Книга Свет добра Свет братства Признание Учитель Пушкина а парус все белеет Народный поэт России
жүктеу/скачать 2,05 Mb.
|
Восхождение таланта Как-то более десяти лет назад на одной из своих книг я сделал Расулу Гамзатову такую надпись: «Лучшему из нас – нынешних поэтов гор». Это не было ни просто знаком вежливости по отношению к младшему собрату (он на шесть лет моложе меня), ни стремлением преувеличить его значение. Я так думал тогда о молодом Гамзатове, так же думаю о нем и сегодня — через пятнадцать лет. Годы, прошедшие с тех нор, доказали мою правоту. Для того чтобы с самого начала понять, как талантлив Гамзатов, не требовалось быть знатоком поэзии или мудрым ее ценителем — это сразу и безошибочно ощутили читатели. Когда в центральной прессе стали появляться стихи Расула и выходили его первые книжки в переводе на русский язык, я переживал самые трудные дни в моей жизни, но пристально следил за тем, что печатал Гамзатов. Раз я понял, как он талантлив, то мне было интересно, в каком направлении будет развиваться его дарование. Сегодня, когда поэт достиг полной зрелости и вершины своей славы, мне тем более интересно попытаться высказать о нем некоторые мои соображения. Еще до встречи и личного знакомства с Расулом в одном из журналов я прочел небольшое его стихотворение: Дверцы печки растворены, угли раздуты, И кирпич закопчен, и огонь тускловат. Но гляжу я на пламя, и кажется, будто Это вовсе не угли, а звезды горят. Звезды детства горят, звезды неба родного, Я сижу у огня, и мерещится мне, Будто сказка отца вдруг послышалась снова, Песня матери снова звенит в тишине. Полночь. Гаснет огонь. Затворяю я дворцу – Нет ни дыма, ни пламени, нет ничего. Что ж осталось? — Тепло, подступившее к сердцу, Песня матери, сказка отца моего. Стихотворение Гамзатова имело ту художественную силу и суть, было написано на такую тему, которая весьма редка была в поэзии горцев тех лет. Тогда многих наших авторов одолевали риторика, общие слова и голая декламация, стихотворцы могли писать о чем угодно, за исключением того, что их окружало, лежало рядом, просилось в стихи и связывало их с родной землей, с отчим домом. Писать на такие темы, какую поднимал Гамзатов, большинство горских поэтов в те годы считало изменой гражданственности, впадая в непростительное для литератора заблуждение. Они не хотели знать, что художник, не поняв языка родной земли, не сможет понять никакого другого, что он приходит, если позволяет, степень дарования, к человечеству, только через образы отчей земли, своего очага, через опыт родного народа, неся в своих созданиях свет его сердца. К радости моей, я в те годы, как и теперь, считал, что поэт должен говорить только о том, что ему очень дорого и близко, что необходимо людям сегодня и всегда. Прочитав это стихотворение молодого Гамзатова, я обнаружил в нем много сердечности и поэтического настроения, увидел не внешний блеск, а внутреннюю силу. Это было близко мне во всех отношениях и отвечало моим представлениям о поэзии. Гамзатов стал мне близким, и нашел в нем единомышленника в поэзии еще до нашего личного знакомства. Шли годы. Поэт продолжал восхождение, все больше и больше радуя нас своим сильным, самобытным, искрометным талантом, поднимаясь с высоты на высоту, завоевывая все большее число читателей и почитателей. Это было восхождение таланта. В чем же секрет широкой популярности поэта, пишущего на языке малочисленного горского народа? Прежде всего, успеху Расула Гамзатова у широчайших читательских кругов способствовал его талант. В характере дарования аварского поэта я нахожу счастливое сочетание лирической силы с остротой мысли. Такое завидное сочетание и приводит к замечательным результатам. Его Поэзия много дает и уму и сердцу, вот почему стихи Гамзатова нравятся самым разным читателям. Его манера письма простая, тон доверительный, сердечный, образность сильная — все это укрепляет слитность мысли и чувства. Он обычно пишет о вещах, близких огромному большинству людей. И семена у него попадают в почву так, как надо. Расул сумел соединить восточные, горские традиции с великим опытом русской поэзии. Возьмем одно из самых известных стихотворений — «Журавли», ныне ставшее популярной песней. Поэт в нем говорит о тех незабвенных детях Родины, которые полегли в родную землю, отстаивая ее от врагов. И до Гамзатова писали «об этом многие, но Расул написал иначе – сильно, сердечно, проникновенно, пронзительно: Летит, летит по небу клин усталый — Мои друзья былые и родня. И в их строю есть промежуток малый, Быть может, это место для меня?
У Гамзатова, к его счастью, нередко в стихах откровенность, обнаженность сердца. Это для поэта драгоценно и ничем не заменимо. Тут мастерство – только подспорье. В стихах Расула много душевного тепла, доброго огня, сердечности, лиризма. Он умеет писать весело, остроумно, с улыбкой. У него есть стихотворение, обращенное к женщине, в котором оп говорит, что если тысячи мужчин влюблены в нее, то среди них и Расул Гамзатов, если в нее влюблен только один мужчина, то это тоже Расул Гамзатов, если же никто ее не любит и она страдает, это значит, поэт Расул Гамзатов мертвый лежит в горах. Полушутливый тон, присутствие улыбки делают стихотворение ярким и интересным. В умении сочетать улыбку с горечью, остроумие с печалью, серьезность с шуткой я вижу особенность дарования Гамзатова. Это чувствуется и в циклах поэта — четверостишия и надписи. В первой группе стихов мы видим настоящую серьезность, лиризм, глубину, драматизм, а во второй, как и в эпиграммах, много остроумия и улыбки. Эти черты дарования Расула одинаково важны для него и одинаково хорошо служат его поэзии, придавая ей многогранность, широту, большую жизненную силу. И еще одно очень нужное для художника качество есть у Гамзатова – это умение связывать все родное, близкое, отчий дом, Песню матери и сказку отца с жизнью всей страны, с всеобщим, глобальным, с универсальным. Это делает его и национальным, и общечеловеческим, спасает от риторической декламации. Я бы назвал это умением с отцовского дворика видеть весь мир. Расул Гамзатов – вдохновенный поэт-гражданин, один из славнейших певцов страны. Он в полную меру узнал признание и любовь массы читателей, почет и славу, достойно воспел Родину и ее строителей, ее женщин и героев, ее колосья и деревья, горы и долины, ее бессмертную красоту. Большой поэт нес и несет свою большую любовь к людям, ко всему хорошему на свете, и люди отвечают ему любовью. Я видел Расула на его каменистой, как и мой Чегем, земле, в маленьком ауле Цада, в Москве и Париже, Душанбе и Ленинграде и бывал свидетелем, как радушно и любовно, как горячо его принимают всюду. У поэта, любящего жизнь и молодость, уже поседела голова, но он полон энергии, вдохновения. Расул всегда остается для нас, его товарищей, милым, жизнерадостным, добрым, остроумным, не приобретая никакой тяжеловесности, важности, лжемудрости. Мы любим его стремительным и сверкающим. Расул! Давай снова, как много лет назад в твоем Хунзахе, станем лицом к горам и посмотрим на их высоту и белизну. И не надо никаких слов, никаких клятв вслух. Я вновь, как пятнадцать лет назад, только хочу тебе сказать: – Здравствуй, Расул, лучший из нас – нынешних поэтов гор! 1973
Лицо поэта Гете сказал: чтобы лучше понять поэта, надо увидеть его родину. Я, к моему огорчению, не был на родине Мустая Карима – в Башкирии. А она самая большая его любовь. Он через нее открывает для себя весь мир. Она – начало и конец его песни, радость и смысл его жизни, его творчества. Как странно, что я никогда не был в доме друга, не смотрел на землю, где качалась его колыбель, на небо, на котором он впервые увидел звезды, на ту землю и на то небо, которые дарят Мустаю его песни. Но все же я тешу себя надеждой, что понимаю поэзию Мустая Карима. Говоря о поэте, мы всегда говорим о его любви. Только ею живет все созданное им. И ненависть, и печаль рождаются у него через любовь к миру, к жизни и людям, ко всему хорошему и живому. Я, возможно, написал бы о Мустае лучше, если бы мне пришлось посмотреть в лицо его большой любви – Башкирии. Что делать! Сожаления сопровождают нас всю жизнь. Если бы ничего я не читал о Башкирии, кроме книг Мустая Карима, и не видел ни одного башкира, кроме Мустая, то и тогда я мог бы считать, что знаю Башкирию и ее народ. В сказанном мною нет никакого преувеличения. Давно известно, что Поэзия любого народа – есть лучшее выражение его души и характера. Именно с таким художником мы имеем дело, когда идет речь о Кариме. Тициан Табидзе писал, что он – тростниковый ствол, приставленный к губам Грузии. Подобное же мог бы сказать о себе, о родной Башкирии и Мустай Карим. Он имеет на это право, ибо он тот поэт, который открыл нам, его читателям, сердце и ум родного народа. Он хотел, чтобы мы полюбили его землю и небо, его народ, замечательный со своими неповторимыми особенностями. Мустай добился своего: мы полюбили его поэзию, а через нас и все, что дорого ему. С какой сокровенной стороны открыла, к примеру, для всех нас Армению живопись Сарьяна. Так же открыл поэтическую душу Башкирии Мустай Карим. Мустай Карим прежде всего, дорог нам естественностью своей самобытной поэзии и большой человеческой добротой. Я имею в виду ту доброту, которая рождает героев. Ею движимо все прекрасное на земле. Мы знаем, что она дала советским людям силы победить фашизм. Самый суровый и могучий, самый героический из мировых художников — Бетховен говорил, что он не признает в человеке других преимуществ, кроме доброты. Это драгоценное признание потому, что принадлежит сильнейшему. Замечательнейшее из человеческих качеств – доброта – требует больше всего мужества и героизма. Очень нелегко ведь творить добро и отстоять его. Давно известно, что все прекрасное естественно. И я не зря выше упомянул об этом качестве стихов Мустая Карима. Поэзия идет разными путями и, разумеется, должна быть разной. Но, несмотря на это все крупное и значительное стремится к высшей простоте и естественности и, в конце концов, приходит к ним, какими бы сложными и трудными путями оно ни шло, какие бы ни были заблуждения и поиски. Хочу целиком привести маленькое стихотворение «Белое и черное»: Цвет горя черен, черен, как земля, Приходит, наши волосы беля. Земля, она сама черным-черна, Но белизну цветов поит она. Коль одного тебя гнетет беда, Не говори, что вся земля седа.
Мы знаем, что подлинный язык поэзии – это язык оригинала. Мне приходилось переводить Шекспира, Лопе де Вега, Пушкина, Лермонтова, Есенина, Твардовского, Лорку. И на собственном опыте знаю, что такое перевод стихов, как трудно приблизиться к силе подлинника, с какой бы любовью к оригиналу, уважением к автору и даже знанием дела ты ни переводил. Карима переводят на русский язык любящие его поэты, талантливые люди. А все равно невозможное всегда остается невозможным, хотя рьяные оптимисты и утверждают, что невозможного нет. Приводя выше хороший перевод Ирины Снеговой, мне только хотелось подтвердить свою мысль о благородной простоте и естественности, за которые ратую. Эти художнические черты мне дороги, может быть, потому, что я, крестьянин по рождению, рос среди крестьян. В горах я привык к простоте пахарей и каменотесов, пастухов и дровосеков, к естественности дерева и камня. Моя мать, неграмотная крестьянка, говорила просто. Все это я воспринял с молоком матери, все это до сих нор живет во мне. Поэтому, возможно, я даже слишком назойливо твержу о простоте. Не могу утверждать, что сам я всегда был безгрешен в этом отношении. Зато я всегда ценил эту черту в Кариме и его работе. Я за простоту Пушкина, Есенина, Твардовского — за трудно доступную для художника высшую простоту, о которой мечтает и к которой стремится каждый поэт. К числу таких принадлежит и Карим. Мне легче судить о его поэзии, чем многим товарищам и почитателям башкирского мастера. Мы оба литераторы тюркоязычных народов. Я не раз являлся первым слушателем или читателем новых, только что написанных им стихов и драм. Мне в этом повезло куда больше, чем, например, Расулу Гамзатову, читающему книги своего друга только в переводе. Мы наследники громадного поэтического опыта. И нынешние тюркоязычные поэты, в частности, должны быть благодарны своим предтечам, оставившим нам замечательное наследство. Из глубины времен дошли до нас живые голоса Лейли и Меджнуна, Фархада Ширин, которым подарили бессмертие великие тюркоязычные поэты прошлого. Мы владеем таким наследством, имеем, как говорится, в своем распоряжении многовековой опыт больших поэтов. Мне хочется еще раз убежденно подчеркнуть: высокая культура и простота нерасторжимы. Я веду речь, разумеется, об истинной культуре. Блеск зеленого плода никогда не надо принимать за зрелость. Мустая Карима я считаю крупным новатором в его родной поэзии. Новаторство заключается не в расстановке стихотворных строк, таится не только в рифмах. Оно приносит в поэзию каждого народа новые художественные мысли и образы. Художник-новатор видит явления жизни с новой, неожиданной стороны, сказанное им бывает так значительно, что становится новым словом. Без этой значительности и глубины не бывает и нового. Когда Пушкин написал «Зимний вечер», в котором было столько естественности и новизны, – это явилось открытием в русской поэзии. И каким еще открытием! Я сознательно ссылаюсь на большие явления мирового искусства. Для нас, повторяю, очень важны опыт крупнейших художников и умение учиться на этом опыте применительно к своему времени. Без этого никто не мог еще двигаться вперед, каким бы храбрым он себе ни казался. Странно, что писавшие о Мустае Кариме до сих нор не говорили о его новаторстве. А он из тех поэтов, которые вернули родной поэзии живое дыхание и горячую кровь после широкого распространения в наших республиках безжизненных и бескровных примитивов, убогого стиходелья. Он из числа тех поэтов наших дней, которые нанесли сокрушительный удар по антихудожественной версификации и крикливой риторике. Говорят, что слова человека похожи на него самого. Думаю, что это верно. Мустай Карим в жизни, как и в своей поэзии, прост в лучшем смысле слова. Никакой позы. Жизненные блага и известность не сделали его ни спесивым, ни самодовольным. Каждая яблоня может давать плоды только того сорта и вкуса, которые на ней растут. В поэзии то же самое. Плоды поэзии Карима имеют свой цвет и вкус. В его стихах много доброго света, света человечности и мужества. Он мужественный человек. Так от века положено художнику. Этого требует его служба, трудная и благородная. Большой советский поэт Мустай Карим так и говорит о жизни – с любовью и мужественно, просто и серьезно. Все настоящие люди – выше я тоже пытался сказать об этом – любят детей. Мне кажется очень примечательным стихотворение Карима «Так начинается жизнь» о ребенке и жизни: Полз мальчик на четвереньках, Он был еще очень мал. С последней он сполз ступеньки, Коснулся земли и... встал.
Есть на земле закон: Родившийся человеком Не ползать по ней рожден! Правдивые строки, написанные с достоинством. Когда литератор говорит о жизни фальшиво, изображая её как нечто легкое, что, к сожалению, порой встречается в нашей поэзии, это воспринимаешь как личное оскорбление. Ложь и фальшь – злейшие враги поэзии, ибо поэзия — создание правды и искренности, обнаженности сердца. Кто не чувствует этого, тому не суждено быть поэтом так же, как хромому бегуном. Вот как Мустай Карим говорит о жизни в процитированном выше стихотворении: На ноги став однажды, Не упади, держись!.. Так начинает каждый Трудное дело – жизнь.
Надеждой я селюсь в сердцах, И прочь гоню тоску я, А души, где ютится страх, Отвагой атакую. Слезу увижу хоть одну, Сотру ее мгновенно, А мысль, что дремлет, как струну, Нечаянно задену...
Даст людям каплю света, Я заслужу наверняка Быть в полный голос спетой. Надолго сказаны нестареющие слова Блока о поэте: «Он – весь дитя добра и света, он – весь свободы торжество!» Недаром лучшие советские поэты в годы войны сражались с фашистами. Они воевали с убийцами великого поэта Федерико Гарсиа Лорки. Мустай Карим тоже ушел на фронт юношей, воевал как преданный сын своей Родины, был ее бойцом, вернулся израненный, выжил чудом. Жесточайшая из войн научила поэта многому. Такие уроки даром не проходят. Мустая война научила не только любви к мужеству и стойкости, но правдивости и уважению к жизни, к горю людей. Он хорошо знает, что такое радость и боль, жизнь и смерть, каковы они на цвет и вкус. Недаром он через много лет после войны написал: Придет весна. Опять в снегу Весной ручей заговорит. Не стихнет ненависть к врагу- Ведь кровь металл не растворит. А раны старые горят. В Париже третий день подряд О новых войнах говорят. ...И снег идет три дня подряд. Мне вспомнились военные годы. Заснеженное Подмосковье. Поэт Дмитрий Кедрин в бревенчатом домике переводил стихи юноши-фронтовика Мустая Карима и читал их мне. Тогда, конечно, не мог я знать, что нас ждет впереди, что жизнь будет так милостива ко мне при всех несчастьях и выведет меня из всех бед, одарит дружбой Мустая. А с ней я стал богаче и сильней. Мустай Карим – один из выдающихся советских поэтов. Кроме стихов и поэм, его перу принадлежат повести, рассказы, пьесы. Его трагедия «В ночь лунного затмения», но моему мнению, является одной из лучших современных пьес. Она обошла сцепы десятков театров на разных языках. Лицо друга для нас прекрасно всегда – в радости и горе. Как хорошо смотреть в лицо друга! Оно освещает твой праздник и дает утешение в боли. Я привык смотреть в лицо Мустая. Оно одно из самых красивых для меня. Когда он рядом, мне хорошо, легче жить и переносить трудности, неудачи. Это мне приходилось испытывать не раз. Он бывал на моей родной земле, молча смотрел на снега Эльбруса и желтые скалы Чегема, а, уехав, домой, написал о них замечательные стихи. Мы видели его и не раз слушали за дружеским кавказским столом, как это было однажды в ночном пиру в саду среди скал над рекой Черек. Он пожимал руки горцам-колхозникам и казался одним из них, был похож на них, они полюбили его так же, как мы, литераторы – его товарищи. Я видел Мустая Карима и в те дни, когда его неожиданно постигла беда. Мустай вел себя мужественно и достойно, как и каждый раз, когда жизни угодно бывало испытать его. Об этом стоит сказать, ибо поведение человека в труднейшие часы или дни жизни больше всего дает возможность судить о нем. Те человеческие качества, которые я пытаюсь отметить в Мустае Кариме, перешли в его произведения. Мне вместе с Мустаем Каримом приходилось смотреть на белые от снега улицы Москвы и зеленые платаны Тбилиси, стоять у армянских храмов, радоваться казахским и азербайджанским горам, сидеть на съездах, выступать на вечерах. Всюду Мустай остается Мустаем — вдумчивым, скромным и умным человеком, умеющим слушать другого, верным себе. Мы с ним как-то вместе были в мавзолее Низами в городе Гяндже. И в книге для посетителей оба рукой Мустая написали слова любви к великому поэту Востока. А потом ночью смотрели на луну над древним городом, на звездный ход, как бы став на одну ночь восточными звездочетами, и думали о вечности, о бессмертье жизни, о добре, которому искони служат поэты. Там же, в Гяндже, во дворе мечети, мы видели мощный ствол платана, ровесника Низами. Дерево, которому восемьсот лет, еще жило и цвело. Но ведь и Поэзия Низами живет и цветет до сих нор. Мы много видели вместе с Мустаем. Мустай Карим, народный поэт Башкирии, родился в 1919 году. Ему не много и не мало лет. Он, как говорится, в расцвете сил. Созданы замечательные песни, но лучшие еще впереди. Я верю в это. Надежда самая белая птица на свете. Пусть живет она и летает над землей. Еще придут в наши дома лучшие песни большого поэта совьют у наших карнизов гнезда, как ласточки ранней весной. Живет рядом с нами крупный человек-поэт, верный жизни и поэзии, до конца преданный им, как и своей родине, обаятельнейший из нас. Он каждый раз дает мне возможность уверовать в человеческую дружбу, верить в то, что это не пустое слово. Хорошие люди и крупные поэты таковы всегда. Коммунист и гуманист Карим свою службу художника и гражданина несет с достоинством. Вот что мне хотелось сказать о выдающемся советском поэте, о человеке с умной головой и светлым сердцем – Мустае Кариме. Остальное скажут вам его стихи и поэмы. Они скажут несравненно больше, чем я своим беглым рассказом. 1965—1972
1 Глубокая Поэзия Давида Кугультинова еще раз говорит о том, что талантливы все народы. Он, пишущий на языке малочисленного народа, стал известен всей стране и за ее рубежами. Надо знать жизнь Кугультинова, чтобы по достоинству оценить его мужественные и оптимистические стихи. Знаменательно, что из всех испытаний он вынес главное — уважение к жизни, к людям, высек огонь творчества. И отсюда родилась его серьезная и очень человечная Поэзия. Из своей судьбы он выковал мужественные ритмы, пережитое превратил в мудрые уроки для себя и других. Поэзия Давида Кугультинова дорога именно этим — углубленным отношением к жизни. Хорошо рифмовать умеют многие. Техническая сторона стихотворного дела достигла ныне большого совершенства. Кугультиновские стихи и поэмы значительны. Его девизом является: всегда оставаться стойким гуманистом, как и полагается советскому художнику. Вот строки стихотворения по мотивам фольклора: Свирепых львов увидел я во сне, Развеселило их мое обличье!.. И дать клыки они решили мне, Чтоб слабых бить и жадно рвать добычу... Но отказался я от этих прав, Остаться человеком пожелав. Огонь прекрасен, когда он греет людей зимним днем, когда на нем печется хлеб для детей. Но он страшен, сжигающий дома и колыбели. Таким является и слово. Оно прекрасно, когда служит добру и счастью людей. Но ему не раз приходилось служить злу – тогда слово становилось страшным, как огонь во время пожара. И как были далеки в такой несчастный час слова шепота девушки, обращенные к любимому, слова песни матери над колыбелью; как далеки были в этот страшный час слои, мудрости каменотеса и пахаря... Как несчастны слова, когда они служат жестокости и смерти, они, созданные жизнью и для жизни! Прометей принес людям огонь не для того, чтобы им сжигать дома. Народы создали языки не ради вражды и злобы Слово советского поэта Кугультинова обращено к добру и свету. Оно страстно служит счастью людей, процветанию своей Родины. В этом его сила, мудрость и значительность. Его слово рождено идейной убежденностью. Давид Кугультинов идет с теми, кто трудится и созидает, он во всем хочет быть с ними до конца своих дней. Мне очень нравится, его небольшое стихотворение, оно, по-моему, выражает главное, чем живет сто сердце: Метель беснуется... Беда, беда! И под ее неистовые стоны Я думаю о степи заметенной, О них, друзьях, пасущих там стада... Моих друзей буран в степи застиг, Прошу вас, люди, думайте о них! Ведь если думать, думать всем вдали О тех, кто в снеговой пучине тонет. – Их наши мысли, говорят, догонят, Поддержат их хоть на краю земли, Помогут одолеть тот путь, ту малость, Что до спасенья им еще осталась. В стихах Кугультинова много жизни, ума и талант. Его поэзия прекрасна глубиной мысли. Книги без изъянов редки. Наверное, и у сборников Кугультинова они есть, но небо не перестает быть прекрасным оттого, что на нем видны одинокие тучки. Не будем искать волосок в яйце, как говорят кавказцы. 1966 2
Передо мной лежит новое издание лирики Давида. Книга названа автором просто и хорошо: «Близь и даль». С названия начинаются поиск и творчество. Чем проще, скромнее и точное название – тем лучше. Раскрыв его книгу, я снова говорю с поэтом, которого люблю. Если говорить об особенностях и характерных чертах поэзии Кугультинова, то я бы сказал: глубина мысли, серьезность и значительность содержания. Мне могут возразить, мол, сама по себе мысль не является поэзией. Верно. Но без мысли также нет поэзии. Чем глубже в них мысль, тем значительней и лучше стихи. В поэзии всегда присутствует мысль, но в ней она обычно бывает выражена пронзительно-образно. Это мы и находим у Давида Кугультинова. У него мастерски слиты мысль и вдохновение, образность и эмоция:
Пусть в себя поверит человек! Пусть в приливе радости горячей Ощутит себя потомком всех, Кто творил, кто сделал мир богаче... Дайте, дайте первую удачу!.. Этим горячим поэтическим строкам никак нельзя отказать ни в глубине, ни в эмоционально-образной силе. Во всем, о чем бы он ни писал, мы чувствуем горячую убежденность большого художника. А какой эмоциональной силой пронизано превосходное стихотворение "Смерть сайгака", или "Расстрелянное утро", глубоко драматичное, живописное и пронзительное одновременно. В нем сосредоточились, сошлись все лучшие черты кугультиновской поэзии. Вот несколько строк из него: Сайгак подпрыгнул... Он рванулся к небу, Как человек пронзительно крича, И крик его пронесся, словно смерч. Бегут вразброд недавние соседи В смятении, в страшнейшей из трагедий, Когда живое ощущает смерть. Несутся птицы с шумом... А сайгак Лежит... Пригнулась шея неуклюже... Дымится кровь и натекает лужей...
Какое доброе свершить мне дело, Чтобы твоя улыбка потеплела? За каждый день я у тебя в долгу И каждый миг об этом беспокоюсь...
Вот что пишет он сам в автобиографии: «Стихи – не ребусы для тренировки мозга. Они должны быть ясными и нести мысль, делающую хоть маленькое, но открытие. Неясность мысли рождает неясность формы». Кугультинов постоянно верен этому принципу. А принцип этот ввел в литературу Пушкин известным высказыванием о Баратынском: «Он у нас оригинален, ибо мыслит». Величайший из русских поэтов ценил мысль в стихах. И в то же время никто, думаю, не сомневается в том, что Пушкин был одним из эмоциональнейших лириков мира. Давид Кугультинов, самобытный художник, остается верным своей природе, характеру своего дарования. Это делает его оригинальным, самостоятельным и сильным. Он никогда не пытается петь чужим голосом, в нем нет ничего показного, он не говорит: «Смотрите, как ловко я умею писать, какой я мастер!», не гарцует перед читателями, любыми способами стараясь поправиться им, а серьезно делает свое дело, подобно трудолюбивому пахарю. Это и приводит поэта не к мнимой, а настоящей победе. Давид Кугультинов не баловень судьбы, и у него никогда не было дешевой и незаслуженной популярности. Он, к своему счастью и к нашей радости, обладает характером истинного художника. Как важно и как хорошо, что он не очерствел душой, не разлюбил ничего, что было дорого ему. И все дорогое он воспел, чем и заслужил интерес и любовь читателей. Только человек, умеющий ценить все хорошее в человеке, мог написать стихотворение, начинающееся словами «Я помню прошлое» – стихотворение о человеческой доброте: Я помню прошлое. Я помню Свой голод. Больше я не мог, И русская старушка, Помню,
Мне хлеба сунула кусок. Затем тайком перекрестила В моем кармане свой ломоть. И быстро прочь засеменила. Шепнув: «Спаси тебя господь!» Хотелось мне, се не зная. Воскликнуть: «Бабушка, родная!» Хотелось петь, кричать «ура»! Рукой в кармане ощущая Существование добра.
Поэзия Давида Кугультинова вся пронизана высокой человечностью, истинным социалистическим гуманизмом, коммунистической нравственностью, стойкостью борца за лучшие человеческие идеалы. Тем ценнее ощущать такую первородную и неподдельную силу поэзии в книгах Давида Кугультинова: Приснились джунгли нынче мне во сне. Кругом визжала обезьянья стая... Раздобрясь, хвост они давали мне, Чтоб лезть в верхи, при случае, петляя... Но отказался я от этих прав, Остаться человеком пожелав. Свирепых львов увидел я во сне, Развеселило их мое обличье!.. И дать клыки они решили мне, Чтоб слабых бить и жадно рвать добычу... Но отказался я от этих прав, Остаться человеком пожелав. Если бы мне пришлось составлять антологию ста лучших стихотворений лирики нашего времени, я бы непременно включил в неё эти стихи Давида Кугультинова и еще несколько стихотворении. 1973
жүктеу/скачать 2,05 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|