ИсторИя русской лИтературы XVIII века 1700–1750 е годы

374
375
ций для русской словесности середины XVIII в. в большинстве слу-
XVIII в. в большинстве слу-
 в. в большинстве слу-
чаев оказывалась литература именно немецкая. Это относится не 
только к М. В. Ломоносову, связи которого с германскими землями 
были особенно прочны, но и к А. П. Сумарокову, немецкое влияние 
на которого, еще почти не изученное, было, возможно, весомее фран-
цузского. Существенным фактором, поддерживающим данную си-
туацию, была не только бóльшая близость Германии, но и известная 
ее «домашность» — немецкая культура пышным цветом цвела в то 
время на берегах Невы; немецкие поэты были рядом, в самом бук-
вальном смысле — по соседству. Надо также учитывать и значение 
немцев в политической и (может быть, особенно) в придворной жиз-
ни. Все это в совокупности и предопределило осознание немецкой 
культуры, в том числе — литературы как, наиболее репрезентатив-
ного представителя западного мира. Ориентация на Запад постепен-
но стала означать прежде всего обращение к немецкому опыту (по-
добную функцию ранее, во второй половине 
XVII
 — самом начале 
XVIII
 в., выполняла Польша
77
).
Переориентация Тредиаковского (пусть и в ограниченных преде-
лах — в области стиха) на немецкую литературу сразу же отдалила 
его от А. Д. Кантемира. Последний остался верен старым предпо-
чтениям, связанным с романской культурой, в этом отношении от-
ставая от Тредиаковского; все увеличивающийся архаизм позиции 
Кантемира отчетливо проявился в ходе полемики о реформе стиха.
Вторая новость в литературной позиции Тредиаковского, во многом 
обусловленная первой, заключалась в усложнении его понимания осо-
бенностей литературы как искусства, в первую очередь — в понима-
нии поэтического (т. е. художественного) стиля. Как уже отмечалось, 
Тредиаковский (в отличие от литераторов Петровской эпохи) с само-
го начала писательского своего пути задумывался над эстетической 
составляющей языковой материи сочиняемых им произведений: ее 
посредством он стремился решать проблемы, стоящие перед русской 
литературой. Вернее, важнейшую для него, да и для всего его поко-
ления, проблему: как можно более полного усовершенствования того 
художественного языка, который, посредством разных культурных 
движений, был воспринят Россией в ходе различных этапов ее евро-
пеизации. В процессе такого усовершенствования русская литература 
постепенно выделялась в отдельную, самостоятельную область куль-
туры, причем ее разграничение с другими культурными сферами, 
77 
См.: 
Николаев С. И.
 Польская поэзия в русских переводах (
XVII
–
XVIII
 вв.). Л., 
1989.
естественно, затрагивало и язык. Тредиаковский, ограничивая литера-
туру преимущественно поэзией, в усложненном стиле художествен-
ного изложения видел один из главных факторов противопоставления 
литературы иным видам речевой деятельности. В «Езде в остров Люб-
ви» подобные взгляды определили (об этом уже шла речь выше) не 
просто усложненность стихотворных фрагментов, но и всю компози-
цию романа: именно своей усложненностью поэзия и отличается от 
прозы
78
. Теперь же, после реформы, к этому дифференциальному при-
знаку прибавился и другой — поэзия противопоставляется прозе еще 
и гораздо более четким, чем в силлабике, ритмом. М. Л. Гаспаров, как 
отмечалось в § 5 главы 5, как раз в этом и видел главную пружину 
реформы стиха, не вполне, впрочем, поясняя, чем бóльшая резкость 
оппозиции «стих — проза» была важна русской поэзии. Рассмотрение 
данного вопроса в исто рико-литературном контексте дает, как пред-
ставляется, необходимое объяснение: четкое разведение поэзии и про-
зы усиливало самостоятельность литературы, центральным нервом 
которой поэзия и виделась, и была — если не в действительности 
1730-х гг., то в замысле. А это, в свою очередь, приближало русскую 
словесность к европейскому уровню. Изменения в литературной по-
зиции Тредиаковского были связаны с важнейшими тенденциями раз-
вития русской культуры середины 
XVIII
 столетия.
II
. Не без оттенка революционности переменив свои взгляды на 
дальнейшие пути русской литературы, Тредиаковский вместе с тем 
никак не собирался с прошлым порывать вовсе. Насколько можно 
судить по его теоретическим рассуждениям и вполне соответствую-
щему им творческому поведению, он — выступая реформатором — 
считал, однако, возможным не отказываться от предшествующей 
традицией. То, что так наглядно проявилось в его стихотворных на-
чинаниях, проступает и в его творчестве в целом. В частности, осмо-
трительная осторожность его позиции проявилась в том, что Тре-
диаковский, прибавляя к поэзии новый отличительный признак (сил-
лабо-тонический ритм), считал необходимым сохранить и даже обо-
стрить старое отличие — затемненность языка.
Представление о затрудненности, отчасти даже и неестествен-
ности поэтического языка (вновь повторю, что поэзия мыслилась в 
середине столетия не просто ведущим началом литературы, но и ее 
78 
Представление о все более усиливающейся в литературно-теоретическом сознании 
и литературной практике Тредиаковского оппозиции «поэзия — проза» лежит в основе 
концепции его творчества, предложенной В. А. Кузнецовым.

