Она: Мистер Карнеги, я должна извиниться за свой тон. Я
потеряла самообладание. Весьма сожалею.
Я: Нет-нет! Вам не следует извиняться. Это должен делать я.
Даже школьник не допустил бы такой ошибки. Я извинился по радио в
следующее же воскресенье и хочу теперь принести извинения лично
вам.
Она: Я родилась в Конкорде, штат Массачусетс. Наша семья
играла довольно заметную роль в делах этого штата на протяжении
двух столетий, и я очень горжусь своим родным штатом. Я
действительно очень переживала из-за вашего утверждения, что
мисс Элкотт жила в Нью-Хэмпшире. Однако мне на самом деле
стыдно за то письмо.
Я: Уверяю вас, что сам я огорчился в десять раз больше. Моя
ошибка не нанесла ущерб штату Массачусетс, но чувствительно
повредила мне. Люди вашего положения и вашей культуры так редко
находят время написать тем, кто выступает по радио. Очень
рассчитываю, что вы напишете мне снова, обнаружив какую-либо
неточность в моих передачах.
Она: Знаете, мне импонирует такое восприятие моей критики.
Должно быть, вы очень милый человек. Была бы рада познакомиться
с вами поближе.
Итак, извинившись и выразив сочувствие ее позиции, я побудил
эту корреспондентку в свою очередь извиниться и
проявить понимание
моей точки зрения. Я был удовлетворен тем, что сумел взять себя в
руки и на оскорбления ответить любезностью. Я получил несравненно
больше истинного наслаждения, завоевав ее симпатию, чем если бы от
души пожелал ей провалиться в преисподнюю.
Каждый хозяин Белого дома почти ежедневно сталкивается со
щекотливыми проблемами взаимоотношений между людьми.
Президент Тафт, не являясь в этом смысле исключением, из
собственного опыта оценил действенность
демонстрации сочувствия
для нейтрализации едкости недоброжелательных чувств. В своей книге
«Служебная этика» Тафт приводит довольно забавную историю о том,
как ему удалось смягчить гнев одной разочарованной честолюбивой
мамаши.
Некая дама в Вашингтоне, муж которой обладал известным
политическим влиянием, более шести недель настойчиво осаждала
меня, добиваясь для своего сына определенной должности.
Заручившись поддержкой внушительного числа сенаторов и
конгрессменов, она приходила вместе с ними в мой кабинет и следила
за тем, чтобы их ходатайства звучали достаточно убедительно.
Однако эта должность требовала специальной квалификации, и по
рекомендации руководителя бюро я назначил на нее другого
кандидата. Затем я получил письмо от этой женщины, в котором
обвинялся в отсутствии благородства. Она заявила, что для того,
чтобы сделать ее счастливой, достаточно было одного росчерка
моего пера, а я пренебрег этой возможностью. В этом же письме она
упрекала меня в неблагодарности, так как якобы способствовала
Достарыңызбен бөлісу: