплейший,
Держал в руках своих ключь, паче звезд светлейший
171
.
Все здесь показано с наглядностью отнюдь не меньшей, чем опи-
сание физического умирания героини в первой части.
Трудно согласиться и с И. З. Серманом, полагающим, что «Бусла-
З. Серманом, полагающим, что «Бусла-
З. Серманом, полагающим, что «Бусла-
Серманом, полагающим, что «Бусла-
Серманом, полагающим, что «Бусла-
ев словно бы хочет оторвать читателя от действительности, от основ-
ного значения слов, от предметного мира действительных отношений
и связей для того, чтобы заставить его (читателя) прозреть, увидеть
за обманчивой внешней оболочкой истинную, духовную сущность
мира»
172
. Мир поэмы как раз весьма и весьма предметен; автор по-
казывает читателю духовную сущность мироздания, но это предмет-
ности не препятствует, так как духовная сущность и явлена в нем
именно как абсолютно реальная; ее можно увидеть и потрогать. Тут
обнаруживается близость «Умозрителства душевного…» древнерус-
скому искусству
173
; многие фрагменты поэмы очень близки произ-
ведениям средневековых книжников. В качестве одной из ближайших
параллелей можно назвать «Слово Епифания Кипрского в великую
субботу о снятии тела Христова с креста и о положении во гробе»,
171
Русская силлабическая поэзия
XVII
–
XVIII
вв. С. 298.
172
Достарыңызбен бөлісу: