котек1 !
Оразбай сдержанно посмеялся вместе с другими и доба- вил от себя:
воистину котек! О, аруах! А мне будет сопутствовать удача, иншалла!
Выборы остановить было нельзя. Стали считать шары, брошенные за Кунту. Их оказалось двадцать один. Мир об- рушился в глазах сыновей Кунанбая. Они сидели, ничего не понимая. Оспан потерпел полное поражение. Волостным пра- вителем был избран Кунту.
Дальше – хуже, кунанбаевская партия не получила боль- шинства и в выборах биев для двенадцати родовых аулов. Всего несколько человек из сторонников Кунанбаевых были выбраны биями.
Выборы закончились, и в час роспуска выборного съезда Оразбай, Жиренше и другие заговорщики собрались вокруг вновь избранного волостного правителя и воздали ему шум- ные почести. И несмотря на то что они находились в пределах исконного аула Кунанбая, его противники вслух радовались своей победе на выборах. Жиренше сказал знаменательные слова:
Благословенно имя нашего волостного! Кунту2, ты долго заставил нас ждать, но все равно взошел над нами ясным солнышком! Иншалла!
Радость и ликование клики Оразбай – Жиренше были по- нятны: отныне нашейный знак и печать волостного головы
1 Котек – слово ненормативной лексики, возглас испуга.
2 Кунту – буквально: взойди, солнце.
будут служить интересам тех семи толстосумов, которые устроили победу Кунту на выборах. Бии будут оправдывать и обелять черные дела приспешников волостного правителя, дубина власти теперь хорошо послужит грабежам и насилию новой партии, пришедшей к власти. Бумажные «приговоры», ябеды и жалобы теперь начнут составляться только в пользу сторонников этой партии, отары овец и табуны лошадей будут отниматься по суду только в их пользу.
По всем джайлау разъехались выборщики и разнесли по Тобыкты разные истории, тяжелые для одних и веселые для других, – связанные с неожиданным, неслыханным ходом прошедших выборов. Особенно смешною была байка про то, как баба уездного начальника в сердцах выкрикнула не очень приличествующее ей слово «котек» (так был воспринят степ- няками ее удивленный возглас «Как так?»), узнав, что понра- вившийся ей Оспан Кунанбаев проиграл выборы.
Для сыновей Кунанбая их поражение на выборах стало предметом мучительных раздумий, они никак не могли по- нять, как же могло случиться, что их так больно покусали те, что были намного слабее. Проводив уездного главу и кре- стьянского начальника, братья начали собираться то у одно- го, то у другого, днями и ночами обсуждая, что им теперь надо предпринять, дабы вернуть власть и свое влияние.
Однако тщетность их намерений была очевидна для всех, да и для них самих также. Прямо и открыто об этом решился высказать им только Абай. Однажды он зашел на совет ак- сакалов и карасакалов рода Иргизбай, проходивший в доме Оспана, и заговорил, стоя у двери:
Е-е! Вы как спугнутые сурки – хотите заново рыть норы? Однако на пути у вас оказался крепкий пенек по имени Кунту, и вы хотите всем скопом навалиться и прогрызть, искромсать пень зубами и когтями. А что еще остается вам делать? Сурки и должны поступать как сурки… – сказав это, Абай повернул- ся и вышел вон, посмеиваясь.
Абая ничуть не задевали все эти стенания и проклятия:
«Унизили наше достоинство! Опозорили, будь они прокляты! Очернили!» Торжество же и насмешки Жиренше – Оразбая,
мол, «посадили в лужу», «осмеяли гордецов», – направлен- ные и против него лично, Абая только забавляли. Он был за- нят своим делом, а на всю эту суету смотрел со стороны с усмешкою.
4
Итак, весть о том, что волостным правителем избран не один из сыновей Кунанбая, а человек из другого рода, дошла до Базаралы на каторгу. Базаралы решился на побег. Про- шли месяцы – и вот он в родных краях. Свершилось то, о чем говорит народная молва: «Зашитый в новый саван не вернет- ся, одетый в старое рубище – вернется». Одетыми в старое платье джигиты уходили на войну, в опасный поход. Базара- лы вернулся домой полным сил и решимости, не сломленный духом и телом.
Испытав и преодолев все тяготы и мучения беглого ка- торжника, Базаралы добрался, наконец, до Семипалатин- ска. И тут почувствовал себя почти как дома: в городе об эту пору было немало тобыктинцев, приехавших после осенней стрижки овец, в затишье перед кочевкой на зимники Чингиза. Используя свободное от степной страды время, люди везли в город тюки шерсти на продажу, свалянный войлок, меха, кожи. Длинные караваны верблюдов прибывали из степи, тя- нулись по улицам и постепенно рассасывались по дворам ка- захов, живших на обоих берегах Иртыша. Кочевники несуетно продавали свой товар, затем покупали на базарах все необ- ходимое по их жизни и обиходу: муку, чай, посуду, ковры, бога- тую свадебную одежду, подарки. И как раз в такое благостное для степняков время по переулкам города, где обосновались люди Жигитек и люди Бокенши, пронеслась нешумная, но по-
разившая всех весть: «Вернулся Базаралы с каторги, живой и невредимый!»
И вот уже неделю беглый каторжник провел среди своих в городе, переходя из дома в дом, попадая из одних объятий в другие, и днем, и ночью встречаясь за дастарханом с род- ственниками, друзьями, сверстниками из прошлой свободной жизни. Среди них было немало акынов и мастеров застольно- го ораторского искусства, прибывших специально в это время в город, где собиралось множество праздного народа Арки.
За эти дни Базаралы быстро отошел, – казалось, он разом свернул в ком и отшвырнул от себя все несчастья и лишения многих лет. С его исхудавшего лица исчезло выражение угрю- мой замкнутости каторжанина, с которым вначале он появил- ся среди земляков. Очень скоро на этом лице вновь появи- лась всем знакомая улыбка Базаралы, спокойная и умная. И вовсе не было заметно по нему, что годы каторги сломили, состарили его, лишь в длинно отросшей бороде засверкали серебряные пряди.
Нынешним вечером в окружении небольшого числа род- ственников, близких Базаралы находился в городском доме, где остановился Жиренше. Хозяином дома был торговец по имени Одели. Здесь же сидели Оразбай, Бейсенби, Абралы
друзья бия Жиренше. Сидел на торе и их ставленник Кунту, новый голова Чингизской волости. Также находился в комнате единственный посторонний человек, акын по имени Арип, из рода Сыбан, приятной наружности, с румяным лицом и рыже- ватой бородкою джигит. После обеда он спел немало песен, из самых новых и старинных. Затем Оразбай начал разговор. Вперив в Базаралы пристальный взгляд, словно стараясь ему внушить: «следи за каждым моим словом», Оразбай про-
изнес:
Вот ты и прилетел издалека, теперь на воле. Когда тебя увели, народ словно остался с переломленным крылом. Но мы боролись, и Аллах нам помог. Твои друзья выстояли, окрепли,
у них выросли новые крылья, они на равных борются с давним врагом. Но и враг не хочет покорно лежать, прижатый к земле! Придави змею пяткой, она норовит ужалить тебя в ногу! Сре- ди нас ты самым первым понял, что противника не мольбами побеждают, а в доброй схватке. И драться выходить надо со- обща, а не поодиночке, прячась каждый в своем углу. Всех нас всегда мучила одна мысль: «Чья удавка на шее жестче
от Кудая или от Кунанбая?» Он хватал длинными руками и пожирал нас поодиночке, довольный тем, что мы рядом, под боком у него. И вот теперь, пользуясь тем, что печать волост- ного в руках у нашего Кунту, некоторые наши аулы могут по- дать приказы в уезд, чтобы их переписали в другую волость, где нет Иргизбая. Например, в Мукырскую или Бугулынскую. Тогда мы можем бороться с врагом, находясь и внутри этой волости, и наступая на него из соседних волостей. Вот какую хитрую уловку мы придумали!
Базаралы уже слышал об этом: не на одних ночных поси- делках устами Жиренше, Бейсенби и других высказывалась такая мысль. Сегодня повторил ее Оразбай. И Базаралы ни- как не мог понять, чего добиваются эти люди: то они призы- вают «стойко бороться против волчат Кунанбая», то намере- ваются улизнуть от них, уйти от их угроз в соседнюю волость. Базаралы такое было не по душе. И со свойственными ему прямотой и честностью он высказал свое несогласие весьма нелицеприятно. Но, как и всегда, слово его было сдобрено шуткой.
Уа, мой брат Оразбай! Как же так? Говоришь такие хоро- шие слова: «поборемся», «потягаемся», – а сам хочешь спря- таться за спину других, отсидеться в соседней волости? Ведь ты посылаешь навстречу клыкам и когтям медведя одного Жиренше с жигитеками, а сам хочешь нападать на зверя – с его хвоста, что ли? Астапыралла! Разве так дерутся? Нет, до- рогой, отбежав в сторонку – драться невозможно. Твои слова, братец, тут никак не уместны!
Сказанное Базаралы было правдой, о которой мало кто осмеливался напомнить, высказать вслух. Его слово било точно в лоб.
На самом деле – переписаться в другую волость, отда- литься от Кунанбаевых желал не только Оразбай, но и сам новоиспеченный волостной аким Кунту. Он предполагал, что в будущем вполне может потерять власть, – и хотел бы за- ранее подстелить соломки. Чтобы переписаться в другую во- лость, надо было получить на приговоре подписи с согласием двенадцати родовых старшин административных аулов. Эту бумагу Кунту уже потихоньку заготовил, опередив всех, Ораз- бая также, который подобной бумаги еще не имел.
И теперь, после выступления Базаралы, волостной Кун- ту испугался, что слова того могут дойти до народа, и тогда всем станет ясно, как слаба и труслива его, Кунту, собствен- ная власть, и доверия народного ему не видать. Он решил глубоко схоронить от всех бумагу с двенадцатью печатями. И заговорил вкрадчиво:
Базеке, то, что высказал Оразбай-ага, – это всего лишь легкие помыслы, гуляющие где-то за шестью холмами! Но мы хорошо знаем: когда в табуне набрасывают на коней арканы, они разбегаются в разные стороны, и тогда бывает нелегко их поймать. В конце концов, чтобы уберечь свои шеи от арканов, и мы можем уйти в сторону. Базеке, мы собираемся и сове- туемся лишь для того, чтобы как можно прочнее поставить косяки в дверях дома. Чтобы двери выдержали натиск недо- брых людей...
Тон, взятый Кунту, понравился и Жиренше, и Абралы. Они одобрительно закивали, бормоча: «Верно говорит! Так оно и есть! Тут никаких тайных козней нет!»
Не сомневайся, Базым! В груди отважного да не истлеет его гордость! Чего только не пришлось нам испытать, но я го- тов хоть сейчас взмахнуть мечом и броситься в схватку, что-
бы мстить врагу! Об этом только я и мечтаю! – торжественно заверил Жиренше.
С холодным любопытством смотрел на него Базаралы. Он давно уже понял, что эти баи и бии хотят втянуть его в свои распри не ради защиты народа, а ради того, чтобы он, Ба- заралы, помог им удержать в руках печати власти. Чтобы он стал пособником в борьбе за их чины и тепленькие места, где можно загребать взятки и обогащаться.
О, эти жирные люди не знали – и никогда не узнают, ка- кие мысли приходили ему в голову за долгие годы изгнания и каторги! Да и зачем им знать? Какое дело этим баям, биям до чужих страданий? Они хотят использовать его как черную дубину шокпар в войне с такими же отъявленными хищника- ми, что они сами. Эти горькие мысли, отравлявшие его душу, Базаралы решил таить про себя, никому их не раскрывая.
Но что-то в его поведении не понравилось хитроумному Оразбаю.
Е-е, тайири! Видать, не по душе тебе наши пути борьбы, о которых мы тебе намекнули! – воскликнул он. – Может, пре- бывая на чужбине, ты узнал про другие? – едко спрашивал он. – Хотя и сомневаюсь, что узнанное тобой на каторге может пригодиться нам в степи.
Отчего же сомневаешься, Ореке?
Кого ты мог встретить на каторге? Одних убийц да насиль- ников, которых белый царь сослал туда, надев им на руки, на ноги железные кандалы. Можно ли научиться чему хорошему от такого сброда?
Базаралы улыбнулся в бороду.
Так ты думаешь, что на каторге собраны одни разбойни- ки, убийцы и грабители караванов?
А кто же еще? Я ведь говорю про русских. Это их катор-
га.
но загнали на каторгу русские Кунанбаи и Такежаны?
Есть такие, нет таких – нам все равно! А тебе-то зачем они? Ты человек из Сары-Арки, у тебя своя дорога, у них своя.
Не стал больше тратить лишних слов Базаралы, спор был бесполезен. Он мог рассказать, если бы захотел, сколько было на царской каторге русских мастеровых, ученых людей, крестьян – истинных борцов за справедливость, бесстрашных бунтарей… Но, не желая больше разговаривать на эту тему, Базаралы неожиданно повернулся к акыну Арипу, учтиво за- говорил с ним:
Твои песни были хороши, джигит! Спой еще что-нибудь! В племени Сыбан были свои влиятельные роды – Жан-
кобек, Салпы, такие же, как и в племени Тобыкты его самый богатый род Иргизбай. Арип, один из знатных людей Жанко- бек, в душе таил соперничество и скрытую ненависть к кич- ливым потомкам Кунанбая. Он был из тех байских отпрысков, которым милее стала городская жизнь, и проводил почти все время в Семипалатинске, жил широко, принимал гостей и, выучив русский язык, был признан мырзой среди казахов- горожан. Не был чужд сочинительству, неплохо пел, играл на домбре. Одевался ярко, пышно, как настоящий знаменитый сал. С Оразбаем и Жиренше он сблизился уже давно.
Внимательно слушая разговоры больших людей Тобыкты, он понял, что к чему, кто с кем – и мотал себе на ус. Когда Базаралы резко прервал начатый Оразбаем разговор, кото- рый заинтересовал и Арипа, последний сделал вид, что он не знает подоплеки дел, и потому легко согласился с пред- ложением Базаралы – беседу закончить и перейти к песням. Но когда он начал петь, выказывая недюжинную способность импровизации, все присутствующие, а в особенности его дру- зья, баи и бии тобыктинцы, невольно заулыбались. Особенно довольным должен был остаться Оразбай. Лишь один База- ралы переменился в лице и, прищурившись, настороженно смотрел на поющего акына.
Достарыңызбен бөлісу: |