Живое вещество и разум в универсуме

Сенсационное открытие академика Н.Н. Моисеева. Чем отличается живое от неживого (глава из книги Н.Н. Моисеева "Прощание с простотой")

Может показаться, что заглавие этой части книги претендует на значительно большее, чем-то, что читатель может найти в предлага­емой работе. Но в действительности оно отвечает той позиции раци­онализма, описание которой было дано в первой части.

В самом деле, согласно принятой позиции рационализма, я имею право говорить о живом веществе и Разуме, исключительно опира­ясь на тот или иной эмпирический материал. А его при изучении жи­вого вещества может дать только биосфера Земли. Значит, даже объ­явив в качестве предмета для обсуждения «жизнь в Универсуме», т.е. во Вселенной, мы имеем право (и будем) обсуждать те или иные проблемы развития живого вещества и Разума лишь в земных усло­виях. Но еще В.И. Вернадский говорил о том, что живое вещество и Разум суть явления космические. И это тоже эмпирическое обобще­ние, ибо они существуют, во всяком случае, на одном из космических тел — планете Земля. Вот почему, предлагаемое обсуждение имеет право на предлагаемое название.

Я буду продолжать использовать тот язык, который был введен в первых главах книги, поскольку, как мы это увидим, он годен для описания самых различных процессов развития. В том числе и для описания информационных процессов в живом мире. Они наиболее ярко показывают общую направленность мировой эволюции и в не­котором смысле «предопределенность» появления интеллекта и об­щественных форм развития живого вещества. Именно такой ракурс изучения истории биосферы позволяет рассмотреть этот феномен и увидеть то, что естественно назвать «Стратегией Природы» и перей­ти затем к интерпретации процесса общественной эволюции и выра­ботки концепции «Стратегии Общества» — конечной цели нашего анализа — той прагматической основе философии, говорить о кото­рой профессиональные философы обычно избегают.

В предыдущей части книги я изложил исходные положения той методологии, которая, по моему убеждению, необходимо должна присутствовать в основе анализа планетарных процессов: сама Зем­ля и все, что на ней происходило вчера и будет происходить завтра, суть частные проявления единого, общего процесса саморазвития (самоорганизации) материи, подчиняющегося единой системе зако­нов (правил), действующих в Универсуме. Течение этого процесса самоорганизации обусловлено (может быть, лучше сказать — огра­ничено) законами. Характерные времена изменения этих законов (если они меняются!) лежат за пределами доступных нам знаний и измерений. Это заставляет нас считать их неизменными.

Все развитие нашего мира выглядит сложным переплетением различных противоположных начал и противоречивых тенденций на фоне непрерывного действия случайных причин, разрушающих устойчивые (лучше — стабильные или «более или менее устойчи­вые») структуры и создающих предпосылки для появления но­вых.¹

Несмотря на огромные достижения науки послевоенных деся­тилетий, она, как и во времена Вернадского, беспомощна в своих попытках открыть завесу над важнейшей земной тайной — тайной ЖИЗНИ. Появление ЖИЗНИ на нашей планете, возникновение буфера, пленки живого вещества, которая, по терминологии Вер­надского, лежит между Космосом и неживым, т.е. косным вещест­вом Земли, как и много лет тому назад, остается уделом гипотез, не подкрепленных достаточно надежным эмпирическим материалом. Мы знаем только то, что около четырех миллиардов лет тому назад на Земле появилась качественно новая форма организации мате­рии, которая обладает удивительной способностью усваивать внешнюю энергию, прежде всего энергию Солнца с помощью фото­синтеза².

Вернадский не раз обращал внимание на то, что ЖИЗНЬ на Зем­ле вспыхнула практически мгновенно. Во всяком случае, уже через полмиллиарда лет после того, как Земля сформировалась в качестве нового небесного тела, на ее поверхности существовала развитая би­осфера — сфера функционирования живого вещества. К этому времени возникли не просто очаги жизни, а биосфера как целостная си­стема. Она, конечно, была совсем иная, чем мы ее представляем сего­дня. Но это была уже настоящая сфера жизни, и мы видим остатки ее былой и весьма интенсивной жизнедеятельности.

Появление на Земле живого вещества качественно изменило ее геологическую историю, многократно ускорив все геохимические процессы в ее внешней оболочке. На поверхности Земли возникли океаны, а вокруг нее сформировалась мощная атмосфера, содержа­щая кислород.

Для того чтобы правильно оценить роль живого вещества в ходе мировой эволюции и те скрытые возможности, которые таит этот процесс, достаточно сопоставить состояние двух космических ровес­ниц — Земли и Луны. Не возникни на Земле биосфера, наша плане­та была бы подобна безжизненной Луне, поверхность которой испе­щрена кратерами — следами метеоритных ударов — и покрыта слоем пыли, накопленной за миллиарды лет. Все, что мы видим вокруг нас на Земле, порождено ЖИЗНЬЮ.

Но мы можем только гадать, откуда этот феномен, как мог свер­шиться подобный «Акт Творения»?

Мы действительно почти ничего не можем сказать об этой вели­чайшей тайне мироздания.

О появлении жизни на Земле думали многие поколения ученых. В конце прошлого века Сванте Аррениус предложил гипотезу пан­спермии — жизнь занесена на Землю из космоса. Эта гипотеза была очень популярна, и Вернадский относился к ней крайне серьезно. И, действительно, механизм панспермии может содействовать распро­странению жизни в космосе. Но вряд ли принятие гипотезы Аррениуса решает проблему — она сводит один вопрос к другому не менее трудному: а откуда взялась жизнь в космосе, в тех местах, откуда она была занесена на Землю?

Попытка найти ответ на этот вопрос должна основываться на од­ной из альтернативных гипотез.

Первая — это признать, что ЖИЗНЬ возникла независимо от Универсума, что она столь же извечна и начальна, как и Универсум. Так считал великий шведский естествоиспытатель — для Аррениуса не существовало самого вопроса! Кстати, на этой точке зрения почти всю жизнь стоял Вернадский. Только в конце жизни он начал сомневаться в ее правильности.

Вторая — это точка зрения универсального эволюционизма. Она считает, что ЖИЗНЬ — результат эволюции Универсума и возникла она как естественный этап его усложнения. ³

Ни одна из этих гипотез не имеет достаточно надежного экспериментального фундамента, и ее выбор носит во многом субъективный характер, как и гипотеза о начальном взрыве, о которой я говорил в первой части книги. Я принимаю вторую гипотезу, поскольку я принял предположение о начальном взрыве, с которой несовмес­тима первая. А гипотезу о начальном взрыве я принял в силу того, что она мне представляется более убедительной, чем другие: в 1947 году произошло открытие Гамовым реликтового излучения, суще­ствование которого несовместимо с предположением о вечности Универсума. Ниже я еще вернусь к обсуждению этой проблемы и приведу, как мне кажется, убедительные аргументы в пользу земно­го происхождения земной жизни. Вот почему возникновение био­сферы Земли я считаю первой фундаментальной бифуркацией в ис­тории нашей планеты: однажды произошла перестройка развития небесного тела, именуемого Землей с непредсказуемым результа­том — возникла та форма организации материи, которую мы теперь называем ЖИЗНЬЮ.

Но, прежде чем обсуждать вопросы о происхождении земной жизни, следует, вероятно, попытаться ответить на вопрос: а что такое ЖИЗНЬ?

В одном из ученых трактатов я прочел примерно следующее оп­ределение того, что автор называет жизнью: жизнь есть форма суще­ствования материи, обладающая способностью к метаболизму и ре­дупликации. Еще в нескольких сочинениях говорилось о том, что од­ной из важнейших особенностей живого организма является его стремление обеспечить собственный гомеостазис, т.е. свою целост­ность и стабильность. Существуют и другие попытки определения того, что мы сегодня называем жизнью.

Но так или иначе с феноменом, который мы называем ЖИЗНЬ, обычно связывают исключительность сочетания, по меньшей мере, трех особенностей этой формы существования материи: метаболиз­ма, т.е. способности поглощать и обмениваться внешней энергией и материей, редупликации, т.е. способности к воспроизведению того или иного организма или системы организмов, и стремления к со­хранению собственной целостности, т.е. способности формировать петли обратной связи, не. вытекающие непосредственно из принципа Ле-Шателье, т.е. из законов сохранения.

Хотя явно и не формулировалось, но неявно предполагалось, что только живое вещество способно в совокупности обладать тремя пере­численными свойствами. Другими словами — они, т.е. эти свойства, являются не только необходимыми (что не вызывало сомнения — они действительно присущи любому веществу, которое мы интуитивно считаем живым), но и достаточными для идентификации некоторого вещества в качестве живого, его отличия от материи неживой.

Но последние десятилетия внесли в эти представления весьма существенные коррективы.

В 60-е и 70-е годы появилась серия работ М.Эйгена, которые в совокупности были удостоены Нобелевской премии, и многие из них уже давно переведены на русский язык. В этих работах было по­казано, что такой явно не живой объект, как биологические макро­молекулы, обладает способностью к метаболизму. Более того, М.Эйген установил и их способность к редупликации. Ее смысл может быть пояснен следующей простой математической моделью.

Обозначим через x(t) некоторое количество однотипных элемен­тов х в момент времени t. Представим себе, что воспроизведение се­бе подобных элементов происходит в дискретные моменты времени

t, t+d, t+2d, t+3d,...,

тогда динамику этого процесса мы можем описать следующим ба­лансовым соотношением:

x(t + nd) = f(x[t + (n-l}d], t + (n-l}d)-kx(t + (n-l}d) (1)

Выписанное соотношение является частным случаем так называ­емого демографического уравнения, поскольку первое слагаемое правой части обозначает интенсивность появления нового количест­ва элемента х (т.е. «рождаемость»), причем функция 1 — неотрица­тельная функция своих аргументов, если они отличны от нуля и f(0, t + nd) = 0, ибо нулевое количество элементов ничего произ­вести не может, а второе «смертность» — интенсивность убытия элементов, которая принимается обычно пропорциональной их количеству. Все величины х не отрицательны. Поэтому, если в не­который момент величина х, вычисленная по формуле (1), окажет­ся отрицательной, то ее следует положить равной нулю и на этом прекратить вычисления: совокупность элементов {х} перестает су­ществовать.

Таким образом, после работ Эйгена стало очевидно, что метабо­лизм и редупликация вовсе не являются прерогативой только од­ного живого вещества и что эти свойства недостаточны для того, чтобы идентифицировать живое вещество — выделить его из мира остального вещества. Многие, и я в том числе, полагали, что таким исключительным свойством живого осталось только его стремление сохранить целостность (гомеостаз).

Но в 1991 году я предложил модель систем элементов, обладаю­щих свойством редупликации, но не обязательно живых, способных формировать петли обратной связи, сохраняющих целостность систе­мы (см. мою статью «Биота как регулятор и проблема sustainability». ЖВМ и МФ, 1994, т.34, № 4). В ее основе лежит постулат о том, что в любом реальном процессе неизбежно присутствуют те или иные случайные факторы. Об этом постулате как об эмпирическом обоб­щении я подробно говорил в первой части работы. Из него, в частно­сти, следует, что любое множество элементов не может состоять из вполне тождественных. Будем обозначать через X = {xs} множество элементов х, обладающих свойством s (s = 1,2,3, ...).

Кроме того, условимся, что с некоторой вероятностью элемент, обладающий свойством s, может порождать и другие элементы. Это позволяет нам переписать (в рамках гипотезы средних) демографи­ческое уравнение (1) в следующей форме:

xs(t + nd) = f(xl[t+{n-l}d], x2[t+{n-l}d], .....t+{n-l}d) - kxs(t+{n-l}d) (2)

К этому уравнению надо добавить еще условие неотрицательно­сти величины xs, о котором мы говорили выше.

Уравнение (2) — простейшая интерпретация процесса «неточной редупликации». Оно описывает ряд замечательных свойств, прису­щих множеству X = {xs}. Прежде всего оно показывает, что за счет стохастики (неточности воспроизведения) множество элементов X может превратиться в систему взаимосвязанных элементов, состоя­ние каждого из которых влияет на судьбу остальных элементов. Но это еще не главное. Уравнение (2) показывает, что у множества X возникают «системные» свойства, которые не следуют из свойств от­дельных элементов. А именно — в системе X возникает тенденция сохранения целостности — целостности системы. В самом деле, предположим, что в некоторый момент t+nd некий элемент xs(t+nd) в силу уравнения (2) оказался равным нулю: «смертность» превзо­шла «рождаемость». Но тогда для следующего момента времени t+(n+l)d уравнение (2), выписанное для этого элемента, будет иметь вид

xs(t+[n+l]d) = f(xl[t+nd], x2[t+nd],...x{s-l}[t+nd], x{s+l}[t+nd],..,t.+ nd) >0. (3)

Другими словами, за счет неточности редупликации элемент xs, выбывший из системы на предыдущем шаге, снова в ней восстано­вится. Значит, в системе X возникла обратная связь, сохраняющая целостность системы, — стремление обеспечить существование эле­ментов, сохраняющих все свойства s. И возникновение такой обрат­ной связи — специфическое свойство системы, возникшее в резуль­тате действия «алгоритма сборки».

Изложенный пример в некотором смысле замыкает картину: ни метаболизм, ни редупликация, ни возникновение обратных связей, сохраняющих стабильность системы, не являются прерогативой только живого вещества. Они всего лишь свойства, необходимые для его функционирования, — они присущи всякому живому. Но они недостаточны для его идентификации, для определения ЖИЗ­НИ как феномена, рожденного Универсумом в процессе его эволю­ции.

Из сказанного можно сделать вывод, что в настоящее время у нас нет определения живого вещества, включая знаменитое высказыва­ние Энгельса о том, что жизнь есть форма существования белковых тел, нет определения, удовлетворительного с точки зрения рациона­лизма.

Таким образом, в живом веществе появляются новые принци­пы отбора, связанные со стремлением сохранить целостность сис­темы (обеспечивающие гомеостазис). Это «системные» свойства, необходимо присущие живому веществу. Однако, как это было по­казано на разобранных примерах, подобными принципами отбора могут обладать и неживые системы, например биологические мак­ромолекулы, обладающие, как показал Эйген, свойством редупли­кации.

Итак, мы не в состоянии ответить на вопрос о том, что такое ЖИЗНЬ, дать определение этому феномену. Мы знаем только неко­торые свойства вещества, которые необходимо должны сопровож­дать его жизнедеятельность. Мы знаем, что живое вещество должно обладать способностью использовать для жизнедеятельности внеш­нюю энергию и материю (быть способным к метаболизму), обладать свойством самовоспроизведения (редупликацией) и формировать петли обратной связи, обеспечивающие стабильность (сохранение гомеостаза). Однако всеми этими перечисленными свойствами мо­гут обладать и материальные системы, которые мы никак не можем отнести к живому веществу. Пример тому — системы биологических макромолекул — пример, конечно, исключительный, хотя и очень важный с общемировоззренческих позиций.

Но, оказывается, что существуют еще более удивительные свой­ства, которыми должно обладать живое вещество (и даже продукты его жизнедеятельности), свойства, которые позволяют отличать лю­бое неживое от живого. К сожалению, и это свойство тоже только не­обходимое и обладание им тоже недостаточно для того, чтобы отве­тить на вопрос: а что же все-таки означает словосочетание «живое вещество»?

В начале 40-х годов прошлого века Луи Пастер обнаружил, что любое живое вещество и многие продукты его жизнедеятельности в одном отношении подобны кристаллам — они обладают способнос­тью поляризовать свет. Еще через 30 лет Пьер Кюри объяснил при­чины этого явления. Оказалось, что атомы в молекулах любого ве­щества всегда расположены вполне определенным образом — они образуют некую структуру. Впрочем, это знали и до Кюри. Но имен­но он установил, что, кроме данной структуры, атомы в молекуле мо­гут образовать и ее зеркальное отображение, обладающее теми же химическими свойствами.

Другими словами, молекулы могут быть как правыми, так и ле­выми. Но по своим химическим свойствам они неразличимы! Обыч­ное косное вещество обладает свойством хиральности: левые и пра­вые молекулы смешаны в нем приблизительно в одинаковой про­порции, благодаря чему оно и не поляризует свет. А вот живое, как объяснил П. Кюри, этим свойством не обладает: каждое вещество в состав живого может входить (или усваиваться живым организмом) только в том случае, если оно обладает лишь вполне определенным типом симметрии. Так, например, молекулы всех аминокислот в лю­бом организме могут быть только левыми, а сахара — только правы­ми. Это свойство живого вещества носит название дисимметрии. Благодаря ему оно и поляризует свет.

Факт, установленный Луи Пастером и объясненный Пьером Кю­ри, получил название закона Пастера — Кюри. Он носит совершенно фундаментальный характер!

Таким образом, если вещество не поляризует свет, то оно заведо­мо не может быть живым. Но обратного утверждения мы, к сожале­нию, сделать не можем, поскольку существует множество заведомо неживых объектов мира косного вещества, которые свет поляризу­ют. Пример тому — кристаллы.

