ИсторИя русской лИтературы XVIII века 1700–1750 е годы
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Pdf көрінісі
|
Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века.
| Адрианова-
Перетц В. П. Очерки по истории русской сатирической литературы XV ІІ века. М.; Л., 1937), естественно, не могло учитывать бахтинскую концепцию народной смеховой культуры. 47 Это, конечно, совсем не означает, что феномен народного смеха был вытеснен из литературной культуры. Он продолжал играть в ней хотя и иную, нежели прежде, но достаточно заметную роль. Об этом свидетельствуют бурлеск, смеховая поэзия И. С. Бар- кова, некоторые произведения Д. И. Фонвизина. мичного семантического поля, порожденного многовековым раз- витием горацианства, этот поэт акцентирует в первую очередь мотивы, порожденные идеей «золотой середины». Иные важнейшие мотивно-тематические составляющие горацианства (например, смерть или поэт и поэзия как сами по себе, так и в своих отноше- ниях к империи, понимаемой как идеальное государство) его, в сущности, мало волнуют. Показательно, что, переведя всю первую книгу посланий Горация и приступив к переводу второй, он оста- новился на первых двух посланиях, не тронув самое знаменитое, третье — «Послание к Пизонам» (получившее название «Поэтиче- ское искусство»). Конечно, вопросы поэзии так или иначе Канте- мира волновали, как и вопрос о статусе поэта (его интеллектуаль- ное переживание на этот счет отразились, в частности, в «Письме ІІ. К стихам своим»). Но не это, как и не глубочайшее переживание неизбежности смерти, привлекало его к Горацию. В этом отчетли- вее всего ощутима разница в горацианстве Кантемира и другого крупнейшего горацианца XVIII столетия — Г. Р. Державина. Кан- XVIII столетия — Г. Р. Державина. Кан- столетия — Г. Р. Державина. Кан- темиру наиболее дороги были те моральные устои, на которые опиралась позитивная программа великого римского поэта, тот круг нравственных предписаний, советов и предостережений, с коим в лирике Горация связывалась «блаженная» жизнь («блаженная», разумеется, лишь постольку, поскольку таковой может стать земное бытие, обреченное на гибель). Наиболее явно важнейшие для Кан- темира мысли горацианского покроя сформулированы в начале Сатиры VI «О истинном блаженстве»: Тот в сей жизни лишь блажен, кто малым доволен, В тишине знает прожить, от суетных волен Мыслей, что мучат других и топчет надежду Стезю добродетели, к концу неизбежну. Малый свой дом, на своем… поле, Как дает нужное умеренной воле: Не скудный, не лишний корм и средню забаву — Где б с другом с другим я мог, по моему нраву Выбранным, в лишны часы прогнать скуки бремя, Где б, от шуму отдален, прочее все время Провожать меж мертвыми греки и латыни, Исследуя всех вещей действа и причины, Учася знать образцом других, что полезно Что вредно в нравах, что в них гнусно иль любезно, — Желания все мои крайни составляет (с. 147). 322 323 Данный фрагмент чрезвычайно важен — не просто своей поэти- ческой выразительностью и эмоциональной нагрузкой, своего рода задушевностью, но прежде всего тем, что здесь едва ли не с наи- большей полнотой выразилось Кантемирово горицианство. Суще- ственно, что «истинное блаженство» для Кантемира заключается далеко не в одной умеренности и «средней забаве» — важнее интел- лектуально-творческое наполнение правильной жизни («исследуя всех вещей действа и причины»). «Правильная» (иначе выражаясь — добродетельная) жизнь с необходимостью требует соединения «зо- лотой середины» с предельным внутренним трудом — в науках и искусствах. Мир Горация Кантемир унаследовал в новоевропейском гуманистическом его преображении. Здесь обнаруживается представляющая исключительный интерес параллель к Пушкину. Надо заметить, что последний в зрелые твор- ческие годы с горацианством (причем как раз с той его частью, о которой ныне идет речь) был очень крепко связан — ярким свиде- тельством тому является стихотворение «Осень». При этом в «Осе- ни» Пушкин, как известно, вступает в своеобразный полемический диалог с одним из самых великих в русской литературе произведений, проникнутых горацианством, — с одой Г. Р. Державина «Евгению. Жизнь Званская». Одним из определяющих предметов полемики становится проблема внутреннего содержания по-горациански уме- ренной жизни: может ли такая жизнь ограничиваться лишь внешней, материально-бытовой плоскостью или же (как считает Пушкин) обя- зательно должна быть наполнена творческим началом. Так вот, с Кантемиром подобного спора Пушкину вести бы не пришлось: в отличие от Державина или, скажем, В. В. Капниста, а до них — В. К. Тредиаковского («Строфы похвальные поселянскому житию»), Кантемир, как и его гениальный поэтический потомок, не мыслил «истинное блаженство» вне творчества. Именно с этих позиций и взирает автор в Кантемировых сатирах на мир со всеми его заблуждениями и бесчинствами, именно на них он опирается, создавая целый сонм образов жалких людей, вопло- щающих основные пороки человечества. Подобное же художествен- ное мировоззрение обнаруживается и в других произведениях Кан- темира, которые относятся к важнейшим для него поэтическим жан- рам: так понимаемое горацианство лежит в основе и его последних писем, и, главное, его од (песен). Последние скроены явно по гора- цианской мерке — более того, можно смело сказать, что как раз они и являются, как превосходно продемонстрировала своим анализом Н. Ю. Алексеева 48 , высшим достижением русской горацианской оды в ранний период ее истории. V. Глубокое и блестящее исследование судеб русской оды, про- . Глубокое и блестящее исследование судеб русской оды, про- веденное Н. Ю. Алексеевой, позволяет во многом по-новому и уви- деть историю этого жанра, и оценить место в ней Кантемира. Спра- ведливо полагая, что носители старого, риторического, т. е. реф- лективно-традиционалистского, поэтического сознания (а к ним относится абсолютное большинство героев этой книги, в том чис- ле — авторы середины столетия) считали, что жанр неразрывно свя- зан с определенным чувством («определенное чувство порождает определенный жанр» 49 ), Н. Ю. Алексеева видит в оде поэтическое воплощение восторга, благоговения и благодарности перед совер- шенством мироздания (пусть совершенством и не сразу видимым). При этом ода в обязательном порядке требует строфической компо- зиции. Членение на строфы и выделяет оду из других панегирических жанров, с которыми она тесно соприкасается. Ода, сыгравшая в русской поэзии XVIII в. одну из центральных ролей, первоначально вошла в литературный обиход как ода гораци- анская. Возможно, именно такую оду следует интерпретировать как самую универсальную разновидность одического жанра: «В плане содержания теория горацианской оды предлагала широкий, почти неограниченный круг тем и требовала лишь приятности их и лири- ческого, то есть личного, освещения. Это означало, что с одой при- шла поэтизация окружающего мира: все могло и просилось быть воспетым. Все ручьи Европы поспешили вслед за Бандузским клю- чем в оду, затем леса и луга, зимы и весны, переживание своей ода- ренности и бездарности, своей и общей смертности, любви и нелюбви» 50 . То, что первоначальная русская ода была по своему типу гораци- анской, во многом объясняется условиями ее бытования. Ода (по преимуществу) — «школьный» жанр 51 . Сложение стихотворных па- негириков в строфической форме началось в академиях и семинари- ях. Хотя и Славяно-греко-латинская академия, и академия Киево- Могилянская, и семинарии в первой половине XVIII в. не были 48 жүктеу/скачать 2,89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|