116
117
но так передаются разговоры героев «Гистории об... Александре...»:
«Коими случаи келья моя днесь осветилась? Кое сокровище в дес-
нице моей имею — Александра любезнаго вижу пред собою»
54
, —
восклицает Елеонора. А «любезный Александр» после смерти Еле-
оноры, вызванной его изменой, свое горе, раскаяние и возмущение
Гедвик-Доротеей, соблазнившей легкомысленного кавалера и став-
шей виновницей смерти Елеоноры, выражает в следующих словах:
«О корень злости! о адская пропасть! о ненасытная утроба! о смер-
тоносный яд! о свирипейши лев! Гедвик Доротея! кого ты прогло-
тила! о злое мое произволение! оставя верность, в змеи левы образ
облекшиеся сотворил волю, и тем любезнейшую Елеонору по-
губил!»
55
.
Такой выспренний, сверхэмоциональный и манерно-неуклюжий
стилистический модус словесного воплощения любовной темы рез-
ко контрастирует со вторым, отличающимся крайней прямотой, от-
кровенностью и предельной физиологизацией описаний. В качестве
примеров здесь можно указать на рассказ одного из героев «Гистории
о... Александре...», Владимира, о своих любовных приключениях
или же на «Повесть о Лукиановом осле», по выражению опублико-
вавшего и прокомментировавшего ее С. И. Николаева, являющуюся
своеобразным «раритетом» Петровской эпохи. В отличие от боль-
шинства переводов античных авторов, «повесть совершенно не на-
зидательна, и переводчик не скрывает этого, более того, он даже
смакует трущобный натурализм Лукиана, используя просторечие при
пересказе этих эпизодов повести, которые целомудренно опустили
или передали описательно, как польский переводчик начала
XVII
в.,
так и О. И. Сенковский в 1840-х гг. Это нарушение литературной
конвенции сродни петровским увеселениям во „Всешутейшем
соборе“»
56
. Грубость некоторых ее картин может быть воспринята
как прямая порнография, которую трудно согласовать с «сокрови-
щем», «прекрасным цветом», «сердцем моим огненным» и т. п. Ано-
нимного переводчика это, впрочем, ничуть не смущает; в «Повести
о Лукиановом осле» скабрезные сцены соседствуют с выражениями,
уже приобретшими к тому времени книжно-поэтические и «высокие»
стилистические коннотации: «О прекраснейшая Палестра», «не убе-
жиши от сея сладкая муки», «проведи меня бес повреждения сквозь
54
Русские повести
XVII
–
XVIII
вв. С. 136.
55
Там же. С. 142.
56
Достарыңызбен бөлісу: