Издательский дом шалвы амонашвили

В доме суета. Завтра первое сентября, и ты пойдешь в школу, в подготовительный класс для шестилеток. Бабуш­ка заканчивает гладить твою рубашку и короткие шта­нишки, мама собирается искупать тебя, готовит ванную. Нина не отходит от тебя и умоляет взять ее тоже в школу.

Ты важничаешь. Еще бы! Ведь в школу пойдешь ты, а не кто другой из нашего дома.

«Какое стихотворение ты расскажешь, если предло­жит учительница?» — спрашивает мама. У тебя наготове два-три десятка стихотворений.

«А если будете рисовать, то нарисуй закат солнца. Это у тебя хорошо получается». Бабушка уверена в этом.

А я советую тебе подружиться сразу со всеми ребя­тишками и с первого же дня полюбить свою учительницу.

Ты уже знаком с некоторыми буквами. Можешь напи­сать свое имя. Ты этому научился в детском саду, у своих товарищей. Возвращаясь из детского сада, ты приставал к маме или папе с просьбой научить тебя читать. Тогда я ре­шил научить тебя способу звукового анализа слова.

Сперва я обратил твое внимание на отдельные звуки:

«Скажи, пожалуйста, как шумит ветерок в листьях деревь­ев?» — «Шшш!..» — «А как жужжит пчела?» — «Жжж...!»

Затем научил медленному и растянутому проговариванию слов: «дууууб», «мммааамммааа».

Порой задавал тебе задачи: я говорил предложение или слово неестест­венно растянуто и медленно, а ты должен был догадаться, что я сказал.

Потом я дал тебе фишки — маленькие квадратики из картона и предложил «написать слово»: проговорить ка­кое-нибудь слово медленно, выделить в нем последовательные звуки и для обозначения каждого из них поло­жить фишку. Этот прием, разработанный известным пси­хологом Д.Б.Элькониным, помог тебе усвоить способ звукового анализа и «написания» слов.

Так ты научился всем звукам грузинского языка.

Считать до десяти не составило для тебя большого труда. Но вот преодолеть так называемые феномены Пи­аже ты затруднялся.

По моему заданию ты пересчитывал десять фишек и клал слева, столько же — справа. И справа, и слева фишки лежали кучками.

«Сколько здесь фишек?» — «Десять» — «А здесь?» — «Десять» — «Где больше фишек, тут или там?» — «Нигде, они равны».

Пока все правильно.

Тогда я раскладываю кучку фишек справа, фишки слева остались в прежнем положении.

«Скажи, пожалуйста, где теперь больше фишек — здесь или там?»

Ты, не задумываясь, отвечал:

«Здесь!» И указывал на разложенные фишки.

Было достаточно собрать их опять в кучу, и ты гово­рил, что теперь фишки равны.

А вот другой опыт.

Я брал два стакана, один из них был низким и широким, другой — узким и высоким. На­полнял низкий стакан. «Смотри, теперь я эту воду пере­лью в узкий стакан!» И переливал. Естественно, в узком стакане вода поднималась выше. «В каком стакане больше воды — в низком или узком?» Опять ты, не задумываясь, говорил, что воды становится больше в узком.

Скажу еще об одном опыте.

«Вот шарик из пластили­на. Смотри, из этого шарика я сделаю лепешку. Скажи, пожалуйста, когда было больше пластилина — когда он был шариком или когда он превратился в лепешку?» — «Когда превратился в лепешку...»

Повторение этих опытов в разных вариантах, рассмо­трение результатов с разных точек зрения в конце концов привело тебя к пониманию того, что количество фишек не может меняться в зависимости от того, расположены они врозь или кучкой.

Я ценил такие задачи, прежде всего потому, что они заставляли тебя мыслить, наблюдать, замечать, связы­вать, выделять. Развитие этого умения в ребенке, готовящемся пойти в школу, мне кажется куда важнее, чем раз­витие умения считать, пусть до миллиона...

Ты встал рано утром и разбудил всех дома. Идти до школы минут пять. Но тебе не терпится. И мы все на­правились к школе. В школьном дворе много детей и родителей. Проводится митинг. Затем раздается пер­вый звонок, и дети оживленно входят в школьное зда­ние.

В школу родителей не пускают. Ты входишь в школу вместе с ребятами, большими и маленькими, вместе со своей первой учительницей.

И начинается твоя школьная жизнь. Она будет длить­ся две тысячи дней.

Как ты примешь школьную жизнь? Будешь «отбы­вать» ее или радоваться ей?

Годы, правда, летят.

Они летят как, журавли — все вместе.

Порой хочется, чтобы они летели еще быстрее и не­сли тебя навстречу к твоей заветной цели, хочется пере­прыгнуть через время, чтобы мигом оказаться в своем будущем, удостовериться, что оно есть, оно действительно ждало тебя, увидеть, какое оно, и прожить его.

Порой же страшно хочется приостановить настоящее, окунуться в него полностью, насытить его сутью своего существования, запечатлеть в нем следы своего пребыва­ния, раздвинуть его узкие грани и вместе с ними радость, охватывающую тебя.

Но случается и так, что время уплывает бесследно, го­ды летят без связи с прошлым и будущим; они не вос­принимаются как реальность, как суть неповторимой, не­обратимой действительности, они прозрачны, как чистое стекло.

Самое страшное, когда человек не жалеет о прожитом дне, не стремится к завтрашнему дню, а сегодняшний день тает у него на ладони, как снежинка.

Но к чему эта, не такая уж новая, философия?

Я просто хочу сказать, какие меня порой охватывают радость и удивление прожитых лет, когда я смотрю на тебя, 16-летнего юношу, поглядывающего на меня, на маму, особенно же на бабушку и сестренку с высоты сво­его 180-сантиметрового роста. Тогда я и восклицаю:

«Бо­же, как летят годы, как все вместе и сразу улетели эти шестнадцать журавлей в края теплых воспоминаний... А все как будто было вчера!»

Нет, ни один день, ни один час никогда не таял у нас на ладони, как снежинка. Каждый день, каждый час бы­ли заполнены, переполнены заботами в разрешении част­ных задач — больших трудовых месяцев и больших жиз­ненных целей. Говорю больших, имея в виду цели, кото­рые для нас, твоих родителей, приобрели жизненный смысл.

Мы не хотели, не стремились перепрыгнуть через годы.

Мы не жалели и о том, что невозможно приостано­вить время.

У нас просто не было времени, чтобы отдаться таким пустым мечтаниям.

Мы работали для будущего, стремились переносить его в настоящее.

Увлекаясь своей педагогической деятельностью, своей работой с детьми в школе, поисками современных форм гуманного воспитания школьников, мы, вместе с нашими друзьями — коллегами по работе, самозабвенно труди­лись для того, чтобы прожить завтрашнюю педагогику се­годня, прожить сегодня нашу профессию так, как надо будет прожить ее завтра.

День, прожитый в соответствии с завтрашними идеа­лами, как я убедился, становится куда более интересным, насыщенным творческим трудом и счастьем, чем любой обычный сегодняшний день.

Будущее, которое человек проживет в настоящем, возвысит его, даст ему возможность полнее проявить свои задатки.

Наше отношение к людям, делу, к самой жизни, на­ши конфликты, поражения и победы, наши радости и го­рести, приобретения и потери друзей, наша борьба с кем-то и чем-то, утверждение наших профессиональных по­зиций — все это до краев заполняет нашу жизнь, и мы не успеваем оглянуться, как пролетают годы.

Вся эта программа воспитания исходила из главной цели, к чему мы хотели подвести нашего сына. Она заключалась в одном емком и прекрасном понятии — Благородство

Разве будет кому-либо из родителей трудно определить смысл это­го понятия? Благородный человек, конечно, возвеличивает в своей жизни благо, которое всегда обращено на других.

Благо­родный — он и духовно-нравственный, доброжелательный, спешащий на помощь; он и добромыслящий, чистомыслящий, сердечномыслящий; он и заботливый, чуткий.

Он не может быть эгоистом, алчным, злобным. В общем, мы сегодня не зна­ем более высшего человеческого качества, чем благородство. А благородство воспитывается благородством.

Вот в чем была наша трудность: нам самим нужно жить по всем нормам благородства, чтобы педагогика благородства могла востор­жествовать в нашей семье. А жить так означало: идти на­перекор многим обстоятельствам в жизни.

Ты воспитывался в атмосфере, которая, по моему убеждению, дышала будущим. Тебя воспитывали не толь­ко специальные воспитательные меры, которые мы предпринимали; главным твоим воспитателем, становился весь наш образ жизни, наши семейные, общественные отношения, наши убеждения, страсти и устремления. Они не проходили мимо твоих сознательных и подсозна­тельных сфер восприятия, они и тебя вовлекали в орбиту наших жизненных перемен, смысл нашей жизни окружал тебя на каждом шагу.

Мы не могли и не хотели жить двойной жизнью: от­городить тебя от действительной жизни, которая твори­лась не без нашего участия, и строить искусственную воспитательную жизнь для тебя, в которой мы могли противостоять самим себе.

Мы попытались определить отношения, которые стали для нас желательной программой воспитания твоей личности в семье:

к людям — доброжелательное, сопереживающее;

к жизни — радостное, созидательное;

к труду — потребностное, творческое;

к действительности — преобразующее;

к своему долгу — ответственное;

к самому себе — требовательное;

к родителям и родным — заботливое;

к товарищам — преданное.

Мы определили и основные принципы жизни, кото­рые также намеревались внушить тебе: духовность, спра­ведливость, самостоятельность, коллегиальность, чест­ность, убежденность, скромность, непосредственность, смелость.

Когда мы обдумывали этот возможный ориентир тво­его воспитания в семье, мы задумывались вот над чем: придерживаемся ли мы сами в нашей повседневной жиз­ни тех же самых принципов? Тогда бабушка, полушутя, полусерьезно, сказала нам:

«Вам придется воспитывать сына, а заодно и самих себя!» Мы приняли это со всей ответственностью.

КНИГИ

Школьные дни радовали тебя. Изменилась жизнь, по­явились новые товарищи, новые заботы. Твой статус в се­мье стал другим — ты школьник, ты ученик, ты уже взрослый. Твой статус изменился не столько формально, сколько по существу: мы отдавали должное тому, что ты у нас уже школьник, и обращались с тобой как с серьез­ным мальчиком, имеющим свои обязанности...

В школе праздник «подготовишек». Ты принес нам кра­сочно оформленный пригласительный билет, в нем ты со­общал нам: «Мои любимые мама и папа! Мы закончили изучение всех букв. Теперь я смогу сам читать книги и буду много читать. Приглашаю вас на наш праздник Букваря».

Праздник получился на славу. Было много мам, пап, бабушек и дедушек, сестер и братьев. Ваши танцы, песни, декламация очаровали нас, и мы аплодировали с восхищением.

Дома торжества продолжались. Все соседи узнали, что наш Паата научился читать и писать, они поздравляли и тебя, и нас. Мы с благодарностью принимали поздравле­ния, и ты видел, ощущал, как мы гордились тем, что наш сын перешагнул первый важнейший, может быть, самый важный рубеж в познании.

Что значит уметь читать и писать? Нельзя смотреть на это величайшее открытие человечества упрощенно. Пись­мо и чтение придумано вовсе не для развлечения. Оно такое же орудие в жизни человека, какими были впервые укрощенный огонь, первые каменные топоры, первый де­ревянный плуг, первое колесо, первый паровой двигатель, первая вспышка электрической лампочки, первый трак­тор, первый телевизор, первый атомный ледокол, первый спутник Земли, первый космический корабль.

Умение владеть грамотой — это универсальное умение для постижения всех наук, оно — наука о хранении и обогащении культуры и цивилизации, о пользовании их плодами. Оно — крылья для человека, помогающие ему за­летать в прошлое и будущее, общаться с поколениями про­шлого и грядущего. Оно — глаза человека, направленные на постижение своей души, собственного «я». Чтение — опора духовной жизни людей, письмо — форма проявле­ния заботы о будущих поколениях.

Современный человек, человек будущего не может жить без книги.

Чтение в его жизни — это важнейший способ восхождения, самосовершенствования, самообра­зования.

Так я смотрю на умение читать и писать, потому и ра­довался тому, что ты овладел этим волшебным даром че­ловеческой природы.

Но владеть даром — это еще не все, надо уметь пользоваться им, надо уметь любить и ценить его. И у нас в семье возникла особая забота — приобщить тебя к чтению, к книгам, дать почувствовать радость по­знания через чтение, счастье общения через чтение; при­страстить тебя к книгам и дружбе с ними.

Как это сделать?

Завалить тебя многочисленными красочными книгами?

Требовать от тебя, чтобы ты в обязательном порядке читал по несколько страниц каждый день?

Приводить тебе недвусмысленные устрашающие при­меры, к чему через годы может привести недружелюбное отношение к книгам?

Втолковать тебе, что чтение необходимо для твоего умственного развития?

Это верно — полноценное, многостороннее развитие становящейся личности невозможно без чтения духовно обогащающих книг.

Может быть, прибегнуть к рафинированным традици­онным приемам вроде такого — начать читать тебе увле­кательный рассказ и прекратить чтение на самом «инте­ресном месте» с надеждой, что хоть теперь ты сам возь­мешься за чтение?

Наша воспитательная практика не смогла опроверг­нуть все эти пути воспитания потребности и интереса к чтению. Мы и не намеревались это сделать. Может быть, следует оправдать всякую методику, которая будет спо­собна в какой-то степени пристрастить ребенка к чте­нию. Но мы предпочли воспользоваться ими лишь в той мере, в какой они могли стать полезными в более общей системе. А этой общей системе, этому главнейшему мето­ду воспитания потребности и интереса к чтению мы под­чиняли семейную атмосферу чтения, атмосферу культа книги в семейной жизни.

Я убежден: ребенок легче пристрастится к чтению, если вся семья, все взрослые члены семьи проникнуты этим пристрастием; если родители постоянно разыски­вают новые книги, радуются приобретению интересной книги, ведут разговор о прочитанных книгах, заботятся о скорейшем возвращении одолженных им книг, трево­жатся о книгах, которые дали почитать другим сами, берегут книги, любят стоять у своих книжных полок и вновь возвращаются к некоторым из них, устраивают семейное чтение книг.

Чтение должно царить в семье, и, надышавшись этой атмосферой, ребенок без особого труда, без болезненных переживаний настроится на чтение.

Почему ребенок, так безудержно стремящийся к шко­ле, объявляя своим чуть ли не единственным мотивом учения чтение и письмо, после овладения грамотой вдруг начинает отказываться от книги? Мамы и папы отчаива­ются:

«Ребенок не любит читать!» Принимаются прину­дительные меры. И порой случается, что ребенок настра­ивается враждебно против книги на всю жизнь.

Причина тут проста: ребенок пока еще не почувство­вал вкуса к чтению, он знает буквы, но не умеет читать. Он может прочесть слова и предложения, но не умеет по­нять читаемое. Озвученные буквы пока еще не приобре­тают для него смысла.

И вот в этой общей семейной атмосфере чтения мама и папа должны найти время, чтобы посидеть со своим ре­бенком минут пятнадцать и в спокойной обстановке по­мочь ему прочесть страницу-две из детской книги, книги сказок.

В спокойной, подчеркиваю я, ибо не так уж труд­но потерять самообладание, слушая, как ребенок читает медленно, какие он допускает «элементарные» ошибки, как он «не способен» понять прочитанное.

И чем больше мамы и папы будут терять равновесие и изливать свой гнев, тем больше оттолкнут своих детей от чтения. Нель­зя научить ребенка читать, одновременно укоряя его за то, что он не может читать.

В семейной атмосфере чтения, обстановке крайней доброжелательности мы смогли воспитать в тебе потреб­ность к чтению книг. А с помощью подбора книг развили в тебе вкус к высокохудожественной литературе и разно­сторонние познавательные интересы к научно-популяр­ной литературе.

На это потребовались годы.

Мы радовались, когда ты предпочитал остаться без игрушки ради покупки интересной книги; мы радуемся, видя, с каким вниманием ты рассматриваешь книги в книжных магазинах, как осторожно их выбираешь. Ты создал свою библиотеку и дорожишь ею. Люди многому радуются, и многое их огорчает. Они радуются, видя сердечного друга, радуются, достигнув ус­пеха, радуются своим добрым делам. Они огорчаются своим неудачам, потере друга, болезни близкого.

Книгу же может радовать только одно: когда ее читают; и огорчать тоже только одно: когда ее не читают.

Книга безгранично рада, когда переходит из рук в руки. Она раду­ется доброму отзыву о ней, о ее авторе, спору о вопросах, поднятых ею. Значит, она приносит пользу людям, помога­ет им в жизни, в укреплении веры, личной позиции.

Безгранична скорбь книги, если ее забывают на пол­ке; стоит она с неразрезанными еще страницами и на­прасно ждет того, кто раскроет ее, прочитает, вникнет в ее душу, извлечет из нее из сокровища мудрости, знания и опыта поколений.

Лежит такая книга на забытой полке и медленно уми­рает.

Книга приобретает жизнь, когда ее читают до поздней ночи, кладут под подушку, на письменный стол; радует­ся, когда кладут ее в карман, достают и раскрывают в лю­бое свободное время, читают в метро, в трамвае. Она ра­дуется тому, что, сопровождая тебя, заполняет твою ду­ховную жизнь.

Книга огорчается, когда рассматривают ее невнима­тельно, оценивают поверхностно, не вникают в ее суть, не следуют ее добрым советам. Огорчается и тогда, когда ты не хочешь вынести из ее содержания то, ради чего она и появилась на свет.

Книга радуется, когда, работая над ней, делают на ее полях пометки, подчеркивают карандашом строки, берут ее в свидетели для того, чтобы подтвердить или развить ту или иную мысль, идею.

Книга с болью в сердце переживает за своего необра­зованного владельца и гордится образованным и начи­танным хозяином.

Книга предпочитает постареть и потрепаться в чте­нии, чем умереть на красивой полке, прожив много лет в ожидании своего читателя.

Книги, как преданные гвардейцы, всегда готовы бо­роться за победу добрых идей людей, бороться против тьмы и невежества.

Но вести этих гвардейцев в бой дол­жен человек, стремящийся овладеть вершинами наук и властвовать в «царстве мысли».

— Что тебе привезти из Германии? — спросил я сына, когда мы с женой уезжали во Франкфурт-на-Майне в коман­дировку. Было ему уже 25 лет.

— Купите компьютер, если будет возможность!— сказал он. Мы купили самый дешевый компьютер.

Кстати, произошла забавная история: немецкие тамо­женники объявили нам, что вывозить компьютеры из ФРГ в СССР запрещено. Пока мы упрашивали таможенников, обслу­живающий багажным отделом просто взял два незарегистри­рованных ящика с компьютером и бросил на конвейер. Мы подумали, что ящики конфисковали. И грустно направились к самолету. Буквально перед вылетом в салон вошли двое работ­ников спецслужбы и остановились перед нашими креслами. Потребовали билеты и паспорта и долго их рассматривали. Потом вернули их и вышли.

А когда мы прилетели в Москву, то увидели, что наши ящики с компьютером прибыли вместе с нами. Сын встречал нас в аэропорту Шереметьево. Культура к вещам, которую мы воспитывали в нем, сдела­ла свое: компьютер помогал ему — молодому социологу — об­рабатывать результаты опросов и исследований, строить разные модели, готовить тексты. На компьютере он начал писать свои повести, романы, фантастические рассказы.

«ДЭДА ЭНА»

Ты раскрываешь свой первый учебник — «Дэда эна» («Родная речь»).

Чего ты от него ждешь? Кого ты там бу­дешь искать? Мало сказать — ты начинаешь новую жизнь.

С раскрытием своего первого учебника ты начнешь входить в безграничный мир знаний, мир чудес.

Как хо­рошо жить на свете, когда есть что узнавать, к чему стремиться, что делать! Как хорошо жить, когда можешь ра­довать людей!

А ты знаешь, кто создал твою первую книгу? Да, ко­нечно же. О Якове Гогебашвили мы тебе многое расска­зывали, о нем говорили тебе и в детском саду. В Грузии его знают все. Это он, великий педагог, провел много бессонных ночей, чтобы сотворить для тебя чудо — учеб­ник, который приобщит тебя к радости познания, зажжет в тебе любовь к родному языку и к учению.