376
377
наиболее адекватным репрезентантом) поддерживалось в сознании 
Тредиаковского не только памятью о стилистических особенностях 
силлабической поэзии. Не менее, а, может быть, более важным было 
другое, связанное уже не с прошлым, но с будущим: затрудненность 
поэтического языка связывалась им с усвоением античного наследия. 
Данная задача казалась литераторам той поры едва ли не важнейшей 
из тех, что стояли перед русской словесностью (см. § 3 главы 5), и 
в возможностях ее решения Тредиаковский совпал с А. Д. Кантеми-
ром. Как и последний, он полагал, что органичная рецепция антич-
ности осуществима прежде всего при буквальном ей подражании: 
лишь воспроизведя средствами другого языка (насколько это для 
него возможно) стилеобразующие языковые черты античной поэзии 
(прежде всего — и в основном — римской), можно ощутить себя 
прямым ее наследником.
Подобные взгляды в случае с Тредиаковским питались (среди 
других источников) его глубокой внутренней связью с наследием 
эпохи гуманизма
79
. Тут стоит вспомнить его серьезную заинтересо-
ванность в Эразме Роттердамском, отразившуюся, например, в трак-
тате «Разговор… об ортографии», который был ориентирован на 
«Разговор о правильном латинском произношении греческого» Эраз-
ма (1529), или же выбор в качестве основного источника собственных 
басен сборника Иоахима Камерария (1500–1574), известного немец-
кого гуманиста, профессора Нюрнбергского, Тюбингенского и Лейп-
цигского университетов (кстати сказать, одного из первых биографов 
А. Дюрера)
80
. Вполне в духе Эразма, приобщавшего позднесредне-
вековую западноевропейскую литературу к истинному облику антич-
ного наследия посредством переводов с греческого на латынь, Тре-
диаковский (но не просто переводами, а воссозданием на русском 
языке специфических языковых свойств латинских авторов) хотел 
сделать русскую литературу прямой наследницей античного слова.
Трудно с определенность сказать, видел ли ранний Тредиаковский 
в сложности поэтического языка способ рецепции античной словес-
ности. Скорее всего, нет: во всяком случае, по наблюдениям В. А. Куз-
нецова, сознательная его ориентация на латинский синтаксис стала 
ощущаться впервые в «Новом и кратком способе к сложению россий-
ских стихов»
81
. Именно в ходе реформы (и тем более после нее) за-
79 
См. об этом:

жүктеу/скачать 2,89 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: