Книга Свет добра Свет братства Признание Учитель Пушкина а парус все белеет Народный поэт России

Бессмертный голос

Эта Поэзия полна глубоких мыслей и переживаний человеческой души, часто охваченной трагической болью и стремящейся к свету. В произведениях крупнейших поэтов армянского средневековья мы слышим крик души человека, живущего под гнетом церкви, ее религиозных догм, под гнетом жестокости светской власти, видим отчаянный протест, обращенный к людям и богу. Прекрасную Песню талант может высечь из своего сердца и во мраке неволи. Конечной целью человека и поэта остается радость и свобода, во имя которых работает художник и ведется борьба, всегда полная драматизма. Это мы ощущаем и в лучших образцах средневековой армянской лирики.

Истинной поэзией веет на нас от древнейших песен:

Золотой дождь шел на свадьбе Арташеса,

Жемчужный дождь лился на свадьбе Сатеник.

(«О царе Артащесе»)

Или:

О, кто бы мне вернул былое

И утро Навасарда – Нового года,

И скакание ланей,

И бег оленя,

И то, как мы в трубы трубим,

Как пристало царям.

(«Воспоминания Арташеса»)
Замечательны трудовые песни армянского народа. В них Поэзия разлита, как воздух летнего утра, полдня или вечера над пашнями и горами, над домами и деревьями. Эти песни подкупающе непосредственны. В них сохранены вкус хлеба, воды и соли, созревание колосьев и зелень травы, работа крестьянина в них выражена со всей ее полнотой, как надежда пахаря на урожай.

Армянские трудовые песни освещены светом добра, согреты сердцем работящего человека. Из лих на нас смотрят мудрые и усталые, но не отчаивающиеся глаза пахарей, каменотесов, косарей и пастухов, которые мечтают о лучшем, зная цену жизни и хлебу, мудро делающих свое дело, умеющих переносить трудности и неудобства, не теряющих веры в жизнь, не отвергающих ее смысл. Они как на работу, так и на дождь и снег спокойно смотрят, потому что знают: без влаги и поле не уродит и не будет травы на пастбищах. А звезды над нолем и пастбищем, над дорогой и двором также говорят им о многом, своим спокойным вечным горением помогая не отчаиваться. Так входит мир в народную поэзию, детски непосредственную, незатейливую, бесхитростную, естественную, как течение реки и белизна снега. Все эти свойства народной поэзии есть в армянских Песнях. Выраженные по-своему, эти песни родственны и созданиям других народов. Так и должно быть в общей человеческой семье, ибо люди всюду остается людьми. Их труд и надежды, радости и страдания всегда схожи. Я вовсе не утверждаю, что все народы слагают свои песни одинаково, пользуясь одними и теми же красками и образами. Я говорю лишь о родстве сути искусства всех народов. Эта мысль подтверждается и народной поэзией Армении. Многие армянские трудовые песни имеют своеобразные рефрены-повторы:

Ты лети, коса, лети!

Ты свисти, коса, свисти!

(«Песня косаря»)

А вот рефрен другой песни:

Милые мои волы,

Знаю – сохи тяжелы.

Хоо!

Тоже нелегко сжимать,

Хоо!

(«Песня пахаря»)

2

Много в армянской поэзии и песен любви, в которых остро ощущаются страсть, огонь и свет влюбленного человеческого сердца. Эти песни ярки, эмоциональны, своеобразны. Они – еще одно подтверждение, какую прекрасную поэзию создало человечество на всех языках, какую изумительную Песнь пропело женщине, любовью которой согрета вся жизнь, все наше бытие, весь мир. Армянская народная лирика, горячая и трепетная, – замечательнейшее явление мировой лирики. Вот порывистые строки, которые выдохнул человек, осчастливленный красотой женщины, любовью к ней:

Разве не знала, что ждал я вдали?

Самая лучшая роза земли —

Ты, моя милая!

(«Ты — моя милая»)
Это восторг любви. А вот стихи о боли, рожденной любовью:

Стан твой, словно рукоять кинжала,

Вот ты вышла, вот у двери встала!

Стал больным я от любви к тебе,

А тебе, насмешница, все мало!
Известно, любовь бывает и неразделенной, нередко она приносит не только радость, но и страдания. Несмотря на это влюбленный человек все равно счастлив – его душа не пуста, он живет полной жизнью. Любящее сердце, если даже оно страдает, полно жизни, ее огня, света, силы. А сердце, которому не знакомо это чувство, просто подобно смоковнице, бесплодной и никому не нужной, в нем нет ни огня, ни силы, оно убого и мертво. Это я ощущал все время, читая армянские песни любви.

Удивительное дело! От старинных песен повеяло на меня свежестью мира, нестареющей новизной любви, поэзии и жизни. Читать их – и наслаждение и урок: не тускнея, долго живет в искусстве, не теряет свежести, первородной силы только глубоко правдивое, искреннее, а потому и истинное.

Как известно, армяне живут по всему миру, многие из них были гонимы, испытали безумие и жестокость резни и другие горчайшие бедствия, жили изгнанниками, лишенные родной земли и крова. И вполне естественно, что в армянской поэзии – от старинных песен до лирики Аветика Исаакяна – сильны мотивы скитальчества – гарбиства. «Песни изгнания» – тоже очень сильны. Они пронизаны горечью тоски по родине и любовью к ней. В этих Песнях рыдает плененная душа армянина-изгнанника, армянки-пленницы. Читая их, думаешь: господи! Чего только не пережала, но перенесла человеческая душа! Через какие только бедствия она не прошла, какие только страдания, горе и издевательства не испытала, чего только не вынесла и не выдержала! Какие только тяготы и беды не преодолели народы!

Но люди не только продолжали жить наперекор всем испытаниям, выпадавшим на их долю, но и высекали огонь поэзии даже из своих несчастий, продолжали творить и создавать, выдвигая героев и мастеров, светом своих сердец и мощью своего гения освещавших тяжелый мрак жизни. Давние мучители трудовых людей и народов, коверкавшие и уродовавшие жизнь, давно стали прахом, а поэтические творения живут, и будут жить. Как могуч коллективный ум и талант народа, как беспредельна энергия и жизнестойкость, как мощно стремление и как неистребима надежда! Именно об этом говорят нам армянские «Песни изгнания», которые древний народ пропел, побеждая великую боль и великие страдания:

Нету мне счастья с тех пор, как отбилась от стаи,

Сердце разбито мое, я – несчастная пленница!
Несмотря на горечь жалобы плененной армянки, в заключительные строки песни врывается свет надежды, без которой народная душа не остается никогда:
Может, за мною вернется родимая стая.

Может быть, в жизни моей все еще переменится!

(«Я несчастная пленница»)
Одной из самых характерных для этого цикла и замечательных мне кажется Песня «Журавль». В ней любовь к родине и тоска по ней выражены с покоряющей силой, леденящей душу. Начинается она так:

Отчего ты, журавль, в небе стонешь –

Нет ли вести из страны моей?

Чуть помедли, ты свой стан догонишь.

Нет ли вести из страны моей?

А вот последняя строфа:

На пути к Сахрату иль Багдаду

Буду ждать пролет твой, как награду.

О, журавль! Мне так немного надо –

Нет ли вести из страны моей?!

Так же самобытны, поэтичны песни о природе, обрядовые, колыбельные, плачи, религиозные заклинания. Этим, может быть, и надо бы закончить разговор о народной лирике. А все же не могу преодолеть соблазн и очень коротко скажу о колыбельных Песнях. У меня особое отношение и привязанность к колыбельной песне, какому бы народу она ни принадлежала – будь то колыбельная балкарской крестьянки, Моцарта или Шопена. В мире нет песен лучше и новее колыбельных. Они прекраснее всех на свете, потому что согреты материнским сердцем, освещены его светом, его невыразимой любовью и страданиями, в них живет чистота материнского молока. Ни в одном произведении искусства так непосредственно не выражены тревоги, и надежды человеческой души, как в колыбельной песне, где чистота материнской любви слилась с чистотой невинности ребенка. Над зыбкой Бетховена и Льва Толстого тоже, думаю, пелись колыбельные. Вся нежность мира, все его тепло, все песни птиц и шелест всех трав, все самое лучшее, самое человеческое в мире перешло в колыбельную Песню. В самые холодные, трудные и мрачные наши дни она возвращает нас к тем временам, когда мы не знали никаких бед, когда снились нам только счастливые сны и сияло для нас самое прекрасное лицо на свете – лицо матери. Колыбельная Песня согрета сердцами всех матерей на свете, ее не сумели убить жестокость и кровавые мечи, потому что она охраняема матерями всех народов. Материнская любовь к ребенку и тепло детской колыбели никогда не умрут. А потому вечно будет жить колыбельная Песня – одно из самых добрых и сердечных созданий человеческой души и фантазии.

В армянских колыбельных Песнях есть все это. Есть запахи цветов родной земли, шелест ее деревьев:

Колыбель твою качает южный ветер,

Песню напевает южный ветер.

Лань стенная молока

Своего

Не жалеет для сынка

Солнце над сыном моим светило,

Днем оно сыночку нянькой было.

«Зензегун» Теперь поэт

Ветерок,

Чтоб всю ночь напролет

Спал сынок.

Я уверен, что колыбельная Песня, как и само материнство, сильнее всех орудий смерти, придуманных для истребления людей и, значит, против жизни. Колыбельная Песня создана для жизни и непобедима, как сама жизнь. Я благодарен сложившим эти песни и низко кланяюсь той земле, где их пели.

3

В сборник средневековой армянской поэзии вошли произведения более двадцати лириков средневековья. Два из них крупнейшие мастера стиха. Григор Нарекаци (X век) и Наапет Кучак (XVI век). Главы из «Книги скорбных песнопений» – гигантского создания Нарекаци звучат так мощно, с такой силой, так серьезны, что невольно приходит сравнение с Бахом, мне вспоминается звучание, могучих творений композитора в больших католических храмах. Послушаем самого поэта:

Прими не с гневом, а благоволеньем!

Из дальних келий, тайных уголков

Достал я слово, как со дна колодца,

Пусть дым сожжения моих грехов

К тебе, всемилосердный, вознесется!

Но близок в вышине своей нездешней,

Целитель неделимых ран людских

И утешитель боли неутешной!

Наапет Кучак достоин более подробного разговора, а сейчас мне лишь хочется подчеркнуть: он так воспел женщину и любовь к ней и радость, блаженство, муки любви, а также прелесть женского тела, что, читая его айрены, диву даешься, как он это в то время осмелился сделать. Для этого, думается, нужна не только смелость, но и бесстрашие. Стало быть, Кучак обладал драгоценнейшим для поэта качеством, а потому и мог написать, не боясь церкви, такие стихи:

Хоть господь меня сотворит,

Я к священникам не ходил,

Не хотел праведников знать я –

Храм священный мне был не мил,

Но страшили меня проклятья –

Лишь красавиц и в мире чтил.

На груди их в жарких объятьях

И молился я и грешил!

Том «Средневековая армянская лирика» подготовлен был к печати в серии «Библиотека поэта» одним из талантливейших молодых литературоведов Армении доктором филологических наук Левоном Мкртчяном – знатоком родной поэзии и ее истории. Он проделал огромную работу и блестяще выполнил свою задачу. Его обширная вступительная статья – серьезное исследование. Она написана живо, хорошим языком. Мкртчян не только прекрасно знает родную поэзию, но и горячо ее любит. Он приводит ряд малоизвестных противоречивых высказываний и мнений различных авторов разных эпох, писавших о средневековой армянской литературе. Короче говоря – это серьезная работа талантливого ученого.

4

Я позволил себе написать эти заметки, не будучи специалистом в области истории армянской литературы. Но я нишу не как исследователь, а как литератор и читатель, любящий армянскую культуру.

1971