«Дэда эна» выведет тебя на большую дорогу, ты про­никнешь в глубины прошлого, познаешь сегодняшний день, шагнешь в наше завтра.

Мы, взрослые, листая страницы «Дэда эна», всегда восхищаемся теми «тропинками», по которым великий педагог вот уже более ста лет вводит поколения юных в царство мысли, восхищаемся тем богатством красок при­роды и человеческих отношений, которое с жаждой ты будешь познавать.

По этим «тропинкам» ты пройдешь через леса, реки, поля и горы своей Родины. Ты увидишь, как трудятся люди, строя новые дома, мосты, заводы, фабрики, выра­щивая виноград, собирая чайный лист. И в тебе тоже за­жжется искра желания стать рядом с твоими близкими и родными, с людьми труда, работать и учиться, помогать друг другу.

На этом пути ты встретишься с маленькой Нуцой, ко­торая посадила своих кукол, как в школе, и учит их читать. Ты похвали ее, скажи ей доброе слово, она будет рада.

Ты увидишь доброго Сандро, который хочет, чтобы его больная сестра как можно скорее избавилась от неду­га, и делает все ради ее выздоровления.

Ты увидишь Гиглу, которого солнце упрашивает бро­сить уроки и выйти поиграть во двор. Но он верен себе и отвергает приглашение. Значит, есть с кого брать пример!

С тобой повстречается Вано, который мучает пойман­ную птицу и даже хочет убить ее. Возмущайся, пожалуй­ста, его поступками, дай волю птичке.

Ты прочтешь о злом мальчике, который обижает ма­леньких. Защити их от него.

Где-то в поле ты увидишь отару овец и услышишь го­лос маленького пастуха, который ради балагурства под­нял тревогу, будто его окружили волки.

Но когда волки действительно напали на его отару и он позвал крестьян на помощь, они ему не поверили. Ты, сынок, конечно, осудишь и его поступок.

Усердно следи за страницами «Дэда эна». Это мудрый учебник, потому что великий педагог его создавал «умом и сердцем своим...».

Так я размышлял тогда, десять лет тому назад, наблю­дая, как ты впервые приступил к чтению рассказов и сти­хотворений в своем первом учебнике.

Тебе было трудно читать, ты читал по слогам, медлен­но, порой не понимая смысла прочитанного слова и предложения. Это пугало тебя, и ты бывал не прочь бро­сить чудеса интеллектуальных похождений и отдаться ра­достям игры.

Но терпеливое требование взрослого — до­вести дело до конца и помощь в понимании сути читае­мого в конце концов сделали свое.

Ты нашел золотой ключик с таким же трудом, как Буратино, и вошел в мир удивительной действительности с таким же нетерпением и радостью, как Буратино.

Пока ты учился в начальных классах, занимаясь с то­бой, мы больше заботились о твоем общем развитии. Ум, сердце, руки — это то же самое, что и решать, пережи­вать, делать. В этом треугольнике, по нашему мнению, заключена суть общего развития, но, разумеется, этим не исчерпывались другие стороны целостности твоей лично­сти, которые тоже находились в поле нашего воспитания.

Твои «почему» и «а что, если» удесятерились после первых же школьных уроков. Мы принимали это за уси­ление твоей любознательности, которую надо было не только удовлетворить, но и развить дальше. Но я, право, не могу утверждать, что все наши «потому что» действи­тельно служили стимулом возникновения следующих се­рий «почему».

«Почему у человека одна голова?»

Что мне тебе ответить?

«А что, не хватает тебе одной головы? Хочешь иметь две-три головы?»

Конечно, это не ответ. И ты продолжал:

«А почему бы и нет? Когда одна голова начнет читать, другая в это время может петь, третья решать задачи! Это было бы здорово!»

«Но ведь эти разные головы на одном теле будут раз­ными людьми? Одна радуется, другая — плачет... Ты на­рисуй, пожалуйста, мальчика с несколькими головами. И, наверное, каждая голова захочет иметь свои собствен­ные руки и ноги. Интересно, что получится, если одна голова прикажет ногам пойти в школу, другая захочет за­браться на дерево, а третья будет спать в это время креп­ким сном!»

Тебя веселит такая несуразица, и ты начинаешь сам воображать более конфликтную ситуацию:

«Они могут разорвать свое тело, если одна захочет побежать вправо, другая — влево, третья захочет прыгать, а четвертая не сдвинется с места!»

«А ты знаешь, в мире пока не обнаружено ни одного существа, имеющего две или больше голов, если не будем считать отдельные отклонения. Как ты думаешь, почему?»

Твое «почему» теперь рикошетом возвращаю тебе же, и ты объясняешь мне:

«Может быть, ученые еще найдут... Но нет, не будет такого существа, двухголового, — к чему это?»

На этом мы исчерпали вопрос, целесообразно ли иметь несколько голов. Ты еще раз вернулся к нему, что­бы окончательно уяснить его для себя: нарисовал забав­ное существо — на одном теле три головы мальчиков, шесть рук и шесть ног; руки и ноги дерутся между собой, одна голова выражает радость, другая заливается слезами, третья же показывает язык. Мы с тобой много смеялись над этой фантасмагорией...

«В школе одна девочка сказала, что существуют расте­ния-хищники. Я ответил, что таких растений не может быть. Как может растение схватить кого-нибудь и съесть?» Ты доволен своей логикой и хочешь, чтобы я подтвердил твои доводы: «Ведь, правда?»

Но, право, я не знаю, существуют ли в действительно­сти такие растения. Не могу же я все знать!

«А может быть, и вправду существуют такие растения? Почему, по-твоему, они не могут существовать?»

«Не могут, потому что у растений не бывает рук, что­бы что-либо схватить, и еще у них нет зубов, чтобы съесть схваченное. Не будет же растение гоняться за зай­цем, чтобы схватить и съесть его?»

«Ты так и доказывал своей подруге?»

«Да, и она согласилась, сказала, что, наверное, ошиб­лась...»

«Может быть, было бы лучше проверить все это? А вдруг она права?»

«А как проверить?»

Мы шли из школы. По дороге детская библиотека. Мы зашли в библиотеку и объяснили доброй тете-библи­отекарше, какой нас интересует вопрос. Она предложила нам поискать ответ в детской энциклопедии «Что такое? Кто такой?». В третьем томе мы и наткнулись на «что та­кое» «растения-хищники». Стало ясно, что кто-то девоч­ке из этого тома вычитал или рассказал о растениях, ко­торые вправду умеют ловить и охотиться за комарами и мошками и подкармливаться ими.

Мы с тобой с большим интересом прочли статейку о растениях-хищниках, долго рассматривали цветные ри­сунки этих растений.

«Как теперь быть? Ведь девочка оказалась права!» Ты молчишь.

«Как ты думаешь, как бы я поступил на твоем месте?»

«Завтра, когда увижу ее в школе, скажу, что она была права. Она еще не все знала о растениях-хищниках, я расскажу ей!»

Я одобряю такое намерение.

На твои «почему» и «а что, если» ты редко получал от нас прямой ответ. Мы или направляли твои суждения, чтобы ты сам нашел его, или учили тебя пользоваться справочной литературой...

Ты очень любил играть в морской бой. Мне нрави­лась эта игра: она развивала в тебе точность, сообразительность, развивала твои эмоции. Мы брали два листка из тетради в клетку, и каждый для себя очерчивал на нем водные границы своих кораблей: 10 х 10 квадратов. Вер­тикальную линию мы нумеровали цифрами от одного до десяти, горизонтальную — буквами от «а» до «к», внутри зарисовывали корабли, количество и водоизмещение ко­торых мы заранее обговаривали, и начинали бомбить.

«В-4», — твой «снаряд» взорвался впустую, не попал.

«Д-8», — мой «снаряд» тоже взорвался, минуя твой кораблик.

Постепенно мы обнаруживаем местонахождение ко­раблей «противника» и точными ударами снарядов топим их. Но часто получалось так, что ты на один выстрел «опережал» меня и торжествовал свою победу. Эта игра развивала в тебе также терпеливость и сосредоточен­ность. Больше часа ты мог находиться в бою, не уставая и не ослабляя внимание...