И все же закон Пастера — Кюри имеет огромное не только позна­вательное, но и методологическое значение. В самом деле, уже было сказано о том, что отвечать на вопрос о том, что такое ЖИЗНЬ, мы не умеем. Мы не можем и дать определение феномена жизни. Но мы знаем, что все те вещества, которые свет не поляризуют, не могут быть живыми. Мы можем даже больше — мы можем наметить грани­цу, разделяющую живое вещество от мира косной материи. Не четко обозначить, а наметить, понять ту шкалу, которая нам позволит уви­деть это различие.

Я уже заметил, что по своим химическим свойствам правые и левые молекулы неразличимы. А живое вещество их различает, по­добно физику, владеющему электронным микроскопом и прочей современной оптической и рентгеновской техникой. И не только различает, но и делает выбор. Другими словами, живое вещество, каким-то непостижимым образом получает информацию о приро­де молекул, с которыми оно взаимодействует, и распоряжается ею по непонятным для нас правилам. Оно отбраковывает и не использует молекулы, не обладающие нужной ему структурой — типом симметрии. ⁴

Если бы живое существо оказалось в условиях, когда вся его пи­ща была бы составлена из молекул, обладающих симметрией, не от­вечающей дисимметрии живого организма, то такое живое существо погибло бы от голода, несмотря на кажущееся обилие пищи. Может быть, подобный отбор повышает стабильность организма по отноше­нию к внешним возмущениям? Мы этого, увы, тоже не знаем и мо­жем только констатировать это удивительное свойство живого.

Закон Пастера — Кюри позволяет сделать еще одно важнейшее заключение.

Сегодня в руках ученых есть довольно много вещества космиче­ского происхождения. Это и остатки метеоритов и некоторое коли­чество лунного грунта. И все это вещество не обладает какими-либо признаками дисимметрии — оно свет не поляризует!

Такой факт трудно переоценить. Он позволяет сделать вывод о том, что в ближнем космосе нет живого вещества или вещества, яв­ляющегося результатом его жизнедеятельности. Это обстоятельство является одним из важнейших аргументов в пользу гипотезы о том, что земная жизнь имеет чисто земное происхождение.

Если принять эту, на мой взгляд весьма правдоподобную гипоте­зу, то мы придем в противоречие со знаменитым принципом Пасте­ра — Редди: все живое только от живого. Этот принцип — одно из важнейших эмпирических обобщений рационалистической мысли: мы не знаем примеров, которые бы ему противоречили. И тем не ме­нее мы вынуждены поставить под сомнение этот великий принцип, который как догадка был высказан Редди еще в средние века и был экспериментально подтвержден Пастером, что доставило ему мировую славу!

В самом деле, коль скоро мы приняли гипотезу о начальном взрыве и основные постулаты универсального эволюционизма, мы необходимо должны принять и гипотезу о принципиальной возмож­ности возникновения живого из неживого и войти в противоречие с принципом Пастера — Редди. Заметим еще раз, что гипотеза пан­спермии Сванте Аррениуса проблемы не решает, поскольку она опи­сывает лишь возможный механизм переноса элементов живого ве­щества через космические пространства. Даже если он однажды и состоялся, мы все равно вынуждены были бы предположить, что в  процессе эволюции в какой-то момент в некой точке пространства живое вещество возникло из неживого.

Но, приняв такое предположение и приняв во внимание изло­женное выше, логично предположить, что земная жизнь возникла на Земле, когда условия на планете были иными, нежели сейчас. Это нам сократит перечень принимаемых гипотез. А принцип (эмпири­ческое обобщение) Пастера — Редди следует переформулировать более точно: все живое в современных условиях происходит от жи­вого.

Строя эту систему умозаключений, связанных с принципом Пастера — Редди, я испытываю определенную неловкость, ибо пони­маю, сколь шатки мои аргументы в пользу предлагаемой системы предположений. И все же я рискую излагать эту схему гипотез, ибо она не противоречит эмпирическим данным вместе с теми уточнени­ями, которые я сделал. Еще с одним важным аргументом в пользу ги­потезы о том, что земная жизнь возникла именно на Земле, мы по­знакомимся позднее.

В самом начале этой книги я говорил о том, что существующих эмпирических данных недостаточно для построения «замкнутой» «картины мира». Для создания о ней целостного представления воз­можные эмпирические обобщения (которые и сами неоднозначно интерпретируют опытный материал) приходится дополнять некой системой «правдоподобных» гипотез. Их обоснование всегда остает­ся на совести автора и его интуиции. Вот такие гипотезы и были сформулированы в этом разделе.

И мы должны признать неизбежность их включения в «картину мира», поскольку нам необходима некая целостность — целостность «миропредставления». Она действительно необходима, ибо это не просто философия. Это уже прагматика, ибо целостность открывает исследователю горизонты, дает широту выбора направлений иссле­дований и расставляет важные приоритеты. К тому же она закрыва­ет возможность различных спекуляций.

Мои рассуждения могут вызвать разнообразные возражения. Вот одно из них.

«Гипотезы — всего лишь домыслы, всего лишь предположения, и можно ли на их основе принимать какие-либо решения. Всегда есть риск, что они окажутся ошибочными».

Такое возражение трудно опровергнуть. У меня, на самом деле, нет гарантий в «правильности» решений, принятых на основе тех или иных гипотез. Но не следует забывать, что предлагаемые гипоте­зы не просто домыслы. Это утверждения, которые делает исследова­тель на основе его интуиции и опыта. Сколь бы мало понятным не было слово интуиция, но опора на интуицию — один из важнейших путей познания, которому человечество обязано, может быть, самы­ми важными ПРОЗРЕНИЯМИ.

Вот только с помощью рассуждений такого рода я могу преодо­левать то чувство неловкости, которое я испытываю, утверждая сис­тему гипотез, не являющихся эмпирическими обобщениями. Я поль­зуюсь ею, и она помогает мне нарисовать целостную, целиком раци­оналистическую «картину мира».

Исследователь всегда использует те или иные не очень обосно­ванные гипотезы, но не всегда обращает внимание на шаткость ис­ходных предположений.

В предыдущих разделах я рассказал о целом ряде свойств, кото­рые изначально присущи любому живому веществу. Если выясня­ется, что некоторое вещество ими не обладает, то мы можем ут­верждать, что оно принадлежит миру косной материи и не являет­ся живым. Но обратное утверждение в общем случае не имеет мес­та: из того факта, что некое вещество обладает перечисленными свойствами, мы еще не имеем права сделать вывод о том, что оно живое. Более того, мы не можем даже дать удовлетворительного определения того, что такое ЖИЗНЬ, определить понятие живого вещества.

Я вполне согласен со следующими словами Э.Шредингера: «яв­ная неспособность современной физики и химии объяснить такие явления (т.е. процессы жизнедеятельности. — Н.М.) не дает никаких оснований сомневаться в том, что они могут быть объяснены этими законами».⁵.

Я убежден, что все детали процесса жизнедеятельности могут быть описаны на языке физики и химии, но ответить на вопрос о том, что такое ЖИЗНЬ, почему все происходит так, а не иначе, опи­раясь только на законы физики и химии, мы вряд ли когда сможем. И тем более в обозримые десятилетия. А может быть, этого нельзя будет сделать в принципе, и потребуется новая физика.

И в то же время некая размытая граница между тем, что люди от­носят к миру живого, и миром косной материи существует и тесно связана с законом Кюри — Пастера. По-видимому, в живом вещест­ве рождаются тонкие механизмы, отличающие одни явления от дру­гих, позволяющие по каким-то неизвестным нам принципам делать выбор, который однажды мы вправе назвать целеполаганием. При изучении этих процессов возникает необходимость использования понятий информации, памяти и обратной связи, в которых нет пря­мой необходимости, когда мы описываем явления, протекающие в мире косной материи.

Возникновение жизни мне представляется грандиозной бифур­кацией в процессе эволюции биосферы (а может быть, и Универсу­ма), т.е. появлением нового русла эволюционного развития и новой формой организации материального мира, с новой системой прин­ципов отбора. Но, как и всякая реальная бифуркация, реальная пере­стройка структуры процесса, она происходит не мгновенно, а протя­женно во времени. Это тоже динамический процесс, но идущий неиз­меримо быстрее тех, которые предшествовали бифуркации, и четко отличить предбифуркационное состояние от постбифуркационного нельзя в принципе. Вот почему, приняв предположение о том, что феномен жизни есть результат мирового эволюционного процесса, мы обязаны предположить, что и четкой границы, отделяющей мир живого от мира косной материи, нет! Переходные формы были, как и во всяком бифуркационном переходе, крайне неустойчивы — они просто исчезли. О них мы ничего не можем сказать. И только, отой­дя от некой мифической границы, мы можем установить появление качественно нового русла мировой эволюции, связанной с целеполаганием и определяющей ролью информационных процессов.